26 кубат 3360 год Друидского календаря
Если я не ошибаюсь, то шел уже пятый день моих попыток воплотить в жизнь статую Митары. И всё было напрасно. Я, кажется, уже научилась делать из льда абсолютно любую утварь, мебель и прочие незаменимые в хозяйстве вещи, но ни на йоту не приблизилась к своей конечной цели. Иногда в мастерскую заходил Тильгенмайер, молча смотрел на мои потуги, качал головой и также тихо уходил. По Дому с каждым днем ползли все более изощренные сплетни по поводу моих способностей. В первую очередь винили Шатёр и Тония даже собиралась писать им жалобное письмо, но Аксельрод умудрился отговорить ее, предупредив, что за такие отзывы преподаватели могут забрать меня обратно в Пенепленес, а я, видите ли, подаю, все же, какие-то надежды. Наверное, я бы могла обратиться к нему за поддержкой, раз уж в этом случае он решил встать на мою сторону, но страх всякий раз подсказывал, что, пообщавшись с ним, я могу выдать нас. Поэтому в своей беде я оставалась совершенно одна.
В начале это было даже забавно. Смотрите, я сумела сделать столик! А в этот раз кофейник! После сотого кофейного набора я уже была готова проклясть всё кофе на земле. Наверное, будь мой лед нетающим, я бы даже смогла открыть свой маленький магазинчик и торговать эксклюзивными необычными вещицами…
В который раз я прислонилась спиной к ледяному кубу и, закрыв глаза, задумалась… Что я, всё же, делаю не так? Может, прежде чем приступить к созданию статуи мне сперва нужно было помолиться? Ах да, я же не знаю ни одной молитвы… Ну, тогда попросить Тонию научить меня молитвам, а потом начать молиться. Да, и медитировать! Может это поможет? Потому что это невыносимо – пять дней простоять на ногах в мастерской, пытаясь чуть ли не лбом прошибить лёд и ровным счетом ничего не получить! Хотя нет, вру. Кое-чему я, все же, научилась. Теперь я умею отыскивать чуть ли не самые глубинные источники магической силы внутри. Потому что, даже валясь с ног от усталости и изнеможения, я не сдамся просто так! Эта чертова скульптура, кого бы она ни изображала, меня не победит!
В сердцах пнув каблуком ледяной столб и услышав жалобный скрип обуви, я решила закончить передышку и вновь взяться за дело. Вот только на этот раз меня отвлек далекий звук разбиваемой посуды и последовавший за ним невнятный крик. Это было странно, в Доме вообще не принято было шуметь. А потом рядом с мастерской раздались быстрые громкие шаги и дверь резко отворилась. В комнату ввалился мужчина. Не обращая на меня никакого внимания, он буквально подлетел к мольберту, стоящему рядом с большим окном, и, выудив из широкого кармана потасканной куртки кисть, склонился к краскам, хаотично разложенным на полу. Признаться, я видела этого мужчину впервые. Его движения были резкими, хватающими, как у дикого зашуганного зверя. Раскидав тюбики с краской и, нанеся некоторые на палитру, он оглядел полотно и, шумно вздохнув, начал наносить широкие зеленые мазки.
Забыв про свою статую, я теперь с интересом наблюдала за странным гостем. Он же будто не замечал, что находится в комнате не один, настолько он был поглощен своей работой. Краска летела во все стороны, а мужчина беспорядочно перемещался вокруг мольберта, то и дело наступая ногой на тюбики и выдавливая густую разноцветную пасту на дорогой паркет. Он был очень грязный и неопрятный. Вся его одежда была старой и потертой, избрызганной сотнями радужных пятен и висела на нем так, будто никогда и не подходила по размеру. Плечи были опущены, будто под тяготами долгих лет и, если бы я впервые увидела его со спины, то ни за что не дала ему меньше пятидесяти лет. Однако, во время его передвижения по мастерской, я увидела то, что заставляло меня вновь и вновь мыслями возвращаться к моменту его появления. Это были глаза. Невероятно-зеленого цвета глаза, которые выделялись на бледном, исхудалом и заросшем щетиной лице. Которые показались мне такими страшными и до боли знакомыми, что сердцу захотелось сжаться и попрочнее спрятаться за ребрами. Этот затравленный взгляд не давал мне покоя и не позволял сосредоточиться. Поэтому я решила подойти поближе и заговорить с незнакомцем. В начале эта идея даже показалась мне хорошей…
– Привет! Меня Минати зовут, я ученица лиджев Тильгенмайера. А ты кто? Я раньше тебя здесь не видела.
Он вздрогнул и резко оторвал руку от холста. Плечи его напряглись и, не поворачиваясь ко мне, мужчина быстро произнес:
– Ариэн, – и с усиленным рвением начал он наносить мазки на полотно. Хмм, не хочет говорить. Наверное, стоит подбираться к нему с другой стороны.
– Я вижу, что ты неплохо рисуешь! А что ты пытаешься изобразить?
– Портрет, – еще один односложный ответ. Ко мне он по-прежнему не поворачивался. Любой адекватный человек на моем месте отстал бы от поглощенного творчеством человека, но я была бы не я, если бы не попробовала добиться от Ариэна чего-то более конкретного. Поэтому я подошла поближе и заглянула мужчине за плечо.
К сожалению, я успела заметить только невнятные разводы зеленой краски, струящимися змейками пересекающие холст, как художник резко развернулся и взглянул на меня расширенными от удивления безумно-зелеными глазами.
– Что ты делаешь?! – его крик на пару секунд оглушил меня, а взгляд приковал к месту. Да что я сделала такого? А Ариэн продолжил голосить. – Не приближайся! Не подходи! Ты не имеешь права… Не должна!.. Это видеть!
Он задыхался от своего крика, размахивая передо мной кистью и палитрой. Его зеленые глаза блуждали по моему лицу, не останавливаясь ни на чем, и будто становились еще зеленее от гнева. А из моего сердца по всему телу разливались весьма противоречивые ощущения. С одной стороны, это был страх, проникающий холодом в вены и напрочь замораживающий горло, не дающий просипеть ни слова в ответ. С другой, я испытывала некое восхищение увиденным! Вау, он реально страшен! Что же он такое?
– Не должна… Не должна… Только Она увидит это. Только Она достойна! – теперь Ариэн шептал, вернувшись обратно к мольберту, позволяя мне краем глаза следить за его манипуляциями. Он бросил на пол свой инструмент и рассматривал те линии, что уже успел нанести. Его плечи дрожали, будто он собирался горько рыдать, а на лице застыло выражение тщательно скрываемых мук. Он проводил по холсту, грязными пальцами, не замечая, что окончательно смазывает и так не самый внятное изображение. А потом он схватил натянутое полотно за край и начал рвать его, вновь сорвавшись на вопль:
– Это всё не то! Я не могу этого сделать! О помоги мне, дай мне увидеть тебя! Я достоин, достоин этого! Помоги же мне!
Я не двигалась с места. Теперь соседство с этим парнем казалось мне по-настоящему опасным. Наверное, не стоит его провоцировать. Лучше прикинуться, что меня здесь вообще нет.
Изорвав в клочья многострадальный холст, Ариэн, как-то озлобленно начал озираться. Его взгляд беспокойно блуждал по комнате, не цепляясь ни за какие предметы, пока вновь не наткнулся на мольберт. В этот раз он резким движением с грохотом повалил его на пол и, взяв тюбик с голубой пастой, начал прицеливаться в окно. А потом он увидел меня, все также стоящую рядом. И с диким хохотом, он запустил краску в мою сторону. Это было совершенно неожиданно. Увернуться я не успела, не говоря о том, чтобы сообразить поставить защитное заклинание. Увесистый флакон прилетел мне прямо в живот, заставив согнуться пополам не столько от боли, сколько от неожиданности, и издать глухой стон. Я отшатнулась, но Ариэн не дал мне далеко уйти, схватив за хвост, собранный прямо на макушке. Такой дикости я не ожидала, поэтому, что было сил закричала. Закричал и он:
– Ты здесь лишняя! Чужая! Уходи! Ты мешаешь мне творить! Не гневай богов, уходи! – причитал мужчина, совершая попытки потащить меня за волосы к выходу из мастерской. Сквозь боль я пыталась сконцентрироваться на своей магии. Мне нужно заклинание, которое не причинило бы вреда этому любителю распускать руки, но освободило бы от его захвата. Самым гуманным и, в то же время, поучительным, мне казалось заморозить ему мышцы руки на пару часов, вдруг одумается. Только я попыталась извернуться для того, чтобы дотронуться до кистей Ариэна, как к нам присоединился третий крик.
– Какого беса тут происходит? – кричала Тония. – Ариэн, что вы себе позволяете! Вы калечите и пугаете гостью дома и ученицу Главы Круга! Немедленно отпустите девушку!
Слова Тонии возымели магическое действие на мужчину. Он тут же разжал руку, сжимающую мои волосы и отошел на несколько шагов назад. Его дыхание было сбивчивым и учащенным, будто он только что поднимался по длинной лестнице, а зеленые глаза поблекли… Он вновь испуганно озирался и теперь смотрел на меня без того всепоглощающего гнева. Скорее, это было похоже на удивление и мольбу…
Я буквально подбежала к Тонии, обняла ее и, если бы могла, точно бы спрятала лицо у нее на груди и разревелась. Дура! Куда полезла?! Захотелось пообщаться с незнакомцем?! Тебе еще повезло, что он не носит с собой оружие! Твоё любопытство когда-нибудь тебя погубит!
– Лиджи Тония… Простите, – лепетал теперь Ариэн, даже слегка заикаясь. – Эта девушка… Мне показалось, что она пришла мешать мне… Задавать вопросы… Простите, я не хотел вас обижать! – он намеревался сказать что-то еще, но Тония прервала его.
– Довольно, Ариэн. Закончим на этом. Мастерская в вашем распоряжении! Мы с Минати покидаем вас.
И, обняв меня за плечо, Тония повела меня к выходу из комнаты… Какая она прекрасная женщина… Она всегда приходит в самый нужный момент…
***
Высокая правительница ушла. За ней следом ушел страх. Она увела с собой молоденькую девушку с глазами небесного цвета. Так холодно. Тут так холодно.
Мольберт лежит на полу… Почему он на полу? Уронило порывом ветра? Нет, окна закрыты. Руки в краске. Ах да, я же рисовал. У меня ничего не вышло.
«У тебя всегда не получается! И никогда не получится! Недостойный лицезреть лик богини! Ты всего лишь пáльта!*»
Опять они. Хватит, я вам говорю! Мне нужно сосредоточиться… Нужно время, чтобы… Мне нужно…
Хмм, голубая краска. Почти вытекла. Непорядок. Как же мне теперь рисовать?.. Краска цвета глаз ушедшей. Невероятно красивые глаза. И пятна от краски на полу.
Что тут такое произошло? Погром какой-то. И бедная девушка. И страх. И холод. Мне нужно… Извиниться, да! О да! Кажется, я чем-то напугал ее! Но она унесла страх с собой. Она не навредила мне!
«Теперь Ариэн пойдет извиняться! Пáльта пойдет извинятсья!»
Сейчас, секунду, только вытру руки… Куда же высокая правительница могла увести ее?
***
Я попытаюсь найти ту девушку и извиниться… Все руки, вся одежда, всё в краске. Это не страшно, это поправимо… Дверь, потом в коридор… Темный коридор, наполненный жуткими призраками и тенями. Не смотри на них, не смотри! Закрой глаза! Быстрее. Быстрее! Направо, теперь направо, на свет!
Тут лестница. Большая лестница, да… Высокая правительница не повела бы обиженную девушку наверх. Ей не нравится наверху. Она поведет ее в сад, да! Она всегда сидит в саду… Я это изучил, запомнил…
Направо. Из светлой залы дверь направо, там сад… Там…
Да, я слышу голоса! Это голос Высокой правительницы! Она вновь что-то рассказывает… Как же необычны и свежи были ее истории тогда, в детстве… Когда мы с младшим братом покупали карамельных медвежат и бежали в садик, слушать Высокую правительницу… Забывая под ее сладкими речами о лакомствах, дыша в унисон и рисуя яркие картины великой древности… Картины…
– … Его не просто зовут Безумцем. На самом деле он скорее помешан… Религиозный фанатик. Считает, что сама богиня Митара позволила ему, единственному в мире, написать свой портрет. С тех самых пор Ариэн изменился… Ему мало кто верит… Никто не видел богиню, как же тогда можно написать ее портрет…
Что? Что Высокая правительница такое говорит! Это… Это наглая ложь и клевета, это…
– Вы не смеете порочить просьбы самой Триединой Богини Митары! Вы неверующая, вы… Лгунья! Лжепоклонница!
В прекрасной цветущей оранжерее на мягком диване сидели две женщины. Испуганная девушка с глазами небесного цвета. Казалось, что теперь она была напугана еще сильнее. И Высокая правительница. Девушка поджала под себя ноги и прикрыла рот рукой, а Тония смотрела на меня презрительно… Куда же делись сахарные мишки и голос, летящий в небо?
– Ариэн, подите прочь. И больше никогда не смейте появляться в этой части дома. Я вам запрещаю, – строгий голос, отрезающий кусочек воспоминаний. Неясная мука… Одинокие слезы и мольбы…
– Никто, никто не поймет этих страданий! Никто!..
И захлопнув дверь в злополучный сад, я побежал прочь от теней настоящего. Это правда, всё правда! Богиня благословила меня на написание портрета! Ведь я лучший! Никто не сравнится со мной в мастерстве!
Тогда… Это было тогда, три года назад…
***
3357 год Друидского календаря (лето)
В доме Правителей Аваджо было необычайно многолюдно, особенно для летних месяцев. Все соседи и ценители тонкого искусства пришли посмотреть на выставку картин лучшего портретиста и пейзажиста Асмариана, наследника колоссального состояния Аваджо – Ариэна. То есть меня.
Талант к живописи родители обнаружили у меня еще в детстве и, не будучи стесненными в средствах, наняли лучших учителей, приехавших со всех Великих болот и даже из Вольных городов побережья. Все нараспев говорили, что я точно вырасту лучшим художником города, сосали из отца деньги, как клещи, но и передавали мне тонкости и премудрости Искусства. В прочем, тогда в меня и заложили ощущение превосходства, которое действительно помогло мне взрастить в себе стремление к совершенствованию своей техники.
Обучение закончилось довольно быстро, когда учителя осознали, что больше им нечему меня научить и были любезно выпровожены из дома матушкой. И тогда ко мне потянулись заказы со всех окрестностей. Они были правы, в свои двадцать девять я действительно был лучшим. Отец считал, что это божественное благословение, сошедшее на древний дом Аваджо и должное принести нам еще большее процветание. Я с ним не спорил, хоть и не был уверен в том, что кто-то из богинь приложил к этому руку. Скорее, я видел в своем таланте способ и инструмент выразить себя. А также заработать денег, уважения, толику свободы и возможность развлекаться так, как мне всегда хотелось. Ибо моей слабостью были красивые девушки. В прочем, у нас с ними это было взаимно. Вообще, мне несказанно повезло, что моя невеста была весьма хороша и была не прочь разделить со мной некоторые увеселения и до свадьбы. В ней я нашел родственную душу. Она любила любить и искусство также как я. К сожалению, еще она была ужасно ревнивой.
Эта выставка в нашем доме была одной из самых масштабных и одной из самых красивых. Желающих посмотреть и приобрести мои творения, было невероятно много. Большинство из них – были моими старыми знакомцами, соседями и коллекционерами. Наперебой, как всегда, они расхваливали картины и предлагали цены. Все это уже повторялось столько раз, что я пропускал мимо ушей их реплики и только качал головой и улыбался. Мои мысли были заняты нашей скорой свадьбой, нашим новым жильем, нашими утехами… И вот, внезапно, мой взгляд выхватил из толпы стройную черноволосую девушку в зеленом. Она с большим интересом рассматривала одну из картин, на которой была изображена моя невеста. В весьма нескромном виде. Оливия сама настояла на том, что эту картину должны видеть, ведь это явно выставляет ее в выгодном свете! Извинившись, я направился к незнакомке. Подойдя поближе, я увидел на ней черные очки, назначение которых мне было непонятно. Она слепа? Что же тогда она делает на выставке?
– Лиджев Аваджо, – начала разговор она, едва только я подошел, – У вас невероятно красивая… Техника исполнения, – теперь она повернула голову и сквозь непроницаемые очки, вероятно, смотрела на меня, – И ваша невеста недурна.
– Почему бы сразу не сказать – красива и достойна вас? – моей спины коснулась длинная узкая ладонь, прикосновения которой я узнаю даже сквозь века. – Мне кажется, это было бы прекрасным комплиментом паре, которая собирается пожениться.
Моя прекрасная Оливия теперь стояла рядом. Ее окутывал душный аромат лавандового масла, с которым она никогда не расставалась. Глаза ее искрились насмешкой, явно имевшей целью незнакомку.
– Примите мои поздравления, лиджан! Вы можете стать красивой парой.
– И станем. Ничто на свете не сможет этому воспрепятствовать, – Оливия гордо вскинула голову и, взяв меня под руку, продолжила, – Никакие судьбы мира, никакие женщины. И тем более, брюнетки. Мой милый Ариэн предпочитает блондинок!
– Вы так уверены в своих половинках? – губы незнакомки скривились.
– Как никогда раньше! И все, кто ходят вокруг него, улыбаются и отвешивают комплименты, могут прямо сейчас выметаться! Им здесь нечего ловить! – да, самодовольство и ревнивость были главными грехами Оливии. И девушка, кажется, приняла данную фразу на свой счет.
– Ну, раз уж вы так уверены… – странно улыбнувшись, она сняла свои темные очки, за которыми показались необычайные изумрудные глаза и спросила меня, не успевавшего вставить ни слова в этот диалог. – Над чем вы сейчас работаете, Ариэн?
– У меня много мелких заказов… Пока не нашел глобального дела…
– А как вам нравится идея нарисовать портрет Богини?
Эта фраза повергла нас с Оливией в шок.
– Богини? Самой Митары, вы имеете ввиду? Но это же невозможно!..
– Но ведь вы сами – бог художеств, не так ли? Кому как не вам, отмеченному благословением богинь, поддастся такая невероятно сложная вещь, как Её портрет? Смелее! Вы нарисовали их уже столько, что теперь, для того, чтобы вознестись не только над художниками, но даже и над Друидами, и всем Кругом, вам остается только один шаг? Этот прекрасный портрет? – слова незнакомки проникали ко мне в душу тонкими спорами и пыльцой, рождая интерес. Почему бы не попробовать?
– Я вижу по вашим глазам, что эта идея пришлась вам по вкусу. Удачи! – махнув на прощание рукой и надев очки, черноволосая девушка развернулась и направилась в сторону выхода из поместья. А я просто смотрел ей в след.
Взяв меня за подбородок и развернув лицом к себе, Оливия взглянула мне в глаза и томно спросила:
– Так что, сегодня, в условленном месте?
***
Той ночью мне не было покоя. Я ворочался в непонятном смятении, призывал сон, но мольба была тщетной. В этот момент я завидовал Оливии, мирно спящей на другом краю кровати, уставшей и истощенной этой ночью. Не в силах больше оставаться в душной комнате, я аккуратно накрыл оголенное плечо любимой и вышел в коридор. Что я теперь буду делать? И ноги сами понесли меня в мастерскую.
Не помня себя, я стоял перед тонким холстом, лучшей работы мастеров Вольного берега, и, смешивая краски на палитре, аккуратно наносил их, мазок за мазком… Что я тогда рисовал? Не знаю, мне просто хотелось выплеснуть душу наружу и непременно сделать это в изумрудно-зеленом тоне… Я не чувствовал времени, оно шло мимо меня. Теперь в этом мире существовали только я, холст и глаза цвета летней листвы, проникающие прямо в душу…
Месяц, заглядывавший в окно, скорбно опускался горизонту и скоро скрылся за крышами домов. Теплые розово-фиолетовые лучи раннего солнца готовились к дневной работе – освещению мира, но не было в то утро более занятого человека, чем я. Смешивая краски изумрудов, трав и священной бабочки альфис, я создавал, как мне казалось, свой шедевр. То, что закрепит моё имя в веках…
– Ариэн, ты это чего? – тихо прошлепав босыми ногами по полу, ко мне подошла Оливия. Она только проснулась и говорила тихим заспанным голосом. – Ты давно тут? Я проснулась, а тебя уже не было… Слушай, какой необычный рисунок! Только с этими глазами что-то не так, кажется… Цвет восхитительный, но ведь они непохожие… Несимметричные… Встань на моё место, взгляни!
Она взяла меня за плечи и отодвинула на своё место. И теперь, оказавшись вырванным из пелены мыслей и кружащих образов, я увидел то, что было видно и невооруженным взглядом. Это не годится. У Богини глаза не могут быть такими раскосыми!.. Значит решено. Теперь этот портрет станет моей целью! Я смогу доказать себе, ей, родителям, всему Асмариану и всему миру, что я лучший и только я достоин нарисовать Митару. Всё, что нужно, здесь – моей голове!
Развернувшись, я чмокнул Оливию в лоб и, проведя ладонью по щеке, спросил:
– Ты здесь сегодня задержишься? Кажется, я буду рисовать этот портрет. И мне потребуется всё моё вдохновение…
Вздохнув, Оливия кивнула.
***
В тот же день я заказал у караванщиков лучшие холсты цвета кости из Мирктара. Они считаются самыми дорогими и качественными, но разве портрет богини достоин меньшего? Нет, я так не думал. Лиджев Сарботти, к которому я направил свои пожелания, немного удивился количеству заказанных листов, но в обычной для него деликатной манере промолчал и пообещал, что всё будет привезено в срок и караван скоро выдвинется.
А пока я довольствовался более простым набором красок и холстов. И чувствовал, что ко мне скоро придет необычайное вдохновение, которое накроет меня с головой и озарит мой путь. Тот факт, что богиню никто никогда не видел, совершенно не пугал меня, ведь я не они, я – художник. А творческим натурам всегда дано больше, чем простым обывателям.
Поначалу было совсем тяжело. Я решил, что пока не буду говорить о своей миссии никому, даже родителям. Им было достаточно того, что я получил грандиозный заказ и не появлюсь на семейной вилле до тех пор, пока не выполню его. Только Оливия была посвящена в мои планы. Но, мягко говоря, она была не в восторге. Осознав, чей именно портрет я собираюсь нарисовать, она сказала, что это глупейшая затея из придуманных мною и мне стоит немедленно выбросить ее из головы.
Но меня несло. И больше ничто было не в состоянии остановить меня. Становясь у мольберта я впадал в невообразимое состояние экстаза и полного всеобъемлющего счастья. Оно захлестывало меня, переполняя душу и сердце. Мне хотелось улыбаться всему миру, любить всех и каждого, смеяться так, чтобы даже Круг чувствовал мою эйфорию. А еще мне хотелось рисовать. Это божественное ощущение, когда ты стоишь у абсолютно чистого листа, но уже видишь перед глазами то, что ты хочешь изобразить. Вот оно, прямо перед тобой! Тебе остается только перенести это на холст, воплотить свои мысли, совершить акт творения! Уподобиться самой богине, когда-то создавшей наш мир, а теперь пожелавшей, чтобы я, смертный, ее подданный, нарисовал ее портрет! А всё потому, что я достоин! Да, о да, всё потому, что я могу! И мне не нужно никому этого доказывать, ведь я действительно могу! Всё здесь, в моей голове.
Дни шли за днями, я полностью отдавал себя во власть творчества, не различая дней и ночей и, порой, забывая про пищу. Мне казалось, что одной только моей идеи достаточно для полного насыщения. Оливия могла часами находиться рядом, но я не замечал даже свою крошку. Иногда она пыталась отвлечь меня от моего возвышенного состояния, которое она называла «отчуждением», и вывести на прогулку в парк или на театральное представление.
Но даже тогда я не воспринимал ни ее слов, ни ее попыток выдернуть меня из моей новой реальности, где царил зеленый цвет и эти ни на что не похожие божественные глаза. Приходя домой, я снова брал в руки кисти, предоставляя невесту самой себе. И, в конце концов, ей это надоело. Она сказала, что я веду себя по-свински, не уделяю ей должного внимания, а этот «чертов портрет» отнял меня у нее.
Ту ночь я помню так отчетливо, будто это произошло вчера. Той ночью она прокралась с ножом в мастерскую и начала разрезать на куски полотно. Она начала уничтожать мою прекрасную работу!
Тогда я внезапно проснулся в холодном поту и не в силах пошевелиться. В надежде на поддержку я поискал рукой по соседней подушке и обнаружил, что Оливии нет рядом. Почему-то эта мысль ужасно встревожила меня и вселила какие-то сверхъестественные силы. Уже через пару секунд я бежал вниз по лестнице, в свою мастерскую. Гадкий страх растекался из сердца и по венам ядом пронизывал все тело. Что-то произошло – пульсировало в голове и от этих мыслей становилось еще хуже и еще страшнее. И, распахнув дверь в мастерскую, увидев стоящую с ножом в руке Оливию, освещенную ярким лунным светом, и изрезанный холст, я всё понял. Это она… Она не понимает той высокой почести, что будет мне оказана, она мешает мне творить! И она так поглощена своим преступлением, что не слышит, как я вошел…
Четыре быстрых шага и вот, занесенная над холстом рука уже крепко сжата мною. От неожиданности она роняет нож и удивленно смотрит на меня. А я, наотмашь бью ее по лицу.
Охнув от боли и отшатнувшись от мольберта, она опускается на пол и, держась за пораненную щеку, глазами полными ужаса, продолжает меня рассматривать. Но мне уже не сдержаться. Я задыхаюсь от ее поступка, от того, что она уничтожила моё творение! Как она посмела?! Она не имела права заходить сюда без моего разрешения!
Подняв валяющийся под ногами нож, я запускаю его в стену. Ойкнув второй раз, Оливия прикрывает рот руками и начинает тихо всхлипывать. Из-под длинных ресниц пробивается первая чистая слеза и оставляет за собой ровный мокрый след.
А мне нет дела до ее рыданий. Нет, только не сейчас. Как могла она прикоснуться к тому, к чему не позволено прикасаться?! Ведь она разрушила то, что я так долго создавал! То, что должно было вывести меня на вершины успеха! То, что было почти закончено!
Я созерцал те обрывки, что остались от портрета. Теперь они безжизненно висели на деревянной основе. Весь тот блеск, та гениальная красота и любовь, что были мною вложены, исчезли. Лежат под ногами жалкими клочьями. Мне хотелось выть от боли и ужаса перед тем, что сделала Оливия. Тем, что она оставила после себя. Какой болезненный урок! Никогда не подпускай никого к своим произведениям!
– П-прости… Ариэн, прости! – Оливия рыдала, размазывая соленую влагу по щекам, и ползком приближалась ко мне. – Я не хотела… Я думала, что ты поймешь, вернешься! Так тяжело без тебя… Ариэн…
Она, будто испуганный брошенный ребенок, обхватила руками мою ногу и продолжила плакать. Ее вид должен был вызывать сочувствие и жалость, однако я был зверски зол. Как мне тогда хотелось оттолкнуть ее! Хотелось сделать ей больно! Чтобы она прочувствовала всю ту боль, что своим необдуманным поступком причинила мне. Воздев глаза к потолку я сам пытался спрятать непрошенные слезы. И тихо пробормотал:
– Ты отвратительна… Как ты вообще могла?.. Я тебе настолько мерзок, что ты решила поквитаться с тем, во что я душу вкладываю?
Оливия застонала и еще крепче прижалась ко мне.
– Нет, любимый, я не хотела, нет! – шмыгнув носом, она вытерла слезы об штанину. – Мне так… *хлюп* Мне так страшно, когда тебя нет рядом! Ты ускользаешь… Покидаешь меня!
– Поэтому ты решила, что уничтожив меня в этой картине, ты сможешь что-то вернуть? Ты думаешь только о себе! – и вырвавшись из ее объятий, я двинулся к выходу.
– Ааа! Ариэн! Нет, постой! – теперь ее рыдания были настолько громкими, что могли разбудить соседей и сыграть на их подозрительности. – Я люблю тебя! Не покидай меня!
– Замолчи! – бросил я резко через плечо. – И пойдем спать…
***
Утром я попросил Оливию уйти. Предложил ей приходить ко мне только тогда, когда она будет мне нужна. Молчаливо и безропотно она согласилась и, собрав вещи, тихо ушла.
Было кое-что пострашнее ее ухода. Больше я не мог писать.