This is a sample guest message. Register a free account today to become a member! Once signed in, you'll be able to participate on this site by adding your own topics and posts, as well as connect with other members through your own private inbox!
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нем неправильно. Необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
Автор: Ginara
Жанр: мистика, драма, триллер
Ограничения по возрасту: 12+
Аннотация
Таинственный город Туманного Альбиона примет вас с свои теплые объятия. Изысканные манеры его жителей и некие отклики средневековья, которыми пропитана каждая улица, удивительным образом накладываются на устои современного мира. Приглашаю вас в Доусвиль - город, где легенды оживают, где история семей хранит будоражащие кровь секреты, где невозможный ряд обстоятельств становится определяющим в жизни героев.
Раскрутите клубок тайн, плотно опутывающий героев.
Окунитесь в Черную Воду!
Все события и персонажи вымышлены. Любое совпадение - случайность.
Сайту TheSims3 - за возможность творчески расти. Модераторам Sims-сериалов – за вспомогательные материалы для авторов, с помощью которых моя история и её герои выбрались на белый свет из недр сознания. Авторам других мыльных опер – за позитивный пример. Креативным людям – за разработки одежды, причесок, поз и т.п. И наконец, близким людям – за поддержку.
Я с трудом волоку ноги по липкой земле. Они вязнут в почве, мокрой после вчерашнего дождя, и запинаются о корни деревьев, которые, как злые духи, норовят остановить меня, опутать и утянуть в преисподнюю. Я сопротивляюсь, хоть и понимаю, что всё тщетно. Силы оставляют моё измождённое тело, и до встречи с дьяволом осталось совсем немного времени.
Но я держусь. Держусь из последних сил, боясь перестать бороться, боясь сдаться и упасть на холодную землю, соглашаясь с немым приглашением леса замереть в его объятиях.
Всё же останавливаюсь и прислоняюсь к дереву, чтобы перевести дыхание. Неровные клубы пара срываются с моих губ и смешиваются с утренним туманом, окутавшим восточную часть Форест-оф-Дин. Устало оглядываюсь по сторонам в поиске ориентиров, которые могли бы указать мне верную дорогу, но едва ли моих знаний здешних мест хватит, чтобы справиться с этой задачей. Я смутно понимаю, что иду совсем не в том направлении, в котором предполагала, иначе бы уже давно вышла на дорогу. Значит, я всё-таки заблудилась в тумане...
Обречённо выдыхаю, глядя сквозь ветви дерева, давно оставшегося без листьев, на тяжёлое свинцовое небо. Оно такое низкое, что, кажется, упирается в вершины деревьев и в слепой жажде прикоснуться к земле, просачивается ниже в виде тумана.
Я не заметила, когда начало светать. Ищу в себе силы улыбнуться тому, что встретила этот ноябрьский день. День моего рождения. Последний мой день...
Отталкиваюсь и упрямо бреду дальше. В голове пульсирует настойчивая мысль, что движение – это жизнь. А жить мне хочется. Несмотря на то, что я сделала. Несмотря на то, что произошло за эти три месяца...
◊ ◊ ◊
Сгустившиеся сумерки пронзает яркий свет фар одинокого автомобиля. Он проносится мимо тёмных деревьев, обступивших дорогу, лишь задевая их светом, но этого достаточно, чтобы разглядеть листву, уставшую от пасмурного английского лета и приготовившуюся к дождливой осени.
Я уныло перевожу взгляд с тоскливого пейзажа на экран мобильного телефона. Час назад он, как и GPS в машине, начал барахлить, но оставалась надежда на то, что плохая связь - лишь временное явление и с приближением города всё восстановится. Но до Доусвиля осталась какая-то пара километров, а сеть всё так же не найдена. Похоже, эту местность цивилизация обошла стороной. Теперь я всерьёз беспокоюсь, есть ли у них электричество, горячая вода и не на улице ли удобства. Делюсь своими безрадостными мыслями с отцом, но он лишь усмехается в ответ.
- Ты слишком драматизируешь.
Я предпочитаю не возражать, ведь отец всё равно меня не слушает. С того самого момента, как полмесяца назад он получил предложение сделать проект в Англии, он больше не рассматривал другие предложения. А ведь было так много вариантов: ЮАР, Египет, Америка, Германия, Болгария. Сейчас я могла бы купаться в Красном море или ходить по бутикам Манхэттена. Но выбор папы ясно и чётко говорит, что нет ничего лучше, чем старая добрая Англия с её удивительно дружелюбными жителями и живописной природой.
Машина минует поворот, и в ночи можно разглядеть огни небольшого городка, к которому мы приближаемся. Что ж, электричество в этом богом забытом месте всё же есть. Сомнения на счёт остального ещё терзают меня, но сильно унывать я себе не позволяю: Доусвиль всего лишь один из десятков городов, в которые мы с отцом заглядываем, как мимолётные гости. Так уж завелось, что фразу «Здравствуйте, меня зовут...» перед новым классом я говорю так же часто, как шарлатанка с картами таро – «Сегодня ты встретишь свою любовь на красном Lamborghini».
Выдыхаю и устало откидываю голову назад, глядя на проносящиеся во тьме деревья. Не хочу думать о завтрашнем дне в новой школе – всегда боюсь его. Вот где ирония: мне семнадцать, я училась в самых разных школах различных стран мира, но всё ещё боюсь первого дня в новой школе. Может быть, это глупо и по-детски, но сейчас всерьёз задумываюсь о том, не остаться ли завтра дома. Это намного лучше, чем входить в новый класс и осознавать, что ты здесь единственный человек, до которого никому нет дела. Нет, я совсем не хочу сказать, что у меня возникают какие-то проблемы при знакомствах. Я даже, скорее всего, заведу несколько милых подружек-англичанок, но через пару месяцев мы с папой уедем отсюда и... В общем, чем сильнее будет наша дружба, тем обиднее и тяжелее будет расставание. Это я уже проходила. И повторять снова не хочется.
-Здесь хоть иногда бывает солнце? – спрашиваю у папы, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Спрашиваю ещё и потому, что пасмурное небо – наш неотступный спутник с того самого момента, как мы в Сангатте въехали в тоннель под Ла-Маншем. Проехав до самого графства Глостершир через пол Англии, я не заметила нигде на горизонте даже намёка на ясную погоду. И из этого могу заключить, что единственным интересным проектом, который мог заинтересовать моего отца в Англии, был парк ужасов или замок с вампирами.
-Более полугода в Англии льют дожди, малышка, и осенью выпадает большинство осадков. Так что нам повезло, что мы едем по сухой дороге, - отзывается отец. И я понимаю, что до вывески «Добро пожаловать в Доусвиль», которую мы только что миновали, я бы никогда в жизни не доехала по собственному желанию.
Утром папа подвозит меня к школе. Я некоторое время разглядываю здание из машины: школа, как школа, возможно, это даже самое жизнерадостное место во всём городе, но у меня в животе всё сжимается и переворачивается при мысли, что мне предстоит там первый день.
Сокрушённо вздыхаю и неуверенно кошусь на отца.
-Может, всё-таки денёк отдохну от дороги? – Это моя последняя надежда.
-Ты справишься, - ободряюще улыбается папа. Я неуверенно и разочарованно киваю: всё-таки придётся идти. Неохотно покидаю машину, захлопываю за собой дверь и плетусь к школе, ёжась от неприятных ощущений в животе и проклиная Англию.
Когда раздаётся звонок, я всё ещё плутаю по школе в поисках нужного кабинета. Если бы не проходящая мимо женщина, я бы вряд ли попала в свой класс на первый урок.
Оказывается, это моя учительница по географии. Что ж, приятно познакомиться. Правда, не утруждаю себя запоминанием её фамилии. Я знала столько учителей, что, если бы запоминала каждого, то наверняка сошла бы с ума. Мысленно называю её миссис Учитель и вполне удовлетворяюсь этим.
Мы вместе с миссис Учитель входим в кабинет. Она говорит подросткам, что с сегодняшнего дня с ними будет учиться новая девочка, и предлагает поприветствовать... Запинается. Верно, я же не представилась ей.
-Анна Дорсон. Я тут проездом, - буркаю я и прохожу в конец класса, не давая возможности новым одноклассникам задавать какие-либо вопросы. Краем глаза вижу, что меня проводят несколько удивлёнными и любопытными взглядами. Не люблю это. Не люблю быть центром внимания. Особенно среди незнакомых людей. Возникает такое ощущение, что ты – подопытная мышь, а стадо учёных внимательно за тобой наблюдает, изучая повадки и привычки, тестируя реакцию и проверяя IQ. Это ещё одна причина, почему мне не нравится первый день в новой школе. И ещё одна причина, почему мне хочется мысленно ругнуться в сторону Англии.
Миссис Учитель начинает урок. Проходит к карте эпохи палеолита и рассказывает про строение литосферных плит, причины землетрясений, извержений вулканов и уход суши под воду. Я слушаю в пол-уха, потому что намного интереснее рисовать на краешке тетради, чем всерьёз считать, что Атлантида существовала бы и сейчас, если бы не двигались литосферы. Моя рука останавливается на очередной линии, а я машинально поднимаю голову и ищу обладательницу звонкого голоска, потому что девушка, задавшая этот вопрос, поражает меня смесью детской фантазии и глупой наивности.
-Атлантиды не существовало, - произношу прежде, чем успеваю заставить себя закрыть рот. Язык мой – враг мой. Теперь взгляды направлены не на фантазёрку, а на меня. Нужно что-то делать, и я выбираю самый простой вариант: уйти в подполье и больше не высовываться. Опускаю голову к своему разрисованному уголку тетради – это уже похоже на небольшой фонтанчик, - но всё равно чувствую на себе взгляды присутствующих. Английской фантазёрке же явно нравится быть в центре внимания намного больше, чем мне, потому что она тут же возражает:
-Есть очень много теорий на счёт того, что Атлантида существовала.
Несколько человек оборачиваются на неё, но многие ждут ответа от меня. Вздыхаю, понимая, что мой хитрый план с подпольем с треском провалился, поднимаю голову и осторожно произношу, подбирая весомые, на мой взгляд, аргументы:
-Есть много теорий на счёт происхождения Земли и Солнечной системы, потому что они действительно существуют, и мы можем строить теории об их возникновении. Учёные нашли останки мамонтов и динозавров, и поэтому мы можем говорить о процессе их развития и причинах вымирания. А об Атлантиде можно говорить только как о мифе. Так же как о богах Олимпа, единорогах, фениксах... – Раздаются тихие смешки. Да, мне тоже нравятся мои сравнения. В голову приходит ещё одно, и я его тут же её озвучиваю: - Ну, или же, как о вампирах или ведьмах.
Странно, теперь никто не смеётся, и в повисшей тишине мне становится несколько не по себе. А судя по взглядам, которые я ловлю на своей скромной персоне, весь класс теперь считает меня врагом народа. Даже миссис Учитель молчит какое-то время, прежде чем предложить:
-Что ж, продолжим...
Я в третий раз за утро проклинаю странную Англию и за урок больше не поднимаю голову от своей тетради. Но пока около моего нарисованного фонтанчика вырастает такой же нарисованный розовый куст, одна мысль не покидает голову: упоминание о ком не понравилось коренным жителям Доусвиля больше, о вампирах или о ведьмах?
В английской школе уроки и внеклассные занятия идут бок о бок. Учителя пекутся о развитии талантов своих подопечных, что делает им честь, но некоторые подростки рады просто покрасоваться перед противоположным полом. Так что после окончания уроков я спешу к автобусу, никому не давая времени на расспросы или предложения вступить в тот или иной кружок по интересам. Вряд ли такие поступят в мой первый день в новой школе, но зачем испытывать судьбу?
Сажусь в автобусе у окна и всю дорогу созерцаю хмурый городишко под серым небом. Во время занятий шёл ливень, и на протяжении пути по стёклам автобуса скатываются капли, соединяясь в дорожки, а иногда даже в своеобразные ручейки. Говорят, в Англии есть три погоды: когда дождь идёт утром, когда дождь идёт днём и когда дождь идёт целый день. Трудно сказать, является пасмурное небо напоминанием о прошедшем ливне или предвестником будущего.
Автобус останавливается в очередной раз, двери раскрываются, и несколько ребят покидают его.
- А вам, мисс, нужно особое приглашение? – раздаётся низкий хрипловатый голос водителя. Я поднимаю на него взгляд. – Да, я к вам обращаюсь. Вы выходить собираетесь?
Удивлённо осматриваю опустевший автобус, хмурюсь и, не спеша поднявшись, подхожу к мужчине.
- Но я думала, вы проедете дальше. Мне ещё довольно далеко до дома, - осторожно высказываю свою просьбу. Кидаю взгляд на дорогу через лобовое стекло автобуса, пытаясь определить более точно, сколько осталось до небольшого домика в лесу, в котором мы с папой остановились. Пожалуй, ещё пара километров.
Мужчина кривит губы.
- Нет, мисс, здесь я разворачиваюсь и возвращаю автобус в школу. И если вы не хотите добираться домой оттуда, то вам стоит выйти здесь.
- Но сейчас может начаться дождь, - пытаюсь вызвать у мужчины желание помочь леди. Пусть он и не очень-то похож на джентльмена, а я - на настоящую леди.
- Надеюсь, вы взяли с собой зонт.
Нет, я ошиблась, он вообще не похож на джентльмена. Не только слова наполнены прохладой, но и тон далёк от вежливого и пропитан цинизмом. Не хочу грубить в ответ. Папа учил меня, что в любой ситуации нужно сохранять достоинство, а потому я изображаю на лице вежливое согласие, пусть даже обида комком застревает в горле и предательски колет глаза. Ненавижу первый день в новой школе: после неудачной шутки на уроке географии одноклассники старались не замечать меня или обходить стороной, о замок на шкафчике с одеждой я больно оцарапала пальцы, во время обеда пролила чай на новую блузку, а теперь... Теперь водитель заставляет меня идти домой по незнакомой местности... пешком... зная, что я могу попасть под дождь...
Втайне надеясь, что вскоре Марку Ферберу - так написано на бейдже водителя - воздастся по заслугам, я выхожу из автобуса. Дверь тут же закрывается за моей спиной, не оставляя надежды на то, что в мужчине проснётся совесть.
Путь мой лежит через лесистую местность. Отец упоминал, что здесь начинается Форест-оф-Дин, один из двух охраняемых лесов Англии. Странные эти англичане: вырубили леса, истребили всех животных, которых не найти больше в мире, дошли до того, что самыми крупными хищниками у них являются горностаи и ласки – животные размерами не больше домашней кошки, а теперь взялись за охрану оставшихся двух лесов. Мрачных и хмурых, как и вся Англия. Как и Доусвиль. Как и всё, что меня здесь окружает.
Не секрет, что людям нужна родина. Или хотя бы место, куда они могут возвращаться после путешествий, долгих или недолгих. У меня такой родины нет. Мы с папой переезжаем с места на место, и города, где останавливаемся, ещё ни разу не повторялись. С тех пор, как я подросла и стала более осознанно относиться к частой смене места жительства, появилась тяга сравнить различные места. Критерием оценки обычно выступает фактор, хотела бы я или не хотела жить в этом городе с детства. Точно могу сказать, что перспективе провести детство в Доусвиле я бы не обрадовалась. Но дом, где мы остановились, мне симпатичен.
Ему не один десяток лет, выложен из грубого камня и поставлен вдали от людских глаз. Но при всей этой старости и некоторой неаккуратности, в нём есть где развернуться, так что строился он совсем не как домик лесника. А ещё в нём давно не жили, хоть и прибрали к нашему с отцом приезду.
Поправив сумку, поднимаюсь по ступенькам, сделанным из такого же грубого камня, что и весь дом. Пересекаю крыльцо и вхожу в тёплое помещение.
- Как день? – Тут же слышу голос отца.
- Паршиво. – Он ведь действительно прошёл из рук вон плохо.
- Твои вещи в комнате, - ставит меня в известность папа, сразу сменив тему. Значит, решил, что я преувеличиваю. Не собираюсь его переубеждать и поднимаюсь по лестнице в свою комнату.
Там действительно стоит несколько коробок, набитых моими вещами. Кидаю сумку в сторону и устало окидываю взглядом предстоящий фронт работ. Как же не хочется их распаковывать! Ведь только я найду в комнате место для каждой мелочи, сделаю её уютной и привыкну в обстановке, как вновь придётся всё упаковывать обратно. В те же самые коробки. И вновь переезжать. На новом месте разбирать вещи и... Замкнутый круг какой-то. Но если я и хочу его разорвать, то точно не в Доусвиле. А потому принимаюсь за дело.
Нехотя развешиваю одежду, кое-что раскладываю по ящикам комода. Через некоторое время коробка пустеет, и я принимаюсь за следующую. Поочерёдно достаю из неё книги, затем несколько фотографий в рамках. На них я с людьми, которые в разное время и в разных городах были мне друзьями. Воспоминания вызывают улыбку. Грустную улыбку: вряд ли я когда-либо встречусь со своими друзьями детства.
Достаю следующую рамку и хмурюсь от неожиданности: у меня в вещах оказалась фотография папиного замка. Точнее, не совсем его. Он жил там какое-то время, но не покупал. А ещё говорил, что с этим замком связаны лучшие месяцы его жизни, но, если честно, довольно трудно представить, что радостное может связывать моего отца и это мрачное место. Даже через фотографию ощущается неприятный запах гнилой травы, смешанной с подтаявшим снегом, а над самим замком нависают хмурые дождевые облака – время для снимка было выбрано не слишком удачно. Но фото очень дорого отцу, как память, поэтому стоит без промедлений вернуть его законному владельцу.
- Па-ап, - окликаю отца, спустившись на первый этаж. Он сидит в кресле и выкладывает вещи из ящика. Теперь мне нетрудно догадаться, что он ищет. Так углубился в поиски, что даже не слышит, как я его зову, поэтому я повторяю громче: – Папа.
Только теперь он поднимает на меня рассеянный взгляд.
- Я нашла твой замок. Наверно, ты по ошибке положил фотографию в мои вещи, когда мы собирались.
Отец осторожно берёт фото у меня из рук, проверяет целостность рамки, стекла и самого снимка, осторожно ставит его на каминную полку и благодарно мне улыбается.
- Всерьёз подумал, что оставил её в Лионе.
Качаю головой в ответ на это беспокойство и разворачиваюсь, чтобы пойти обратно в комнату, но папа перехватывает мою руку. Вновь взглянув на отца, замечаю на его лице сочувствие.
- Анна, твой день в школе и вправду был так плох?
Ну вот, в тот момент, когда я всерьёз считаю, что отцу нет дела до моих переживаний, он всё опровергает. И дело даже не в сказанных им словах, дело во взгляде. В его тёмно-синих глазах я читаю волнение, участие и родительскую заботу.
- Всё в порядке, пап, - тихо отзываюсь. Сказано не совсем искренне, потому что это лишь надежда, а не действительность. Осторожно добавляю: - Всё будет в порядке. – Вот теперь слова мои искренни.
- Моя маленькая сильная девочка, - вздыхает отец.
Улыбаюсь, тепло и растроганно. Пожалуй, для него я навсегда останусь маленькой, пусть даже и сильной, девочкой. И меня это радует. И радует улыбка, появившаяся на лице отца. Она разглаживает его морщины, вызванные частой сменой климата и часами непрерывной работы.
Нечасто я чувствую себя так близко к отцу, ощущаю себя его частичкой.
Сейчас же любовь к нему наполняет моё сердце нежностью, и всю её я вкладываю в объятие.
Утром по дороге в школу, отец говорит, что может надолго задержаться у заказчика. Им нужно детально обговорить план проекта, а это может затянуться вплоть до глубокого вечера. Согласно киваю и не прошу забрать меня после школы, надеясь, что водители в школьных автобусах меняются, благодаря чему мне не грозит новая встреча со вчерашним упрямцем.
- Удачи, пап, - говорю на прощание, захлопываю дверь машины, слыша при этом ответное пожелание отца, и направляюсь к школе. Здесь жизнь бьёт ключом: в холле весело болтают ученицы, группа парней время от времени заходится дружным смехом, а шкодливые ученики младших классов, которые неизвестно по каким причинам забрели в старший корпус, снуют между старшеклассниками, как маленькие птички среди деревьев.
Я опомниться не успеваю, как попадаю в чьи-то цепкие руки. Уже собираюсь возмутиться, но вижу перед собой радостно улыбающуюся любительницу Атлантиды. Её улыбка столь ослепительна и обезоруживающая, что у меня не хватает слов, чтобы выразить своё недовольство. Ладно, Мальвина, в этот раз ты выиграла.
- Анна, мы вчера не успели познакомиться, - девушка ещё что-то щебечет, но я вылавливаю из общего потока слов именно это. Ах, так она хочет познакомиться? Постой, и уже успела представиться? Но я не слышала! И эта болтушка не даёт мне возможности переспросить. Пусть даже я его тут же забуду, но хотя бы уточню. Ведь забывать что-то, особенно имя одноклассницы, даже не расслышав его, это верх неприличия. То ли дело забыть, когда прекрасно слышала.
Мальвина – светлые волосы, ясные глаза и припухшие губки девушки вызывают лишь эту ассоциацию - неожиданно замолкает и смотрит на меня так, словно ждёт ответа. А-а... вопрос уже был?
- Извини, я отвлеклась, - произношу снисходительно, надеясь, что она уловит намёк на окончание беседы, и поворачиваюсь к своему шкафчику, до которого мы дошли. Но мне попалась весьма настойчивая собеседница, и пока я царапаю пальцы о замок, Мальвина вновь повторяет тираду про спорт, футбол и регби. Я уже закрываю дверь шкафчика, закончив раскладывать вещи, когда девушка переходит к обсуждению команды поддержки. Теперь понятно, чего от меня хотят.
- Я вообще-то не стремлюсь в чер-лидеры, - всё ещё пытаюсь от неё отделаться. Не удаётся. Девушка начинает расписывать прелести этого вида спорта, – спорта? - рассказывает, когда пройдут отборы в команду, и смотрит на меня добрыми серо-голубыми глазами, надеясь, что я соглашусь туда прийти. И мне приходится сказать «возможно», на которое Мальвина реагирует так же восторженно, как на обещание вступить в команду.
- Джули, ты опять заманиваешь красавиц в свою секту? – раздаётся голос позади девушки, и я удивлённо перевожу взгляд на парня, который вторгся в наш разговор. Замечаю лишь копну тёмных волос, потому что девушка с радостным визгом обнимает его, лишая возможности рассмотреть своего... Мне кажется, что подходит слово «бойфренд», и, руководствуясь этим предположением, я проскальзываю мимо парочки, не желая лезть ни в чьи личные взаимоотношения.
Класс пустует, но я не рвусь на первые парты. Сажусь на облюбованное вчера место в конце кабинета и готовлюсь к уроку. Раздаётся звонок, и помещение наполняет громко и весело переговаривающаяся толпа ребят. Стараюсь не обращать на них внимания, сосредоточив его на дереве за окном. Пока оно всё в зелени, но скоро начнёт стряхивать с себя желтеющие листья.
- Дэвид, это Анна, наша новенькая. – От процесса созерцания меня отвлекает уже знакомый голос Мальвины. Погодите, или я уже слышала её имя? Неважно.
- Ну что ж, новенькая, ты заняла моё место, - деловито, но беззлобно объявляет парень. Не придумываю ничего лучше, чем огрызнуться в ответ:
- Оно не подписано.
Он внимательно смотрит на меня, словно пытается определить, насколько искренней является моя подчёркнутая сухость и пренебрежение к его персоне. Неожиданно в его лице что-то меняется и происходит интереснейшая вещь, которую, как мне кажется, больше никто не замечает: сначала улыбаются карие глаза Дэвида и около них появляются едва заметные морщинки, затем насмешливо и снисходительно изгибаются брови, а потом лицо оживает полностью. Вся английская чопорность в этот момент куда-то исчезает: в тёмных глазах играют серые блики пасмурного дня, на щеках появляются аккуратные ямочки, а слегка асимметрическая улыбка удивляет своей искренностью. Но это всё мелочи по сравнению с тем, на чём сконцентрировано всё моё внимание: я зачарованно смотрю на нос Дэвида. Да, именно на нос. У некоторых ребят он острый, у кого-то слишком маленький, примятый или слишком большой, у некоторых он кривится и теряет всю свою привлекательность, стоит парню заговорить и тем более улыбнуться. А нос Дэвида – идеал. Он ровный, чуть длиннее среднего, и приобретает очаровательную, восхитительную со всех ракурсов форму, когда его губы изгибаются в искренней улыбке.
Кто-то влюбляется в глаза, кто-то в походку, кто-то в манеру говорить, а я только что прониклась тайной симпатией к носу Дэвида.
Несмотря на тайно лелеянные надежды о лёгкой поездке домой, через лес я вновь иду пешком. Водитель всё тот же и его действия на «конечной» остановке повторились с точностью до секунды, единственное, что беседа наша свелась к одному молчаливому взгляду, когда я покидала автобус. Уверена, он понял всё, что я о нём думаю, но в ответ лишь закрыл двери и укатил прочь.
У сериала "Черная Вода" появилось видео сопровождение
(см. обложку).
Главу, которую выпускаю следом за трейлером, посвящаю своему брату, детский энтузиазм и заводная натура которого были решающим подбадривающим фактором в создании клипа.
Спасибо тебе, Тишенька, за то, что ты у меня есть!
3 серия
Трудно рассмотреть помещение, в котором я оказалась. Стены, потолок и даже пол, на котором стою, скрыты во мраке. Прищуриваю глаза, но это ничего не даёт – вокруг кромешная тьма. Провожу руками вокруг себя, надеясь дотронуться до какого-нибудь предмета, но пальцы лишь слепо шарят в воздухе, плотном и тяжёлом. С трудом вдыхаю его.
Медленно поворачиваюсь на месте, боясь оступиться на слизком камне. Голые стопы ощущают его холод и неприятную, липкую влагу. Становится противно, по телу пробегает мелкая дрожь.
Как я здесь оказалась? Что меня привело? Что ищу?
Какой-то звук привлекает внимание. Он едва долетает до меня в этой вязкой тьме, присоединяется к существующему мраку и растворяется в тишине. Прислушиваюсь. Хочется верить, что здесь есть что-то, кроме пугающей пустоты.
Звук повторяется. Он короткий и тихий. Наполняет моё сердце смутной тревогой, вопреки ожиданию обрадоваться движению в этом месте. Затихает не сразу, едва всколыхнув тишину, а сталкивается с невидимыми мне стенами и неровным эхом отражается от них.
На несколько секунд вновь устанавливается тишина.
Я внимательнее оглядываюсь вокруг в поисках источника звука. Тьма уже не столь плотна, как прежде, и в ней можно разглядеть маленькую капельку, повисшую на скрытом во мраке камне.
Она маленькая, мутная.
Чёрная...
Вижу, словно в замедленной съёмке, как она увеличивается, провисает всё ниже и ниже, а потом отрывается от опоры и падает вниз. Медленно, давая возможность рассмотреть превращение из вытянутой, провисшей слезинки в сферу, непрерывно меняющуюся в поисках идеальной формы. И пусть она чёрная и не пропускает ни доли света, в этом мне чудится своё удивительное очарование.
Увы, её путь скоро закончится. Понимая это, я опускаю взгляд ниже, чтобы рассмотреть место, куда она упадёт. По глади воды, проступившей из тьмы, расходятся круги, но в центре мне видится некий символ. Его трудно различить из-за ряби, но мне он кажется очень важным. Я хочу запомнить его. Нужно остановить падение капли, ведь, если она достигнет воды, то знак скроется из виду.
Протянутая рука не достаёт. Пытаюсь сделать шаг вперёд, но не нахожу опору под ногой. Не могу подступиться к символу, не могу оставить его на поверхности, и вынуждена наблюдать со стороны, как чёрная капля, достигнув водной глади, поднимает брызги, и как под ними теряются неясные очертания.
В ушах звон. Он больше не тихий и осторожный. Он резкий, яркий, громкий. Он заставляет меня закрыть глаза, оставить последнюю надежду вновь рассмотреть силуэты знака.
Он режет слух. Он не похож на мелодичное «кап», пусть даже и усиленное в десятки раз.
Он похож на...
Звонок будильника.
Я открываю глаза и, заметив на стене обои в широкие полоски с бордовыми розами, что вышли из моды лет пятнадцать назад, выдыханию с облегчением. Знак, мрак, чёрная капля, брызги, тревога, слизкий камень, холод – всё это мне просто приснилось. Закрываю глаза.
«Я снова дома».
И пусть я его не покидала, эта мысль приятно греет душу. Переворачиваюсь на бок и сонно ищу на прикроватной тумбочке будильник, звон которого не позволяет ещё пару минут понежиться в кровати.
◊ ◊ ◊
Сегодня десять дней, как мы с отцом приехали в Доусвиль. Это дату отмечаем блинчиками с повидлом и ранним отправлением в школу. Последнее вызвано неприятным опытом: вчера папа никак не мог найти нужные планы и расчёты, и сборы затянулись. Обычно я не придаю значения подобным вещам, но неодобрительный взгляд мистера Учителя по математике всё ещё жив в моих воспоминаниях.
Наша вишнёвая Mazda не спеша едет по улицам города. Проезжает мимо одноэтажного домика, на крыльце которого мужчина преклонных лет каждое утро пьёт чай, читает газету и покуривает трубку. Иногда я вижу около него женщину тех же лет, которая укрывает его тёплым пледом или приносит свежую порцию горячего напитка. Хозяев дома через перекрёсток от этой пары я никогда не видела, но около будки пса всегда стоит миска с едой или лежит сам мохнатый зверёныш и обгладывает большую кость. У здания через квартал сегодня оживлённо: несколько мужчин разгружают крытую повозку.
И именно это привлекает наибольшее моё внимание. Никак не могу привыкнуть к встречаемым на улицах и в пригороде Доусвиля телегам, повозкам и просто всадникам верхом. Мне кажется очень странным, что в двадцать первом веке коренные жители считают эти средства передвижения вполне естественными. Впрочем, такими же естественными вещами на их взгяд являются и раритетный кабриолет BMW пятьдесят шестого года, и наша новенькая Mazda.
Но это не последняя странность, которую я не могу ни понять, ни принять: здесь продаются лишь местные газеты, ни одна новость Большого Мира не тревожит устоявшийся образ жизни, телевиденья я пока не видела, телефоны только стационарные. Внимательнее присмотревшись к людям, можно заметить ещё одну особенность: если у молодёжи своя ярко выраженная мода и взгляд на жизнь, то старшее поколение одевается, ведёт разговоры и беспокоится о вещах, отстающих от современности на пару десятилетий. И вместе с тем от манер любого веет средневековьем или, в лучшем случае, эпохой Возрождения. Складывается ощущение, что время Доусвиля растормошили, раскололи, перемешали, сгребли в кучу и примяли, делая это «произведение» довольно правдоподобным на первый взгляд, но абсолютно не соответствующим привычной реальности.
А вообще, чёрт с ним. Город не находится в плачевном состоянии, так что какое мне дело до его странностей? Лучше позаботиться о том, как провести здесь время. Пока что мне ужасно скучно. Не нахожу себе места уже несколько дней: привыкла к большему движению и большему потоку информации, а в Доусвиле не только не происходит ничего интересного, так и нет мест, где можно восполнить информационный пробел. Библиотека не в счёт – это будет крайняя степень моего отчаяния.
Генеральная уборка дома, устроенная на выходных, дала лишь короткую разрядку, и в понедельник я была физически опустошена. Но начался вторник, вчера была среда, и вот я уже не знаю, как спокойно пережить сегодняшний четверг. Ноги сами нетерпеливо отбивают выдуманный на ходу ритм по резиновому коврику машины, руки стараюсь держать сцепленными, чтобы не привлекать внимания папы. Моя деятельная натура просит, нет, она требует найти достойный выход энергии.
-Город наряжают, - негромко замечает отец. Я внимательнее присматриваюсь к улочкам и зданиям, к центральному парку, к кафе неподалёку от школы, мимо которых мы проезжаем. Папа прав: появились цветные флажки и растяжки, улицы выглядят ярче, чем пару дней назад.
-Праздник? – неуверенно высказываю своё предположение. Мне как-то раньше не приходило в голову, что здесь, в этом городе, люди могут что-то праздновать.
Ответ на свой вопрос я получаю на первом же уроке. Миссис Учитель - да, очередная миссис Учитель, на этот раз по истории - пол-урока отводит на то, чтобы все желающие высказали свои знания об основании города и воспоминания о предыдущих праздниках в честь этого события. Истории основания подростки внимания почти не уделяют, им намного интереснее само проведение торжества. В этот раз всё должно быть с большим размахом, чем обычно, ведь город отмечает крупный юбилей - триста лет со дня основания. Крупный для Доусвиля. В сравнении с полутора тысячелетней историей самой Англии, начиная с падения Римской империи, это средняя дата. А если учесть, что первые кельты селились на этой территории около трёх тысяч лет назад, то какие-то три сотни – пыль. Но это мои рассуждения, и я не собираюсь ими ни с кем делиться. Помню, чем подобное закончилось в прошлый раз.
-В том году выпускной класс помогал наряжать парк и участвовал в ярмарке, - напоминает Дэвид, и класс одобрительно гудит.
Я кидаю косой взгляд на соседа по парте. Парень не захотел искать себе другое место в кабинете и остался сидеть со мной. Не знаю, чем вызвано такое решение. Уж точно не желанием пообщаться: мы с ним почти не разговариваем. Зато на переменах я вижу его в компании тех или иных ребят, за обедом он тоже не сидит один, одноклассники смотрят на него с уважением, учителя прислушиваются к его мнению. Или он заслужил такое отношение к своей персоне собственными моральными качествами и достижениями, или это заслуга его родителей. Я не наводила справки, мой интерес по этому вопросу пассивный.
-Да, мистер Блауд, вы правы. Но в прошлом году это взял под свой контроль мистер Уайт, - уточняет миссис Учитель.
Мистер Уайт, Уайт... Знакомая фамилия. Ах да, Джулия Уайт. Джули, как зовут её все, – Мальвина, как мысленно прозвала её я, – сидит через ряд, краснеет и улыбается. Так это её старший брат в прошлом году организовал старшеклассников?
-Теперь я могу этим заняться, - предлагает Дэвид. По классу вновь проходит одобрительный гул и даже отдельные мысли на счёт того, что тот или иной подросток мог бы сделать для праздника.
А как по мне, так у Дэвида или неисчерпаемый запас сил, или слишком большое эго, ведь собрать подростков за короткий срок и распределить между ними обязанности, а потом ещё проследить за качественным выполнением – это всё совсем не шутки. А может он привык к таким ответственным заданиям? Или ему не сидится на месте, но некуда выплеснуть накопившуюся энергию?
«Как и мне», - мелькает секундная мысль.
Пока учитель думает над ответом, кидаю ещё один оценивающий взгляд на парня. Для своих лет он довольно широк в плечах, да и мускулатура разработана. Вряд ли выходные он проводит на диване. Скорее всего, занимается спортом.
Новая мысль заставляет меня саркастически хмыкнуть: Мальвина - заводила черлидеров, Дэвид - замечательный кандидат в капитаны школьной команды по регби. И если они действительно встречаются, а противоречий этому я ещё не замечала, то вот оно, восхитительное сочетание двух ярких личностей, так любимое американскими режиссёрами молодёжных фильмов.
-В таком случае, мистер Блауд, - раздаётся голос миссис Учитель, - останьтесь после уроков, и мы обговорим с вами предстоящие приготовления более детально.
Последний урок перед обедом – физическое воспитание. Его сегодня я жду с особым нетерпением. Надеюсь измотать себя на тренажёре или беговой дорожке. Или на волейбольной площадке.
Люблю эту игру. Моё слабое место – подачи, зато хорошо пасую, высоко прыгаю и делаю мощные резаки. Пару лет назад одному парню из команды противников с такой силой заехала по физиономии, что кровь, хлынувшая из носа, не прекращалась минут пятнадцать. Может, это плохо, но тогда я не испытала угрызений совести: парень стоял «под сеткой», отпускал сальные шутки о моей фигуре, всячески отвлекал от игры и... В общем, угрызений не было. Но и сделано было не со зла. Просто случайность.
Я немного опаздываю на урок, задержавшись после литературы.
Мистер Учитель раскритиковал моё сочинение, которое, впрочем, я писала спустя рукава. Не обижаюсь на него, скорее удивлена. Если в других школах мои работы, написанные подобным образом, проходили на отлично – ведь всё же я касалась каких-то философских вопросов и использовала устаревающие или редкие слова, которыми сверстники, пресытившиеся телевизионным жаргоном, в жизнь не станут изъясняться, - то в доусвильской школе, пронизанной духом средневековья, его оценили... У меня ещё никогда не было троек.
«Мисс Дорсон, я считаю, вы можете гораздо лучше. – В голове всё ещё звучит уверенное заявление преподавателя. И с чего это он так решил? - Если вы не хотите, чтобы эта оценка испортила вам успеваемость, то перепишите сочинение ко вторнику. В противном случае я поставлю её в журнал.»
Мистер Проницательность... Ладно, будет вам сочинение. Зачитаетесь.
С этими мыслями я завязываю шнурки на кроссовках, быстро перевязываю волосы, чтобы не мешались, и, сунув расчёску в сумку, спешу в зал.
Он выглядит пустовато. Ребят нет. Дверь в тренажёрку закрыта. У противоположной стены разминается женская половина нашей параллели.
-Анна, иди сюда! – весело зовёт Мальвина. Если бы не её оклик, то я вернулась бы в раздевалку. Но мне становится любопытно, и я подхожу ближе. – Я попросила мисс Стьютер выделить этот урок для нас, - оглядывается на девушек позади, - чтобы дополнительно позаниматься и развеяться.
-Но я не в команде поддержки.
Моё любопытство сконфуженно присаживается на лавочку у противоположной стены, а у него перед носом раздувшееся от смеха ехидство активно размахивает помпонами.
-Да, я знаю, ты не появлялась на отборах, - мягко улыбается Мальвина. - Но сегодняшняя тренировка – это скорее маленькое баловство. Мы иногда устраиваем такое. Держи.
И она протягивает мне две «волосатые меховушки». Любопытство, наблюдающее за этой картиной со стороны, виновато отводит взгляд, а ехидство едва сдерживается от громкого хохота.
◊ ◊ ◊
Пожалуй, нужно сказать Джулии спасибо - да, в моём сознании из отталкивающе наивной и назойливой Мальвины она потихоньку превращается в трогательно добрую и отзывчивую Джулию – может девушка и бывает слишком настойчивой, но сегодня ей удалось меня растормошить. Давно я так не веселилась!
Под ритмичную музыку мы целый урок дурачились, кривлялись, выделывали какие-то несуразные па, поражали друг друга движениями из репертуара go-go девочек. Весёлое улюлюканье и взаимные подбадривания не утихали ни на минуту и смешивались с наскоро придуманными речёвками. Я не представляла, что можно так веселиться! И даже приняла неожиданное приглашение Джули прийти на следующую тренировку черлидеров. Приняла без тайной насмешки, а с искренней радостью.
Пока иду домой, прячась от накрапывающего осеннего дождя под кронами деревьев, в голове происходит переосмысление этого вида спорта. Раньше считала, что черлидеры – позёры и девицы с завышенной самооценкой, которые не прочь продемонстрировать свои достоинства перед публикой. Сейчас понимаю, что ими - может и не всеми, но девушками Доусвиля точно - движет другое желание, много менее тщеславное: подарить себе и окружающим людям радость, зарядить их позитивом, дать почувствовать хотя бы малую часть того веселья, что испытывают сами. И думая так, я чувствую себя частичкой этого светлого мира. Пусть даже он и находится в таком странном городе.
Слышу звук приближающейся сзади машины. Оглядываюсь и, присмотревшись, узнаю папин автомобиль. Он останавливается у обочины, и я, конечно, без раздумий усаживаюсь рядом с отцом.
-Я думал, по домам вас развозят школьные автобусы, - произносит он вместо приветствия и трогается с места.
-Да, только к этим автобусам прилагаются довольно противные водители.
Папа молчит. Я достаточно хорошо его изучила, чтобы с уверенностью заявить: через пару дней он вновь заведёт разговор на эту тему, и у него будет готов выход из неприятной ситуации. А сейчас отец говорит о другом: его заказчик устраивает небольшое барбекю, и в числе приглашённых будет рад видеть архитектора с семьёй. Приглашены ещё кто-то из друзей и коллег по работе, будет приятная неформальная обстановка, так что у меня будет возможность пообщаться с большими шишками, улучшить контакты с местными и...
-Смысл, пап? Мы же всё равно через пару месяцев уедем отсюда, - перебиваю отца, и он неодобрительно хмурится. Не любит говорить о грядущих переездах, пусть даже это стало образом нашей жизни. Может ему, как и мне, хочется где-нибудь остановиться и остаться жить там навсегда, но он пока не решил где? – Ладно, пойдём на это барбекю. Только, по-моему, погода не самая подходящая для вечеринки на улице. У англичан довольно странные привычки.
-Ты сама англичанка, - неожиданно усмехается отец.
-Это лишь пометка в паспорте, - парирую, не желая признавать связь с пасмурной и туманной Англией.
-Твой отец англичанин, - продолжает отец.
-И моя мать англичанка, - добавляю ему в тон.
Зря сказала... Взгляд папы теряет привычную ясность и стекленеет. Мама умерла при моём рождении, почти восемнадцать лет назад, а отец до сих пор остро и болезненно реагирует на упоминания о ней.
Пару минут мы едем в молчании.
-Прости, пап, - негромко произношу. Он молчит, но краем глаза я вижу, что лицо его постепенно разглаживается. Наконец кивает, и я как можно быстрее увожу его от размышлений о покойной Элизабет. – И как мне нужно будет обращаться к твоему шефу?
Папа снижает скорость, потому что мы уже подъехали к дому, и, не отвлекаясь от парковки, откликается:
-Мистер Блауд, я полагаю. Мистер Джонатан Блауд.
Некоторые верят, что каждое событие заранее предопределено, что там, наверху, всё продумано и на всё воля Всевышнего. Люди живут, выполняя «свой план» и рассчитывая на лучшую жизнь потом, после смерти.
Я придерживаюсь строго противоположных взглядов. Во-первых, твёрдо уверена, что тот хаос, в который погружён наш мир, просто невозможно разбить на какие-то закономерности. Во-вторых, не верю в... Да я в принципе не верю ни во что сколь-нибудь оторванное от реальности. Не верю в призраков, загробную жизнь, райский сад, преисподнюю. Не верю в египетских богов, птицу-феникс, единорогов, Атлантиду. Под сомнением карты таро, чуть больше уважаю хиромантию и астрологию, пусть даже это довольно странно – обладать характером, подаренным звёздами и видеть всю свою жизнь на ладони. Но когда я читала гороскопы и рассматривала знаки на руках, то замечала неоспоримые сходства.
- Что-то меня унесло... К чему я это? – задумчиво спрашиваю у своего отражения в зеркале.
Девушка смотрит на меня из зазеркалья и хмурит брови, припоминая утерянную нить мыслей. Спустя пару секунд в её глазах цвета подсохшей скошенной травы появляется лучик света – вспомнила!
Мысли о призрачной возможности предопределённости жизни закрадываются ко мне в голову из-за странного стечения обстоятельств: никак не могу перестать удивляться тому, как тесно свела жизнь мою семью, меня и отца, с семьёй Блаудов. Два дня, пятницу и субботу, я думала о том, может ли такое быть, что Джонатан Блауд не является отцом Дэвида. Пришла к выводу, что может. Но маловероятно. И если не отец, то дядя или старший брат. Или внучатый троюродный дедушка. В любом случае, родственник. Потому что такая редкая фамилия* да ещё в таком небольшом городке не может не служить намёком на родственные отношения.
Спросить у Дэвида я не решилась. Этот простой вопрос «Как зовут твоего отца?» не был озвучен ни на одном из уроков, ни на перемене, ни на обеде, ни даже на школьной парковке, когда я шла к автобусу, а Дэвид – к своей машине. В субботу я невзначай поинтересовалась у папы, есть ли у мистера Блауда сын, но к моему удивлению, он не смог ответить на этот вопрос. Жена есть: Элеонора несколько раз приносила мужчинам горячий чай с молоком. А сын – неизвестно.
- Анна, ты готова? Поехали! – доносится с первого этажа голос отца. Я последний раз бросаю взгляд на своё отражение, поправляю платье персикового цвета, ещё раз расчёсываю волосы и, на ходу приглаживая их, спускаюсь по лестнице. – Что так долго? – спрашивает папа, окидывая меня взглядом. – Причёску делала?
Этот вопрос – чистой воды насмешка: я так и не нашла золотую середину, между утончённостью и простотой - по моим представлениям причёска должна быть достаточно элегантной для доусвильского общества, но без риска развалиться в самый неподходящий момент, - а потому просто сделала косой пробор и разбросала волосы по плечам.
- Плохо? – неуверенно уточняю у отца. Эти сборы, признаться, меня доконали: с утра волнуюсь, не могу сосредоточиться, мысли разбегаются. Может, лучше вернуться в комнату, запереться и никуда не ехать?
- Ты у меня красавица, - тепло улыбается отец, и на душе сразу становится спокойнее. Чтобы мне сегодня ни сказали, чтобы ни произошло, в папиных глазах я всё равно буду лучшей. А остальное пустяки.
◊ ◊ ◊
Воскресный день выдался на удивление ясным и тёплым. Впервые вижу Доусвиль в лучах солнца, город весь преобразился и ожил. Мужчины и женщины прогуливаются по улицам и паркам или сидят за столиками кафе на открытом воздухе. На газонах тут и там расстелены пледы и подстилки, на которых в большие компании собираются подростки. Ребятня помладше носится с собаками между деревьев и распугивает птиц.
Отвлекаюсь от городских видов только, когда машина сбавляет ход и въезжает на уложенную камнем парковку. Здесь уже стоит несколько авто, как довольно новых, так и старых выпусков. Дом, у которого мы останавливаемся, утопает в сочных красках цветочных кустов.
У крыльца нас встречают мистер и миссис Блауд. Я не задумывалась об их внешности, а потому удивлена видеть две яркие противоположности. Джонатан Блауд мужчина лет сорока пяти, с благородными чертами лица, осанкой графа и прохладой зимней ледышки. Его тёмно-серые глаза беспристрастно изучают нас, прибывших гостей. Элеонора вряд ли намного младше своего мужа, но выглядит совсем иначе: лет тридцать-тридцать пять, хрупкая, даже миниатюрная, особенно около своего широкоплечего и мрачного на вид супруга. Светлые волосы, убранные назад, открывают лицо, не лишённое английской сухости, но смягчённое приветливой улыбкой. Возможно, такими в жизни должны были быть леди, книгами о которых я раньше упивалась?
- Доброе утро, Джонатан. – Мой отец и мистер Блауд скрепляют приветствие рукопожатием. – Элеонора, вы великолепны.
- Благодарю, Ричард, - улыбается в ответ миссис Блауд и протягивает руку, к которой мой отец на миг склоняется. – А это ваша дочь?
- Анна, - коротко представляюсь. – Рада знакомству, миссис Блауд.
- О, прошу, просто Элеонора. – И она легко пожимает мою ладонь.
- Рад встрече, Анна, - в свою очередь приветствует меня хозяин дома, и мои пальцы оказываются в его руке. Она сухая и тёплая, а рукопожатие уверенное и короткое. – И зови меня Джонатан.
- Прошу, проходите, - приглашает Элеонора в дом, давая мне возможность лишь кивнуть словам мистера Блауда.
Если снаружи дом утопает в цветах, то внутри он просторный, светлый и обставлен дорого, но со вкусом – чувствуется умелая женская рука в сочетании с прямым мужским характером. Слева от входа располагается гостиная, наполненная людскими голосами, прямо - лестница, ведущая на второй этаж, а справа – столовая и, кажется, кухня.
Рукой Элеонора касается моего локтя и предлагает познакомить с другими гостями. Папа же остаётся с мистером Блаудом и присоединяется к мужской компании. Мельком замечаю, что он довольно натурально и гармонично смотрится среди соотечественников.
- Софи, Меган, Изабель, познакомьтесь, это Анна, дочь архитектора, про которого я вам рассказывала, - представляет меня миссис Блауд небольшой компании женщин.
Софи и Меган примерно возраста хозяйки, а Изабель – дама постарше. Все трое приветливо кивают мне, но разговор в компании возобновляется не сразу.
- Анна Дорсон, так? – Киваю. - Джулия много рассказывала о тебе, - находится Софи, заминая паузу. Моё недоумение позволяет ей продолжить тему. – Джулия Уайт. Ты ведь учишься с ней в одном классе?
- Да, с Джулией, да, - повторяю, как попугай. – Она ваша?..
- Дочка, - подсказывает Софи. Ах, вот оно что. А я-то думала, кого мне напоминает эта женщина. – Жаль, что она сегодня не пришла - так увлечена приготовлениями ко Дню города. Надеюсь, погода в этом году не подведёт.
И разговор плавно переходит на эту нейтральную тему: последние праздники в честь основания Доусвиля и, в частности, погода в каждый из них.
- Джон! - В арочном проёме гостиной неожиданно появляется мужчина, привлекая к своей персоне всеобщее внимание. Высокий, широкоплечий, телосложением он чем-то напоминает хозяина дома, но выражение лица совсем другое – задор в глазах и открытая улыбка, - а движения непосредственны. – Дружище, наших четырёх рук не хватает, - в бодром голосе мелькают нотки безобидного укора.
Взгляды устремляются на хозяина дома, и он, извинившись перед гостями и, о чудо, улыбнувшись пришельцу, удаляется вместе с ним.
- Мой муж и твой сын сегодня слишком много на себя взяли, - улыбается Софи, обращаясь к Элеоноре.
- Пусть, - усмехается хозяйка дома. – Будет небезосновательный повод поднимать их самооценку ближайшие недели две.
- Хвалить, хвалить и ещё раз хвалить – вот рецепт семейного счастья, Анна, - со знанием дела обращается ко мне Изабель, дотрагиваясь до плеча. – Я сама вышла замуж в твоём возрасте и всю жизнь прожила со своим старым Элмором душа в душу.
- Элмором? – удивлённо переспрашиваю. – Стивеном Элмором? – Женщина кивает. - Так вы жена нашего директора?
- Именно. А Меган – моя дочь. – Миссис Элмор очень рада похвалиться собой и своей семьёй. И так же рада впечатлить меня, приезжую девушку, скоплением «интересных личностей», собравшихся сегодня в доме Блаудов.
Она исподтишка указывает на помощника шефа полиции и его жену, на владельца кафе, располагающегося недалеко от школы, который, судя по виду, убеждённый холостяк, не обделённый, однако, женским вниманием. Мой отец, оказывается, в компании с секретарём мэра, а рядом, сидя на диване, ведёт непринуждённую беседу сам мэр.
- А рядом его жена, Валери Брендон, - негромко уточняет Изабель, указывая на женщину рядом с мэром. Светлая кожа, тёмные волосы, поднятые сзади, агрессивное чёрно-красное платье. Но выделяется она не только своим туалетом: сама по себе притягивает взгляд, гипнотизирует одним своим присутствием. – Та ещё личность...
- А что с ней не так? – спрашиваю тихо, но в этот момент дама, о которой мы говорим, поворачивает голову и, поправляя непослушный локон, бросает взгляд в нашу сторону. Он не рассеянный, как у людей, которые лениво рассматривают комнату, а пристальный, изучающий и направлен прямо на меня, словно она слышала произнесённый вполголоса вопрос и решила сама на него ответить. И то, что я вижу, намного красноречивее любых слов. Её глаза... Не чёрные, а тёмные, мутные, глубокие, завораживающие. Они словно проникают в мою душу, в самые сокровенные мысли, и я, как ни стараюсь, не могу отвести взгляд.
- Анна, - моего плеча касается Элеонора, и это прикосновение приводит меня в чувство, и зрительный контакт моментально расторгнут. – Могу ли я попросить тебя немного помочь?
Соглашаюсь без всяких вопросов и возражений: конечно я помогу своей спасительнице! И стараюсь больше не смотреть в сторону жены мэра, хоть и чувствую на себе настойчивый взгляд бездонных глаз, которые кажутся ещё более тёмными из-за контраста со светлой кожей.
Гостиную покидаем втроём: миссис Блауд, миссис Уайт и я. Проходим через столовую, минуем небольшое проходное помещение, в котором стоит шкаф для гостей и для их же удобства висит большое зеркало, и выходим через дверь с большими вставными стёклами. Там, у небольшой беседки, трое джентльменов разбираются с грилем. И Дэвид в их числе.
- Дэвид, сынок, - приблизившись к мужчинам, подзывает к себе парня Элеонора, - займитесь пока с Анной сервировкой.
Парень явно удивлён, увидев меня, но довольно легко соглашается с просьбой матери.
- Идём. - И мы возвращаемся в дом через те же двери с большими стёклами. – Ты решила сбежать от разговоров с нашей интеллигенцией? – открывая кухонный шкафчик, спрашивает Дэвид.
- С чего ты взял?
- Я знаю свою маму. Она не стала бы ничего тебе предлагать, если бы считала, что там тебе будет интереснее. – Я пожимаю плечами, а перед мысленным взором навязчиво мелькает не «интеллигенция», от которой по предположению одноклассника я сбежала, а тёмные гипнотизирующие туннели, уйти от которых трудно даже сейчас, не глядя в них. – Так получилось, что из молодёжи сегодня только мы с тобой. – Между тем продолжает рассказывать парень, занятый поиском набора тарелок и столовых приборов. – Остальные приглашённые слишком заняты подготовкой к празднику.
- А ты? – недоумеваю. Дэвид кидает на меня почти такой же удивлённый взгляд. – Ну, ты же занимаешься организацией школьников.
Чуть помедлив, он улыбается. Довольно и снисходительно.
- Ты только что сказала очень точную вещь: я занимаюсь организацией. Это значит, что я координирую действия, контролирую процесс выполнения, но сам в нём не участвую.
Мне нечего возразить. Дэвид, к моему удивлению, не бросился выполнять все общественные поручения сам, а умело распределил обязанности между желающими проявить себя. Да и вообще, мысли мои улетают всё дальше от земли грешной с её праздниками, школьниками и барбекю. С того самого момента, как улыбка появилась на лице парня, мне всё труднее сосредоточиться на подробностях разговора. Завороженно смотрю в его глаза цвета горького шоколада, на губы, которые улыбаются, не разжимаясь, и на нос, так гармонично дополняющий английский профиль.
Между тем, не придавая значения моему молчанию, Дэвид дважды полушёпотом подсчитывает число гостей, достаёт необходимое количество тарелок и, сложив их в довольно высокую башню, осторожно поднимает.
- Доверяю тебе салфетки и приборы. Бери, и пойдём расставлять.
Он явно получает удовольствие, раздавая указания.
____________________
* Это несколько вольная транскрипция с английского Blood (кровь). Когда начала докапываться до произношения, то получилась забавная вещь: различных источниках находились разные интерпретации. В современных – [blʌd], в «дедушкиных» словарях уточнение с коротким «у». В конце концов, плюнула и решила, что фамилия «Блад» не звучит. Так что David Blood, Jonathan Blood - Блауды. Заранее прошу простить, если кому режет слух.
Было часов пять вечера. Собравшаяся компания уже отведала и лёгкие закуски миссис Блауд, и неожиданно мягкое мясо, в которое вложили своё старание мистер Блауд и его друг, мистер Уайт. Гости были вполне довольны времяпрепровождением, но ещё не устали и наслаждались общением. Рассевшись по небольшим компаниям в доме и на улице, они потягивали спиртное и напитки послабее, в зависимости от того, кто находился «за рулём», а кто прибыл на пассажирском месте. В установившейся дружеской атмосфере хозяева, несколько утомлённые приготовлениями, тоже расслабились и принимали участие в ленивой и непринуждённой беседе.
Это было идеальное время для того, ради чего он сюда прибыл.
Ричард откланялся перед пожилой парой, которой рассказывал о жизни в Тунисе, и вошёл в дом. После количества выпитого чая этот манёвр должен был выглядеть вполне естественно. Впрочем, поднявшись на второй этаж, где располагалась гостевая ванная комната, мужчина намеренно прошёл мимо - не это помещение было его целью. Уверенно дойдя до конца коридора, Ричард коснулся пальцами холодной металлической ручки, воровато огляделся по сторонам и, не заметив ничего, что могло бы ему помешать, надавил на рукоятку. Смазанные петли не издали ни звука, и мужчина, украдкой кинув ещё один взгляд на коридор, шагнул вперёд.
Библиотека Блаудов. Точнее, её краткая версия. Самые редкие и старинные книги, которые уцелели после пожара в замке, были перевезены в городской дом. В сухом помещении им не страшны ни влага, ни плесень.
Прикрыв за собой дверь, Ричард начал быстро, но скрупулёзно осматривать корешки книг. Периодически он доставал или даже пролистывал ту или иную, но каждый раз ставил её на место. То, что он искал, никак не желало попадаться ему на глаза.
«Впрочем, - складка между бровями углубилась от пришедшей в голову мысли, - он не такой дурак, чтобы класть её на видное место. Возможно, сделал тайник».
Дорсон, склонившийся к нижней полке, резко выпрямился и огляделся. Где-то может быть тайный механизм или даже... дверь? Вспомнилась планировка дома: снаружи видно, что над двумя полными этажами возвышается ещё что-то, похожее на небольшой чердак. Архитектор довольно усмехнулся этой догадке и начал оглядывать стеллажи и стены теперь уже в поисках указателя на тайник.
-Ричард, вы тут?
Тихий вкрадчивый голос за спиной прозвучал совершенно неожиданно. В нём слышалась заинтересованность, насмешка и... недоверие.
«Или показалось?» - леденея от страха быть раскрытым, с надеждой подумал мужчина. Он медленно обернулся, стараясь выглядеть как можно спокойнее, и открыто улыбнулся хозяину дома, появившемуся столь внезапно и в такое неподходящее время.
- Потерялся, Джонатан, - произнёс, придавая голосу смущение и растерянность, за которыми скрывались истинное волнение и раздражение.
Углубившись в поиски, он не услышал приближающихся шагов и звука открываемой двери. Теперь корил себя за потерю бдительности, нельзя было рассчитывать, что всё будет так просто.
«Придётся отложить поиски на некоторое время и ждать следующего случая остаться здесь одному», - с досадой думал Ричард.
- Даже с архитектором такое может случиться, - Джонатан принял предложенную версию сложившейся ситуации и, уловив попытку перевести её в шутку, даже изобразил на лице что-то, похожее на улыбку. Только она была прохладной, сухой и неискренней. Дорсону никогда не нравилась улыбка этого человека.
Как не понравился и следующий вопрос-утверждение:
- Мне кажется, что раньше мы с вами уже встречались, Ричард.
Блауд испытывал его на прочность. Дав короткую передышку после внезапного обнаружения в библиотеке, он тут же пошёл в наступление, рассчитывая найти брешь в обороне собеседника. Сам не знал, что именно хотел услышать, не знал, к чему вести разговор, но Ричард Дорсон казался ему сомнительной личностью, которую непременно нужно вывести на чистую воду. Это было его работой – работой шефа полиции – проверять и докапываться до истины, оставляя за спиной все сомнения.
Но Ричард вёл себя вполне естественно. Не пытался уйти от разговора, и тут же начал рассказывать о местах, где они могли пересечься: Тунис, Египет, Америка... Называл города и страны, где работал ранее, названия любимых кафе и улицы, на которых жил и по которым прогуливался. Он был искренним, но в то же время что-то скрывал. Джонатан чувствовал это.
- А где вы работали в Америке? – воспользовавшись короткой паузой, поинтересовался Блауд. Он не был в этой стране, так что его интересовал не ответ, а то, как держится в разговоре архитектор: тот сосредоточенно хмурился, припоминая прожитые годы – сейчас говорил правду. Но были и моменты, когда он лукавил.
- Майами. - Это был уже третий или четвёртый город, который называл Ричард. - У меня был там интересный проект отеля-казино. Американцы захотели почувствовать запах Трансильвании, так что им пришёлся по вкусу мрачный замковый стиль.
- Значит, вы представляете себе, как должен выглядеть мой родовой замок. - Губы Джонатана скривились в усмешке.
- Я предполагал что-то более радостное и торжественное, - ответил в тон ему Ричард. Он уже надеялся, что они ушли от внезапного вопроса о возможной предыдущей встрече, но Блауд решил иначе и задал прямой вопрос:
- А в наших краях вы не бывали?
- Нет, я уроженец восточной Англии, так что раньше мне не доводилось путешествовать по графству Глостершир. А для Анны это вообще первое сознательное посещение страны: из-за моей работы она росла далеко от родины.
«А что ты думал, Джон, что я скажу тебе правду? Сразу напомню об Элизабет? О дочери? Расскажу о годах, проведённых по твоей вине в вечных переездах, о том, как моя малютка всё больше отдаляется от меня? Нет, я позволю тебе насладиться муками сомнений и догадок, ведь уже вижу, как шестое чувство не даёт тебе покоя, - мысленно смеялся над собеседником Ричард. - Оно верно шепчет: я не друг ни тебе, ни твоей семье. Но ты больше привык опираться на реальные факты, поэтому не даёшь волю сомнениям. Что ж, это даже к лучшему. Мне это на руку... Что ты сказал? Нам лучше вернуться к гостям? Да, давай вернёмся и будем играть в дружбу...»
◊ ◊ ◊
Тёплый день сменился вечерней прохладой, и вот уже сумерки незаметно сгущаются над Доусвилем. Гости потихоньку разъезжаются по домам, но я вижу, что папа пока не торопится прощаться с хозяевами.
- Так твой отец перестраивает наш старый замок, - присаживаясь рядом и протягивая мне чашку чая, за которой отходил, говорит Дэвид.
Я рассеянно пожимаю плечами, ведь мы с папой не обсуждали его проект. – Вот и мне немного рассказывают.
- Ты скоро увидишь его. Уверена, тебе понравится.
Парень улыбается:
- Раз для тебя это такой же секрет, как и для меня, то ты обязательно будешь приглашена на показ.
Его слова вызывают у меня улыбку, пусть даже недолгую и невесёлую.
- К тому времени, как состоится этот показ, я буду уже довольно далеко от Доусвиля. – Дэвид удивлён моим ответом. Приходится пояснить образ жизни нашей семьи: – Когда папа завершает работу над одним проектом, он отдаёт все чертежи заказчику, получает деньги, и мы переезжаем на новое место.
- Я думал, он более ответственный. – Искреннее удивление одноклассника возмущает меня. Его слова означают, что он считает моего отца безответственным человеком и недобросовестным работником? Видя, что мои мысли вот-вот будут озвучены в не самой лестной форме, Дэвид несколько поспешно произносит: - Не злись. Просто я считал, что архитекторы должны следить за реализацией своей работы. Ведь что-то может пойти не так, чертежи могут содержать ошибку, которую невозможно предусмотреть в теории. – «Не могут!» - отчетливо читается на моём лице, и парень добавляет примирительное: - Или рабочие неправильно его истолкуют.
Дипломат. Нашёл, на кого свалить ответственность. Отпивая чай, я всё же задумываюсь над предложенными аргументами, но тут же приходу к выводу, что они безосновательны: у моего отца за плечами не один десяток успешных проектов - построенных и модернизированных зданий – и ни одного упрёка.
- Такого ещё не было.
- А может он ещё за что-то возьмётся?
Опять качаю головой.
- Один проект на одно место. Только так. Наверно, для успешной работы ему нужна смена обстановки.
Дэвид понимающе кивает.
- Что ж, тогда я пришлю тебе открытку, - довольно легко соглашается парень с таким положением дел и тут же находит выход. Он хочет меня порадовать? Эту мысль, очень приятную на вкус, я запиваю ещё парой глотков чая, а после мы сидим, погружённые в свои мысли, и смотрим на потемневшее небо и на звёзды, ярко и радостно сияющие в этот безоблачный вечер.
Наши родители между тем поднимаются из-за стола, за которым до этого пили чай с печеньем, приготовленным миссис Блауд. Кажется, они прощаются, и в подтверждение моего предположения папа оборачивается, находит меня взглядом и кивает в сторону парковки.
- Я провожу. - Дэвид не спрашивает, а просто ставит меня в известность. Доводит до машины, сам открывает дверь и делает приглашающий жест рукой. Удивлённая такими изысканными манерами, я сажусь на пассажирское сиденье и слышу напоследок: – Буду рад вновь видеть тебя в гостях.
Он захлопывает дверь прежде, чем я успеваю что-то ответить. Да и что тут скажешь? На моих губах появляется улыбка.
- Без решёток и ставней, Ричард. И на внутренних дверях не должно быть замков, - говорит напоследок мистер Блауд отцу. Тот кивает, произнося что-то вроде «Я запомнил, Джонатан» и садится в машину.
- Десять раз сказал одно и то же, - негромко буркает папа и поворачивает ключ зажигания.
На прощание я собираюсь помахать Дэвиду рукой, но он уже поднимается на крыльцо и, не обернувшись, скрывается за дверями.
Моя улыбка увядает, а в груди что-то неприятно колет и сжимается: то ли уязвлённое самолюбие, то ли разочарование. Во время затянувшихся поисков замка для ремня безопасности я загоняю огорчение и необоснованную обиду как можно дальше, во тьму своего сознания. Но вот ирония: спрятанные так далеко и не замечаемые миром, они не погибают в темноте, а пускают корни на плодородной почве, способной породить не только неприязнь и раздражение, но и что-то более серьёзное. Такое, как злость. Или даже ненависть.
Обычно в новом городе после недели-двух, протекающих невыносимо медленно, начинается текучка, серая и невыразительная, которая затягивает с головой и заставляет забыть о тревогах и заботах будущего. Сейчас же после периода моего привыкания к новому месту и коллективу жизнь вокруг начинает бурлить с новой силой, и я, обманутая в своих ожиданиях, смотрю на окружающих с плохо скрываемым любопытством. Занятые подготовкой к празднику старшеклассники не замечают моих голодных и падких на интересные идеи глаз. На переменах, после уроков и даже на самих занятиях подростки обсуждают уже готовое и то, что лишь собираются воплотить в жизнь. А кое-кто даже пользуется учебным временем, чтобы успеть сделать всё задуманное. Так весь урок искусства был отведён на создание небольших статуэток, которыми в будущем планируется награждать победителей многочисленных конкурсов. А время обеденного перерыва оказалось занято собранием учеников старших классов, которые отчитывались о проделанной работе. Дэвид внимательно слушал каждого, задавал вопросы и время от времени делал пометки в блокноте, а Мальвина, у ног которой он устроился, наблюдала за этим так пристально и внимательно, словно это она была главным организатором.
Ко вторнику моё сочинение переписано и сдано. Мистер Учитель мельком просматривает его и остаётся доволен. А потом весь урок рассуждает о трагедиях Шекспира. Мне же больше нравится «Укрощение строптивой», чем любовные терзания наивных подростков и жестокие придворные заговоры, о которых поведал миру Горацио, и за свою привычку говорить прежде, чем думаю, я получаю тему для нового сочинения, отличную от тем одноклассников. Ну и пусть, зато не буду работать над тем, что мне не нравится.
А после уроков назначена тренировка черлидеров. Не посвящённая в нюансы расписания школьных автобусов, я беспокоюсь о том, каким образом буду добираться до дома, а потому звоню отцу и говорю примерное время, когда меня нужно забрать из школы.
- Я сейчас еду на объект...
- Да ладно, пап, - перебиваю. К чему вся эта секретность, если я знаю, что этот «объект» из себя представляет? – Я в курсе, что ты реконструируешь замок Блаудов. Мне Дэвид сказал.
- Это тот, который тебя провожал до машины? – как-то подозрительно уточняет отец, а меня этот тон веселит: парень около его малютки – какое событие!
- Тот, тот. – Только что появившаяся улыбка постепенно увядает: после воскресных разговоров мы с Дэвидом больше не общались, ограничиваясь ничего не значащими приветствиями. И вообще, я звоню отцу совсем по другому вопросу! – Так ты заберёшь меня? – По моему тону слышно, что не стоит больше говорить о молодом человеке, заинтересовавшем отца.
- Да. Только, Анна, я могу задержаться немного – ещё не определил, сколько времени нужно на дорогу туда и обратно.
- Ничего, подожду.
И, успокоившись, я кладу трубку школьного телефона на металлический язычок.
Сидя на бордюрчике у парковки и ожидая отца, я нехорошим словом вспоминаю рыжую девчонку, которая осмелилась покуситься на моё личное пространство. Понятно, что у каждого свои тараканы в голове, меня, может, тоже сейчас передёргивает от собственных «питомцев», но всему есть предел! Твёрдое убеждение, что у людей должны быть предметы личной гигиены, неприкосновенные для остальных, незыблемо для меня. Этими вещами, помимо зубной щётки, косметики, трусиков и чего-то ещё, что не сразу приходит мне в голову, конечно, является расчёска. Она, в общем-то, и стала причиной моего негодования: рыжая бестия причёсывала ею своих тараканов! И, что ещё противнее, не удосужилась прибраться за собой – мне пришлось стряхивать её волосы на удачно подвернувшуюся её же кофточку.
После этого происшествия даже кодекс черлидера, по памяти зачитанный Мальвиной на тренировке, меркнет и теряет в моих глазах свою актуальность. А ведь в минуты, когда голос Джули заполнял тренировочный зал, казалось, что ничего более «грандиозного» в моей жизни случиться уже не может. Даже вспомнились слова Дэвида о секте. Только никаких кровавых манипуляций – лишь близкий моральный настрой... Саркастическая ухмылка всё же появляется на моём лице.
Смеркается.
Пройдёт не более получаса, прежде чем стемнеет окончательно, но папы всё нет. Школа выглядит пустовато, лишь в нескольких окнах горит свет. А снаружи гуляет тёплый ветерок, как напоминание об уходящем лете; он путается в волосах и холодит влажные после душа локоны. Но мне не холодно. Даже наоборот, всё ещё жарковато после тренировки, да и тепло каменной изгороди не даёт мёрзнуть. Даже забывается о расчёске. Нет, всё-таки вспоминается...
- Ты зря его ждёшь, - раздаётся голос совсем рядом. Удивлённо оборачиваюсь и вижу Джули и тёмненькую Вивьен. Они улыбаются, но мне непонятны их слова. Почему это я зря жду? - Автобус будет минут через сорок, - уточняет Мальвина, и всё сразу становится на свои места.
- Я жду не автобуса. Меня должен забрать папа.
Девушки явно разочарованны таким ответом.
- А мы собирались позвать тебя на чай. Тут недалеко кафе.
- И очень вкусные пироги с вишней, - нараспев добавляет Вивьен. Никак не могу привыкнуть к её голосу, не по годам певучему, грудному и обволакивающему. Наверное, им она любого может ввести в лёгкий транс.
А между тем из-за поворота показывается папина Mazda, появление которой избавляет меня от необходимости придумывать правдоподобный отказ на предложение одноклассниц, и, пока он разворачивает машину, я говорю ни к чему не обязывающее «Как-нибудь в другой раз?»
- Ты ведь будешь на празднике? – интересуется Джули напоследок.
Признаться, я не задумывалась об этом. Казалось это само собой разумеющимся воспользоваться неожиданным выходным среди недели и отдохнуть на природе. А теперь понимаю, что так и нужно, что так будет правильно. Почему? Не могу ответить на этот вопрос. Просто иного времяпрепровождения в четверг я себе не представляю.
- Да, конечно, буду. – И развернувшись, иду к машине.
Пристегнувшись ремнём безопасности, поднимаю глаза и замечаю женскую фигуру на противоположной стороне улицы. Одетая в короткий плащ и чёрные брюки, она чем-то привлекает к себе моё внимание. Её же взгляд сосредоточен на мне. И хоть я не могу видеть её глаза, так как половина лица женщины скрыта за солнцезащитными очками, непонятно зачем одетыми в вечерних сумерках, я всё же чувствую его. Он такой же плотный и пронизывающий, как и взгляд Валери Брендон. Странно, что я запомнила имя жены мэра... Пожалуй, она произвела на меня слишком сильное впечатление.
- Анна... – Понимаю, что папа уже в который раз окликает меня. Поворачиваюсь к нему, но не могу вспомнить вопрос. - Как тренировка? Так устала, что спишь на ходу?
- Конечно, - бормочу невпопад первое, что приходит в голову. Кидаю взгляд в сторону странной женщины, но её там словно и не было, а по тротуару бодро вышагивают Джули и Вивьен.
- Что конечно? – переспрашивает отец.
Выдыхаю и собираюсь с мыслями.
- Всё прошло хорошо, - улыбаюсь, и хоть улыбка выходит несколько напряжённой, я уже в состоянии говорить более осмысленно. – Джули измотала нас по полной...
Надавливая на газ, папа говорит что-то о том, что и у него выдался напряжённый день, но я не слушаю: пока ещё машина не повернула за угол, успеваю бросить взгляд на противоположную сторону дороги. И вздрагиваю: женщина в чёрных очках снова там...
Спасибо большое Oloriell за парки: авторский и сделанный для меня на заказ - они прекрасны! И снимать на них было одно удовольствие)
Спасибо Amaranth, Лелик0509 и lynxrysya за помощь в поисках музыки и моё знакомство с Зиммером)))
В качестве Николаса выступил Тристан от Ya-prava - спасибо тебе огромное за красавцев и красавиц, которыми ты нас радуешь!
И, конечно, спасибо Vainona, NiSeVl, Пуша-мягкая и опять же Лелик0509 - за вашу поддержку! После перерыва оказалось очень трудно продолжить - спасибо, что были рядом!
В ночь со вторника на среду над Доусвилем собираются тучи, свинцовая серость которых угнетает горожан весь предпраздничный день. В глазах старшеклассников отражается то же безрадостное ожидание, что ощущается в природе. Из-за плохой погоды праздник под открытым небом может быть сорван; ходят разговоры о том, чтобы перенести всё в помещение. Только это будет коренным образом отличаться от того, что было задумано и приготовлено школьниками. Я знаю об этом из долетевших до меня обрывков разговоров...
Устроившись вечером у камина, мы с папой пьём чай с молоком; его детские привычки словно возрождаются на английской земле, и он запоздало прививает мне любовь к мелочам и маленьким особенностям, которые составляют каждый отдельный народ.
До нас несколько раз доносятся раскаты грома, и чтобы сохранить старую электропроводку в целости, решено выключить свет. В темноте горящий очаг выглядит таинственнее и уютнее, и тем живее треск сухих поленьев, из которых выстреливают красные от жара щепки. Иногда звук выстрелов соединяется с докатившимся до нашего лесного домика громом, и тогда кажется, что небесная молния рождается прямо в недрах камина. Искры каминной молнии изредка покидают очаг и падают на каменную облицовку. Я наблюдаю за одной из гаснущих искорок, сначала яркой, как свет солнца, потом темнеющей по краям и алеющей в середине. А после она затухает, и чёрный маленький уголёк уже не может ни обжечь, ни согреть. Наверное, именно так затухают искры в сердцах людей, выброшенных из пламени жизни. Они остаются жить, не разлетаясь в пепел, но марают чёрными пятнами судьбы тех, кого касаются. Думается, лучше сгореть дотла, даря жар своего сердца родным и близким, чем жить чёрствым, отталкивающим и равнодушным.
◊ ◊ ◊
Раньше я замечала присутствие духа старины, который витает в воздухе Доусвиля и которым пропитан каждый горожанин. Сейчас же, входя с отцом в украшенный к празднику парк, перед глазами живо предстают картины прошлого, выдуманные взбудораженным новыми впечатлениями воображением. Невозможно не ощутить крепкую связь города с давно ушедшими временами благородных рыцарей, дворцовых интриг, дам в платьях с пышными юбками и кавалеров, которым за честь было поднять оброненный платок светской красавицы.
Раздавшийся из динамиков голос ведущего приглашает на сцену мэра. Мы с отцом продвигаемся к центру парка, где на деревянной площадке уже стоят мистер и миссис Брендон. Мужчина произносит торжественную поздравительную речь, а его жена одаривает собравшихся ласковой улыбкой и, как мне кажется, прохладным взглядом. Взглядом, который трудно забыть...
Но нет, это не она была около школы...
Впрочем, теперь я не уверена, что там действительно кто-то был. Никто больше не видел ту женщину – на следующий день я ненавязчиво уточняла это у Джули. Но и поверить в то, что мне что-то мерещится, тоже очень трудно. Мне что-то мерещится... Изучаю эту мысль с разных сторон, пробую её на вкус и ощущаю мурашки по телу – становится жутковато.
Громкие овации возвращают меня из мыслей в парк под тёплые лучи солнца – это мэр закончил свои поздравления.
- Как же я рада, что ты пришла!
Восклицание Джули, появившейся, словно из неоткуда, заглушает вступление мистера Блауда, вышедшего на публику так же вместе со своей женой. Я бы с удовольствием послушала, что он скажет, но только одноклассница, поздоровавшись с моим отцом, объясняет мне неожиданную ситуацию, а затем просит...
- Мне больше не к кому обратиться, Анна. Все чем-то заняты, а ты...
- Но я никогда не проводила конкурсы и вполне могу всё испортить, - пытаюсь образумить одноклассницу, даже напугать её возможным фиаско, но это, кажется, бесполезное занятие. Она уже решила во что бы то ни стало заменить мною внезапно простудившуюся Вивьен, и отговаривать её – пустая трата времени. Не остаётся ничего, кроме как согласиться. Заручившись для пущей убедительности поддержкой моего отца, Джули утягивает меня в сторону нескольких палаток.
- Где ты пропадаешь? – Возмущённый и обеспокоенный Дэвид встречает нас, точнее, мою спутницу, именно этой фразой. А потом добавляет, указывая в сторону сцены: – Скоро выход.
- Я помню, помню. И успеваю. Всё равно ещё минут десять будут всякие поздравления, - успокаивает парня Джули. И всё же она выглядит несколько взволнованной и торопящейся поскорее оказаться на своём месте в гуще представления.
Подобрав подол длинного платья, старомодный фасон которого вызывает у меня недоумение, она отходит, но напоследок бросает через плечо: - А ты пока введи Анну в курс дела – она согласилась мне помочь.
И мы остаёмся вдвоём посреди этой суматохи. Дэвид выглядит весьма удивлённым этой новостью, но быстро берёт себя в руки.
- Действительно согласилась? – невинно интересуется, хоть на лице и застывает насмешливая ухмылка.
- Да, - отзываюсь лаконично. У него на языке, пожалуй, созрело не меньше дюжины острот по поводу моего согласия, но он довольно деликатно умалчивает их. Или просто решает приберечь на будущее.
- Что ж, идём. Мне кажется, платье тебе подойдёт.
И он уходит в палатку, а я следую за ним, недоумевая, что за платье мне собираются предложить.
- Вивьен ушивала его немного. Надеюсь, с этим не возникнет трудностей.
Кидаю недовольный взгляд на парня. Что за неожиданные колкости в сторону моей фигуры? Или я неправильно истолковала его слова? Никак не могу разобраться в этом своеобразном английском юморе...
Я выхожу из палатки как раз тогда, когда воздух пронизывают первые торжественные аккорды. С возвышения, на котором находится палатка, видно, как на сцене, под взглядами присутствующих юные леди и джентльмены делают несколько степенных шагов. Реверанс, переход, в который вмешиваются звонкие бубенчики, ещё один реверанс – короткий и предвкушающий веселье. А потом лёгкие шажки танцоров подхватывают неожиданное изменение музыки – изящной, кокетливой и задорной.
Эти задор и кокетство так заразительны, что я не могу удержаться от того, чтобы не встретить обернувшегося ко мне Дэвида очаровательной улыбкой и коротким кникселем. И это стоит того, чтобы увидеть удивление и – мне не показалось? – восторг в его глазах.
Он протягивает мне руку, и теперь уже несколько растерянна я, но принимаю этот жест и под руку с юным Блаудом спускаюсь туда, где всё большее число людей, присоединяются к очаровательной...
- Это мазурка, - отвечает парень на мой вопрос. – Я вижу, ты удивлена, что многие танцуют.
- Не думала, что организаторам удастся привлечь к этому столько людей. Ведь эти танцы давным-давно забыты. Или практикуются наверно лишь на закрытых вечерах.
- О чём ты? – недоумевает Дэвид. – Хореография – обязательный предмет вплоть до старших классов.
Пришло время удивляться мне. Ничего себе обучение... Это по всей Англии такие правила или лишь Доусвилю присущи этакие пережитки старины?..
Мы подходим к возвышению, откуда хорошо видна деревянная сцена, и наблюдаем за весельем: за летящими юбками, за грациозными поклонами и беззаботно смеющимися людьми. В одной из танцующих узнаю Джули. Так вот куда она так торопилась!
Чья-то рука ложится на плечо Дэвида, но, резко обернувшись, парень с облегчением улыбается.
- Ты бы ещё завизжал от испуга, - весело смеётся светловолосый парень, незаметно к нам подкравшийся.
- Да ладно! – деланно возмущается Блауд. – Я никак не ожидал такого твоего появления.
- А какого моего появления ты ожидал? Верхом на коне, как в прошлом году?
Дэвид неожиданно вспоминает обо мне и представляет своему другу:
- Анна, это Николас, старший брат Джули. Это он в прошлом году занимался организацией праздника со стороны школы.
- Ник мне нравится больше, - беззаботно сообщает парень, оглядывая новую знакомую, меня, с ног до головы. На секунду я испытываю отчаянное желание подтянуть довольно низкий – как по мне, слишком низкий – вырез платья, но, пересиливая себя, расправляю плечи и приподнимаю голову, отвечая на внимательный взгляд Николаса. Он же с вежливой улыбкой кивает на мой бессловесный выпад и оборачивается к Дэвиду: – А открытие прошлого года было не таким... напыщенным.
- Верхом на коне это не напыщенное открытие? – интересуюсь с почти незаметной примесью иронии, а Ник, уловив интонацию моего голоса, задорно улыбается.
Звуки мазурки между тем затихают, а аплодисменты, которыми горожане выказывают свой восторг всем танцующим, не даёт нам продолжить разговор. А после того, как к нам присоединяется Джули, запыхавшаяся, но, несомненно, довольная собой, вставить слово в её радостное щебетание вообще невозможно.
- Ах, господа, прошу нас простить, - вдруг спохватывается девушка, а потом уточняет: - Дэвид, вечером всё в силе? - Он успевает лишь согласно кивнуть, прежде чем Джули, обрадованная таким ответом, уводит меня в неизвестном направлении.
◊ ◊ ◊
В веселье и праздничной суете вечер незаметно опускается на город, и, заключённый в его объятия парк, предстаёт в новом свете – свете гирлянд разноцветных лампочек, небольших светильников, расставленных около столиков, и одиноких фонарей меж деревьев. Но место, где устроилась наша компания, далеко от искусственного освещения, и лишь костёр, за которым мы устроились, отбрасывает диковинные тени на парковые деревья, которые больше похожи на часть лесистой местности.
Разговоры за костром всё больше приобретают мистический и жутковатый характер, вспоминаются страшилки, таинственные истории или легенды. В основном они о тех или иных английских замках, о короле Артуре, рыцарях круглого стола и Камелоте, о леди Гадива, высокородных заключённых Тауэра. Какой-то парень из параллельного класса напоминает о Женщине в Белом, а девушка рядом с ним тихо добавляет:
- И бедная Девьена...
Одни согласно кивают, другие беспокойно отводят глаза, но так или иначе разговоры стихают.
- Кто это? – негромко, стараясь, чтобы мой вопрос не потревожил умолкших, спрашиваю у Дэвида.
- А ты не знаешь?.. Впрочем, откуда? Это местная легенда.
- Не стоит её тревожить, - несмело предупреждает кто-то, но остальные нетерпеливо и внимательно смотрят на Блауда. Им явно не по себе, и в то же время до жути интересно.
- Мы сегодня уже стольких потревожили, что ещё одна история не станет такой уж трагедией, - замечает Николас, вороша длинной палкой горящие паленья. – А прадед мой рассказывал её так...
Не было в те времена Доусвиля такого, каким мы его знаем сейчас. Не было вообще практически ничего в этих местах – лишь лес и глушь...
Но в одно лето уединение этой всеми забытой части Англии нарушили несколько семейств, решивших на время покинуть шумный Лондон с его интригами и слухами о приближающейся войне. Их семьи были знатными и уважаемыми, их отпрыски славились своими разносторонними талантами, но среди всех особенно выделялись два юных джентльмена, дружба которых крепла день ото дня. Пока не появилась она...
Её семью ждали уже довольно долго, но строительство замка затянулось, а вместе с ним затянулось и время приезда. Но однажды на дороге показалась очередь упряжек, а в одной из первых карет сидела та, что едва заметно улыбнулась компании ребят, возвращавшихся с охоты. И эта улыбка коснулась двух сердец, что больше не могли спокойно биться при упоминании имени Девьена.
Она была прекрасна подобно лучам солнца, что путались в её волосах пьянящего коньячного цвета. Была свежа и так же хороша, как цветок белой розы, растущей под окнами её комнаты. Глаза её, как весенняя листва после тёплого дождя, лукаво сверкали каждый раз, когда девушка смотрела из-за тонких штор на молодых людей, пришедших позвать её на утреннюю прогулку или пожелать приятных снов после утомительного дня. Смех Девьены звонкими переливами расстилался над водной гладью пруда, а голос, тихий и таинственный, однажды шепнул желанное «да» на ушко одному, вдребезги разбив сердце другого.
Горе его было велико, отчаяние – мучительно, злоба – всепоглощающа. Любовь отвергнутого стала тяжёлым испытанием для юного сердца, ожесточила его и со временем очернила, марая самое светлое чувство, что он испытывал. Он желал, чтобы Девьена поплатилась за свой выбор, чтобы она была несчастна, но израненная любовь не позволяла напрямую причинить девушке вред. И проклятие, наложенное местью и лютой ненавистью по тринадцатое колено, коснулось всех мужчин рядом с юной леди, но не её самой. Один за другим уходили из жизни её отец, и отцы её родителей, старшие братья Девьены, а потом навечно уснул и её муж.
И видя страдания полюбившейся женщины, пытался убийца загладить свою вину, но не пожелала она его слушать. И единственным её напутствием стала просьба к силам тёмным, её опутавшим, чтобы наследники предателя ощутили те же муки, что и губитель её отца, братьев и мужа.
- И что было потом? – не узнавая своего голоса, тихо спрашиваю я.
- Говорят, - отзывается Николас, - какое-то время Девьену и её дочерей жалели, даже оберегали от боли утрат, но со временем стали бояться. Ни одному родителю не хотелось, чтобы их сын связался с дочерью проклятого рода и умер в расцвете сил, ведь по легенде ни мужья, ни сыновья от этих браков не доживали до сорока четырёх лет. А позже грань между проклятыми и приносящими смерть стёрлась - и их прозвали ведьмами.
- Почему до сорока четырёх? – В ответ на свой вопрос слышу лишь что-то о забытой части легенды.
У костра тихо. Только хруст горящих веток и стрекот сверчков вмешивается в мысли собравшихся. После легенды о Девьене разговор больше не клеится, и постепенно ребята и девчата прощаются с остающимися у костра, и поодиночке или группками школьники расходятся.
- Поехали и мы, Ник, - просит заспанная Джули, и брат с сестрой вскоре скрываются за деревьями.
Когда я начинаю прощаться, поднимается и Дэвид. Вместе мы выходим из освещённого костром круга, и осторожно шагаем по ночному лесу.
- Я встретил мистера Дорсона, когда мы собирались сюда. Сказал ему, что подвезу тебя к дому, если он к тому времени уедет или мы просто его не найдём. Так что не беспокойся по этому поводу.
- Я и не беспокоюсь, - признаюсь с неожиданной для самой себя откровенностью. Так устала за день, что даже проще говорить открыто, чем придумывать колкости. - Меня намного сильнее тревожит, как бы не зацепиться юбкой о какой-нибудь корень или куст.
Слышу, как Дэвид тихо и смешно фыркает на мои слова.
- Вообще-то, мне, наверное, стоит поблагодарить тебя, и Джули, и вообще... Просто это был лучший праздник города, на котором я бывала, и принимать во всём этом участие... - говорю такие избитые и пафосные слова, что тут же умолкаю, рассчитывая услышать едкое замечание по этому поводу, но его не следует.
- Рад, что тебе понравилось.
Какое-то время опять идём в тишине. Лишь шорох травы, которой касаются наши ноги, лёгкий шелест листьев деревьев, движение воздуха под крылом ночной птицы.
- Сегодня вспоминали мэра Блауда. - Мне не молчится... И тихий голос кажется безумно громким по сравнению с мелодией цикад. Те, что рядом с нами, умолкают на время, и создаётся ощущение, что они прислушиваются к разговору.
- Это мой дед, - подсказывает Дэвид.
- Я с ним не знакома.
- Он погиб... Ещё до моего рождения, - довольно просто отзывается парень. В голосе нет затаённой боли, лишь некое сожаление о мёртвом предке. И всё же я говорю короткое «Мне жаль». Дэвид пожимает плечами. – Я ведь его не знал. Вот для отца это неприятный разговор... Всё так случилось. – Качает головой. – Несчастный случай. В библиотеке нашего замка вспыхнул пожар, и дед не смог выбраться: дверь завалило, ставни заело, невозможно было их открыть. Ужасная смерть. – Помолчав, Дэвид добавляет: - Мы редко там бываем. Папе стоило больших усилий решиться реконструировать замок. И ты слышала, наверное, он просил твоего отца обойтись без дверей, решёток на окнах и без всего такого...
-Да, слышала. Отчасти я даже понимаю, каково ему. – Я неожиданно решаюсь сказать парню то, о чём говорила раньше совсем немногим. - Моему папе очень трудно говорить о смерти мамы. – Дэвид не перебивает, слушает молча, внимателен к моим словам. – Мы даже ни разу не были у неё на могиле.
- А где она похоронена?
- В Лондоне, пожалуй. Моё свидетельство о рождении ведь оттуда.
- И ты не говорила об этом с отцом?
- Ему трудно о ней говорить. И об её жизни, и об её смерти. А я... Я, наверное, должна чувствовать себя виноватой в случившемся или какой-то ущербной. Хотя бы горевать о близком человеке. Но ведь она не была мне близка... Я скорее чувствую себя обделённой её вниманием. Это ужасно эгоистично, - выдыхаю, ощущая стыд. Дэвид касается моей руки. Это прикосновение становится для меня неожиданностью, как удар током или гром среди ясного неба, но откликаюсь я на него с благодарностью.
- В желании узнать материнскую ласку нет ничего эгоистичного. Быть нужным – естественная необходимость для каждого человека...
В сгустившемся мраке, обещающем сохранить нашу маленькую тайну, мы идём по тропам городского парка, взявшись за руки...
А через день - в субботу - состоялась последняя тренировка.
"Последняя тренировка перед первой игрой сезона", - думала я, взвешивая и пробуя на вкус пафосную фразу. В ней было столько предвкушения, волнения, ожидания… Всего того, чем был наполнен прохладный воздух спортзала и что было способно его согреть, накалить и довести до состояния искр. Впрочем, искры сегодня сыпались только из глаз: столько столкновений лбами, неудачных пирамид и кувырков ещё не было за все наши тренировки. Всё валилось из рук, движения были скомканные, а слова кричалок мы частенько сжёвывали, проглатывали или вовсе забывали.
Джули пыталась взбодрить нас, как могла, но было видно, что её очень огорчает такой неожиданный разлад. Я бы даже сказала, что она расстраивалась больше, чем остальные, а невольно выступавшие на глазах слёзы прятала за наигранным весельем и радостью. И это выглядело почти искренне, когда у нас получалось хоть что-то, хоть самая маленькая мелочь. В ответ на её старания, мы тоже попытались её приободрить, направляясь в раздевалку, вспоминали мудрость "Чем хуже репетиция, тем лучше выступление", и получили в ответ вполне правдоподобную улыбку и благодарный взгляд растроганной такой заботой Джули.
А в раздевалке я опять снимала чужие рыжие волосы со своей расчёски. Чертова рассеянность и забывчивость. Никак не могу взять за правило прятать свои вещи – так и оставляю поверх сумки на всеобщее обозрение. Наверное, здесь, в Доусвиле, это трактуется как приглашение попользоваться и положить обратно, не беспокоясь о чистоте вещи.
В общем, сняла те волосы с расчёски, скрутила в жгут и с мыслью "Туда вам и дорога" отправила их в мусорное ведро. Даже полегчало... А девочке опять ничего не сказала, всё ещё надеясь, что она, в конце концов, поймёт сама, как нужно обращаться с чужими вещами. А лучше не обращаться вовсе.
Мы закончили тренировку раньше положенного – не было смысла изматывать себя еще больше. Но это значило, что у меня оставалось довольно много времени до назначенного заранее приезда папы, да и девочки – Джули и Вивьен - не спешили домой, так что было решено осуществить запланированный поход в кафе.
Свободных мест в субботний день было не так уж много. Шумное кафе встретило нас запахом чая с коньячным привкусом, а сладкий ванильный аромат смешивался с послевкусием дрожжей. Это странное и необычное сочетание ударило в нос и немного одурманило голову, и я совсем не помнила, как мы выбрали столик и что девочки заказали. Очнулась, когда они уже строили пересыщенные оптимизмом планы на завтрашний день, на игру, на то, как доусвильские "Тигры" вырвут победу у "Барсуков" из Йоркля.
- Если честно, я беспокоюсь, сможет ли команда так же хорошо играть, как в прошлом сезоне, - несколько огорченно поделилась опасениями Вивьен, которая после своей недолгой болезни все еще выглядела несколько угрюмо.
- Дэвид не сможет выйти на поле, - насупилась Джули в ответ.
- А Дэвид играл в регби? – чувствуя желание узнать что-нибудь новое о Блауде, не могла не уточнить. И Джули, выдохнув, кивнула.
- До этой весны. Разве он тебе не говорил?
- Мы... мы вроде как почти не разговариваем. – Было как-то неловко обсуждать это с Уайт. В конце концов, именно с ней Дэвид проводил больше всего времени, так почему она решила, что он должен мне что-то рассказывать? На ревность – о чем ты успела посекретничать с моим парнем? – это тоже не было похоже, поэтому пришлось дожидаться реакции Джул. А она была весьма неожиданной. Девушка удивленно глянула на Вивьен, та пожала плечами, и обе пристально посмотрели на меня.
- Он сидит с тобой сначала года, а вы почти не разговариваете?
- Ну... он довольно замкнутый, мне кажется. – Вот уж не думала, что буду чувствовать себя еще более неловко, оправдываясь нашу обоюдную необщительность.
- Это да... Он замкнулся в себе после травмы.
- После того, как эта сучка Даниэль устроила ему вынос мозга, после этого он замкнулся, - резко выдала привычно спокойная Вивьев, и в ее бархатистом голосе что-то опасно завибрировало. – Да, он зазнался, да, последние недели был завернут на игре, да, ночные дебоши и его несколько пренебрежительное отношение могли дать причины для расставания, но ведь не перед заключительной игрой сезона устраивать разборки! Да еще заявлять о том, что теперь встречается с полузащитником их команды, который метит на его место капитана. Конечно, после такого морального совокупления он не мог нормально играть – отсюда и травма! - Выложила, как на духу. Видно, долго держала внутри, накипело. Но на этом возмущение Вивьен не утихло.. – А теперь она еще что-то от него хочет. На празднике так и липла, прохода не давала. Вот на тебя, - кивок в мою сторону, - теперь косо смотрит. Что-то у них с Чарльзом не заладилось, может, тоже зазнался полученным местом капитана команды, и теперь решила обратно метнуться. А Дэвид вроде как уже занят.
- Ну да, он же с Джули... – коротко поддакнула я, не совсем понимая, по какой причине какая-то Даниэль косо смотрит на меня, ведь это Уайт девушка Дэвида. Да, мы гуляли с ним за ручку по ночному парку, мило беседовали обо всем и ни о чем, но ведь это было так несерьезно. И никто об этом знать не знает.
- Анна, ну ты что? – неожиданно расхохоталась Уайт. – Вив, ты слышишь? Я встречаюсь со своим двоюродным братцем!
И обе прыснули, весело поглядывая на меня. Ну и где английский такт? Хотя нет, о таком я не слышала... О славном английском юморе – да, а о такте уже сама себе навыдумывала.
И чуть позже до меня дошел смысл слов Джули. Брат. Двоюродный. Двоюродный брат. Брат!
- Но как же?..
- Девичья фамилия мамы Дэвида – Уайт, - усмехнулась Вивьен.
- Я думала, ты знакома и с ней, и с моим отцом - ее братом. Дэвид говорил, ты была тогда на барбекю.
Ну да, тот широкоплечий мужчина, друг мистера Блауда. Все Уайты оказались такими светловолосыми. Можно было догадаться.
- Меня никто не посвящал в ваши родственные связи, - бормотала я, уткнувшись в чашку только что принесенного чая. Чувствовала себя совсем не в своей тарелке, дулась на обеих собеседниц за их подтрунивания.
Но девочки по молчаливому согласию больше не стали продолжать эту тему. За что им спасибо. И за полезную информацию тоже. Можно было сказать что-нибудь эдакое про то, что между нами с Дэвидом больше никто не стоит. Смешно было так думать, но примерно в этом направлении шли мысли.
- Но с Даниэль ты поосторожнее, - предупредила Джули, прерывая мои розовые фантазии. А на растерянные вопросы об этой личности описали уже запомнившуюся мне черноволосую девушку. Было в ней что-то такое... доброе и опасное. А потом еще немного и довольно тихо, в полголоса рассказали о травме Дэвида на самой ответственной игре в его жизни. Он мог уйти в большой спорт, а вместо этого получил сложный вывих плеча и почти все лето провел в клинике Германии. И даже после многочисленных тестов доктора не разрешили ему вернуться в спорт. То, что раньше занимало большую часть времени, что было его жизнью, его вторым дыханием, теперь оставалось под строгим табу на ближайшие пару лет.
- В один день он потерял все, чем раньше жил, - подвела черту Джули.
Мы не сразу возобновили разговор, а я еще долгое время возвращалась к сказанным за тем чаепитием словам.
Уже когда выходили из кафе, показалось, что я видела папу. Наверное, показалось, потому что, приостановившись и вглядевшись в лица людей, увидела лишь пару отдаленно похожих мужчин. Да и что ему было здесь делать?
◊ ◊ ◊
В воскресенье нас собирали в школе, чтобы централизованно отвезли в соседний город Йорклей. Этот матч должен был состояться на их поле, что было обычной практикой и значило лишь то, что наши «Тигры» порвут соперников на их же поле. Так, по крайней мере, мне объяснили одноклассницы, когда мы рассаживались по местам.
Дождь, сырость, холод и туман словно сговорились в этот день. Автобусы с командой, болельщиками и черлидерами тянулись по узкой дороге, притормаживая на каждом повороте. Мы распевали песни, повторяли вдохновляющие речевки и вообще по-всякому развлекались сами и развлекали народ. В этот миг казалось, что у нас все получится.
Как горько были обмануты эти надежды.
Игра не заладилась с первых минут, ребята теряли мяч, неверно пасовали и поскальзывались на поле. Короткий перерыв, взятый тренером, не принес ничего, кроме еще большего натиска соперников. Ошибки на ошибках – и йорклейские "Барсуки" вырвались далеко вперед.
Эта игра стала полным отражением нашей вчерашней тренировки. Невозможность собраться, невозможность вернуть что-то, что обычно ведет тебя к победе, безысходность ситуации вперемешку с отчаянной надеждой вернуть хоть капельку благосклонности фортуны. Но нет... она отвернулась от нашей команды. От нашей группы поддержки. От наших болельщиков. Мы не могли найти в себе силы поддерживать друг друга, хоть и очень пытались. Пытались радоваться, когда "Тигры" перехватывали пас, и сдерживать расстроенные вздохи, когда мяч был утерян. Пытались не игнорировать торжественные улюлюканья противников и обидные, бьющие в сердце, читеры их команды поддержки.
Меня все больше одолевало всепоглощающее чувство бесполезности. Бесполезности тренировок доусвильской команды регби и черлидеров, бесполезности поездки, игры и попытки выиграть матч, бесполезности всех этих людей на поле и болельщиков в зале. Собственной бесполезности. Это чувство было даже острее других. Я ничего не могла изменить – и это было невыносимо. Привыкла надеяться на себя, привыкла, что могу контролировать ситуацию, привыкла влиять на свой выигрыш и выигрывать. А тут!.. Тут несколько десяткой человек не могут ничего изменить. Что толку в наших стараниях, если каждое начинание идет насмарку? Не хватало еще такими темпами поверить в провидение и волю свыше... Нет, все в наших руках! Только... только из них почему-то все валится.
События последних дух дней сменяются в памяти одно за другим, пока автобус с подавленными школьниками едет по улицам Доусвиля. Воспоминания наслаиваются одно на другое, растворяясь в стекающих по стеклу серых каплях. Они подчеркивают никчемность людей, наваливаются, как снежный ком, и сковывают по рукам и ногам. Этот ледяной пресс сдавливает грудь, мешает дышать и больно колет глаза, которые наливаются жаркими слезами, но не находят выхода. Только застилают взгляд пеленой, пряча серый бесполезный мир, и поверх этой пелены прорывается лишь один образ. Лицо Дэвида, его карие глаза цвета шоколада, наполненные горечью поражения своей команды. Мы встретились с ним на выходе из йорклейской школы, и этот взгляд перекрыл собой все прочее. В тот миг мир вокруг померк...
Автобус останавливается, и теперь лишь тихий гул двигателя вмешивается в дробь жестких капель по крыше и стеклам крупной машины.
- Конечная, - неприятным хриплым голосом объявляет водитель, открывая дверь. Несколько человек поднимаются со своих мест и покидают автобус, исчезая в дождливом туманном вечере. А я подхожу к мужчине – это же Маркус Фербер!.. сегодня все ополчилось против меня - и, сдерживая невольно нахлынувшее раздражение к мужчине, протягиваю купюру в десять фунтов, которые утром дал отец именно на этот случай: если он не сможет меня забрать, а водитель будет привычно упираться.
- Провезите меня, пожалуйста, до дома.
Лучше бы не просила. Лучше бы молча вышла из этого автобуса и шла домой, не слышал насмешек о приезжих, которые думают, что им все позволено и мир будет вертеться у ног тех, кто располагает деньгами. Располагает деньгами? Десять предложенных фунтов делают меня зазнавшейся буржуйкой? Едва сдерживаюсь, чтобы не нахамить в ответ.
- Значит, не повезете... – тихо бормочу, ежась от холодного ветра, что задувает в автобус.
- Да, не повезу! Мне что, делать больше нечего, как вытаскивать потом автобус из грязи?
- Там нет грязи. Почти такая я же дорога, как и здесь, - настаиваю на своем. А в ответ он язвит, слова наполнены ядом и желанием уколоть побольнее. Я словно вновь оказываюсь на поле под градом свиста, под насмешками йорклейских болельщиков и обидными речевками их черлидеров. Раздражение уже переходит в злость от невозможности ничего изменить, а желание заткнуть Фербера становится все больше.
- Черт бы вас побрал! Вас и ваш дурацкий автобус!
Я в гневе бью рукой по приборной доске, и автобус обиженно фыркает, двигатель чихает, а здоровенная машина неожиданно замолкает. Ах, какие мы нежные.
- Убирайся! – ревет водитель, поднимаясь с кресла, и тянет ко мне свои жилистые руки. Зло поджимаю губы и соскакиваю со ступенек, не дожидаясь нового приглашения. Крупные холодные капли щедро поливают мне голову и заливаются за шиворот, а ветер холодит омытую водой кожу.
Недалеко уйдя, слышу, как Фербер пытается завести автобус, но тот надломлено скрипит, не подавая больше никаких признаков жизни. Я мрачно торжествую - счастливо оставаться!
Торжество мое, впрочем, длится недолго. Ровно столько, чтобы ощутить тебя насквозь мокрой, холодной и жалкой. Этот день... Он не подарил мне ничего хорошего. Только разочарование во всем, что есть в жизни. Только ощущение полной беспомощности и безуспешности стараний.
Слышала, что время от времени в жизни каждого человека наступает черная полоса. Но никогда не думала, что придется ощутить всю ее гадкость на собственной шкуре. Отчетливо понимаю, что мое состояние далеко от меланхоличной апатии и депрессии, когда ничего не хочется делать. Напротив, желаю рвать, метать, рыдать навзрыд и кричать во весь голос до хрипоты. Главное, чтобы меня услышали! Чтобы знали, как я страдаю морально и физически, шлепая после самого неудачного дня жизни промокшими кедами по грязным лужам под холодным проливным дождем. Чтобы поняли невыносимую злость ко всему миру, которая переполняет мою душу и сердце.
Я поднимаюсь на крыльцо дома, когда уже совсем стемнело. Продрогла до костей, ужасно замерзла, к тому же с полудня ничего не ела. Направляюсь прямиком в ванную, попутно избавляясь от одежды, и лезу под согревающие струи воды. Безумная стихия... Только что я проклинала ее, и вот уже воздаю благодарность за жаркую благодать.
Не меньше трети часа греюсь в душе, а потом, одев теплую кофту и штаны, спускаюсь вниз, чтобы разжечь огонь в камине, а еще минут через пятнадцать уже сижу перед веселящимся в камине огнем с чашкой горячего чая.
Жду папу.
А он все не приезжает.
Волнуюсь.
В девять часов понимаю, что что-то не так. Как-то пустовато дома и вообще... Закрадываются смутные сомнения и опасения. И шум леса из-за поднявшегося ветра делает эти опасения более мрачными.
Около десяти нервно перехожу из одной комнаты в другую, не зная, куда приткнуться. Опасения имею уже весьма оформленные, и в них прослеживается точная причинно-следственная связь между плохой погодой, размытой дорогой, папиной машиной и его долгим отсутствием. Нахожу в отцовском кабинете блокнот с именами, и там телефон Блаудов. Звонить, не звонить?..
К одиннадцати часам извожу себя волнениями настолько, что, несмотря на поздний час, набираюсь смелости позвонить по найденному номеру. Пару раз промахиваюсь по циферблату, и набираю номер заново. Серия далеких гудков кажется мне бесконечной, и с каждым новым надежда на ответ тает все стремительнее, а страх неизвестности усиливается.
- Да? – слышится на том конце провода знакомый голос.
- Ммм... здравствуйте, - неуверенно здороваюсь и спешу извиниться за время, которое выбрала для беспокойства почтенного семейства. – Извините за поздний звонок. Могу я услышать мистера Блауда?
- Анна? Это ты? – голос Дэвида, узнавшего меня, становится несколько теплее, что приятно льстит самолюбию.
- Дэвид? Здравствуй... Послушай, Дэвид, может, ты знаешь, где мой папа? Уже поздно, на улице ужас творится, а его все нет.
- Да, знаю, - он вздыхает, и от этого вздоха, от возникшей паузы у меня все внутренности переворачиваются. – Он с моим отцом остался в нашем замке. Дорогу размыло, и они ужасно забуксовали. Я звонил тебе, но видно ты не слышала...
Вздыхаю с облегчением. А я уже напридумывала разного. Ох, хоть одна относительно хорошая новость за день!
- Просто мне пришлось идти пешком...
- По такой погоде?
- Да, - тихо отзываюсь. – Дэвид, а можно как-то позвонить в ваш замок?
- К сожалению вряд ли получится. Из-за ветра, видно, обвалились телефонные провода, и связь прервалась. Больше дозвониться не удалось. Ты что-то хотела?
Даже не знаю, как сказать... Вообще-то хотелось бы завтра как-то добраться до школы.
- Он обычно подвозит меня утром в школу... – осторожно поясняю. – Автобусная остановка довольно далеко, и...
Кажется, Дэвиду не нужно долго объяснять:
- Я могу за тобой заехать.
Чувствую, как невольная улыбка появляется на губах, а к щекам приливает румянец. Это что, свет из мрака, подарок небес за все мои сегодняшние муки, за несколько километров по мокрому лесу? Я еще не верю в провидение, но очень близка к этому.
- Я была бы очень благодарна, - признаюсь на одном дыхании, забывая вежливо отказаться от такого щедрого предложения. Не буду играть с судьбой, а то вдруг передумает.
- Договорились. Тогда до завтра. И не волнуйся, с ними там будет все в порядке.
Ночью я опять была в пещере, где черные капли падали на зеркально ровную гладь, пуская по ней рябь. В самом центре проступал символ, и на этот раз он не терялся, а наоборот проступал четче при ударах капель о воду. Я всматривалась в его очертания, и понимала, что он мне смутно знаком. Только откуда?..
А потом я оказалась в автобусе, где мы спорили с брюзгливым водителем. Оба кричали, он к тому же еще бранился. Я говорила, насколько неприятно его пренебрежительное отношение к школьникам, стучала по крышке приборной панели, а он смеялся, как ненормальный, а потом закричал, хватаясь за грудь. Лишь в тот момент я увидела тот самый символ, что проступал на водной глади, в том месте, где стучала по черной крышке, и такой же на груди Фербера. Этот символ черным клеймом прожигал как пластмассу, так и кожу, рубашку и куртку мужчины, и он кричал и кричал, пока не сошел на хрип и не затих. А мне было холодно и очень жарко, хотелось бежать из этого автобуса, но руки и ноги не слушались, и, падая со ступенек, я путалась в своей одежде и чувствовала, как меня душат собственные волосы. Лежа в грязи, я видела папу, просила помочь мне, но он сказал, что должен вытолкнуть из ямы машину, и у него нет времени на мои глупости. Было горько слышать эти слова, безумно обидно, но пришлось самой подниматься и идти вперед, ведь нужно было преодолеть сотню миль до дома под струями колючего дождя.
Хорошо, что Дэвид за мной заехал. Сама бы ни за что не добралась сегодня до школы. Дело не столько в транспорте, сколько в моем самочувствии. Такой помятой, разбитой и уставшей давно себя не ощущала. Может, это болезнь? Но я редко болею, так что не могу с уверенностью сказать.
Дождь почти перестал, но все же дворники включены и исправно смывают тонкое покрывало мелких брызг с лобового окна.
- Спасибо, что заехал за мной. Тебе ведь не по пути... – в очередной раз благодарю одноклассника.
- Но мне ведь и несложно. Так что не бери в голову. Лучше расскажи, что там Фербер чудит. Он должен довозить тебя ближе к дому, а не останавливаться там, где ты показала.
Да-да, я уже невольно наябедничала сыну местного шефа полиции на вредного водителя, которого Дэвид, кажется, решил приструнить. Через властные руки отца, разумеется.
- Вымокла вчера ужасно... Если б не дождь, то все бы ничего. Да еще и ветер. Даже если бы взяла зонт, он бы все равно не пригодился. У вас всегда так осенью?
- Осенью и зимой. Будет лучше, если твой папа расщедриться на еще одну машину.
- А смысл? - фыркаю негромко, задумчиво глядя на не спеша едущий по краю полосы желтый автобус. Это Фербер – замечаю на водительском месте его насупленную физиономию – сумел завести свою обидчивую крошку, и теперь едет приводить ее в порядок: неподалеку от школы автобусная стоянка и что-то, похожее на ремонтную мастерскую. – Мы все равно скоро уезжаем. Через пару недель, как я поняла из слов папы, он закончит теоретическую реконструкцию и доработки.
- Так скоро? – Дэвид почти не сдерживает огорчения от новости. Закусываю губу, несмело глядя на парня. Вопрос так и остается без ответа повисает в воздухе и не дает возможности продолжить разговор. Мы так и доезжаем до школьной стоянки молча, выходим из машины, берем сумки. На стоянке совсем немноголюдно, день не располагает ко встречам друзей на парковке.
Немного отхожу от Дэвида и его синей Audi и завороженно оглядываюсь по сторонам. Зеленая трава, деревья с мокрой листвой, хмурое здание школы, деревянные лавочки и площадка для младших классов - все вокруг в туманной дымке, поверх которой, как из пульверизатора, накрапывает моросящий дождик. Поднимаю голову, подставляя горячий лоб под приятную морось – приятно...
- Анна, идем, - зовет Дэвид уже с другой стороны стоянки. За то время, пока я прохлаждалась, он уже подошел к стенам школы. Оборачиваюсь к парню, улыбаюсь ему и киваю. Краем глаза замечаю показавшийся сквозь кроны деревьев автобус Фербера, и, шагая к Дэвиду, невольно вспоминаю свой сон и прожженный на автобусе и груди водителя символ. Вздрагиваю от этих живых воспоминаний – приснится же! – и замечаю почти развязавшийся шнурок кедов. Склоняюсь, чтобы завязать его, но странный звук предупреждает об опасности и заставляет обернуться.
Цепляя и обламывая ветви деревьев, желтый автобус петляет по дороге, колеса, испачканные в слизкой грязи, проскальзывают на мокрой дороге, боковая стена едва не сталкивается с деревьями за обочиной, но водителю удается избежать этого столкновения. А спустя секунду десятитонную махину уже заносит в сторону школы, к парковке, туда, где я, склонившись завязать шнурки, наблюдаю за приближающимся ужасом.
- Анна!
Крик Дэвида позади, впереди желтая махина, на месте водителя искаженное болью лицо Фербера, который отпустил руль и держится за грудь.
Инстинкт приказывает закрыть глаза и сжаться в комок. А потом...
Удар.
Боль.
Всепоглощающая тьма.
18 марта будет год Черной Воде)
Спасибо большое всем, кто рядом! Спасибо за поддержку, теплые слова и подбадривание! Спасибо за ваше творчество, которое восхищает меня! И вдохновляет))
К этому дню мне бы хотелось обновить Водичку хоть небольшой частью следующей главы. Она маленькая) Но от души
7 серия
Мне страшно.
Омерзительный холод заполняет тело и сковывает разум.
Слабость и истощение тяжёлым грузом тянут к земле, мешая идти вперёд.
Едва сохраняю равновесие, с трудом переходя от дерева к дереву. Заставляю работать меркнущее сознание и вспоминать судьбоносные дни последних недель жизни...
Понедельник двадцать первого сентября остался в памяти, как один из самых ужасных. В тот момент, когда обернулась в сторону надвигающегося на меня автобуса, в голове мелькнула мысль «вот и всё». Мелькнула и прочно засела в мозгу на ближайшие несколько недель.
Если бы не Дэвид, моя жизнь могла кончиться тогда. А он подарил ещё немного времени, немного счастья, немного жизни. Жаль, что я так и не смогла отплатить ему той же монетой...
Спотыкаюсь и падаю на жёсткий промёрзлый камень. Приоткрываю глаза, пытаясь понять, что могло оказаться у меня на пути. До боли знакомые ступеньки летней постройки... Веет холодом воды... Меня всю трясёт от страха. Не хочу умирать здесь, только не в этом месте! Что за шутки судьбы? Что за насмешки?!
Пытаюсь подняться. Хочу покинуть холодные ступеньки. Бежать отсюда без оглядки. Но меня не слушаются ни ноги, ни руки. Слёзы бессилия накатываются на глаза и стекают по щекам. Съёживаюсь в комок, пытаясь уберечь хоть немного оставшегося тепла.
И плачу. Смиренно.
Автобус – огромная искореженная куча металла – неподвижно лежал в разрушенной стене небольшого гаража. Утренний сырой воздух вокруг постепенно наполнялся привкусом гари и машинного масла. А ещё отчетливо пахло страхом и близкой смертью.
Дэвид приподнялся с мокрой дороги и в тревоге взглянул на девушку, которая лежала рядом. В последний миг он чудом снёс её с ног, но не смог притормозить падение – оба сильно ударились и проехались по шершавому асфальту.
- Анна... – прохрипел парень, тихонько тронув девушку за плечо, но та не подала никаких признаков сознания. Лежала бледная, мокрая, и выглядела напуганной даже в бессознательном состоянии... Дэвид не знал, можно ли её поднять, не был уверен, не сделает ли этим хуже.
Из школы один за другим выходили растерянные школьники. Тревожно смотрели на покорёженный автобус и растерянно искали глазами хоть кого-нибудь на парковочной площадке.
- Скорую! Звоните в скорую! – крикнул парень так, чтобы его услышали.
- Звоните 999! – послышались крики, эхом исчезающие в школе. Здание оживало и роилось, как пчелиный улей, от жужжания взбудораженных голосов. Новость о произошедшем в мгновение ока облетела всех находящихся в здании. Дети в подъезжающем автобусе прильнули носами к окну, высматривая подробности инцидента. Учителя спешили вперед, чтобы оказать, если необходимо, первую помощь. Люди быстро приближались к парковке сплошной живой волной.
- Дэвид! – к кузену подбежала Джули и присела с другой стороны от Анны, загораживая её от любопытных глаз и не давая ненароком наступить на девушку. – Ты как?
- Отделался лёгким испугом, - напряжённо отозвался парень.
- Как это вышло? – тут же задала вопрос одна из оказавшихся рядом учителей.
- Автобус потерял управление или... не знаю. Он просто нёсся на нас, - безуспешно и сбивчиво пытался объяснить Блауд несколько безумных секунд, пока учитель, склонившись над Анной, проверяла её пульс. В тот же миг вдалеке послышались сирены скорой помощи, пожарной и полиции.
– Как вовремя, - с облегчением выдохнула женщина, в тревоге глядя на лежащую без сознания ученицу.
Тут рождественское чудо произошло на 25 декабря - дописала серию. И еще одно рождественское чудо 7 января - разобралась с большей частью скринов. За глоток вдохновения хотелось бы поблагодарить всех авторов сериалов, Новогодний альманах, его организаторов и всех принявших в нем участие, моих читателей и форумчан, которые заглядывают в тему. Отдельно благодарю людей, которые меня периодически подпихивали "ну где уже водичка?" и брата, который фактически усаживал меня несколько раз перед открытым Вордом, следил, чтобы я писала, и помогал связывать слова в предложения.
Очень вас люблю! И очень вам благодарна!
И спасибо Лелечке за редактуру! Твое терпение пример для меня)
Короткие отрывки фраз и отдельные слова касаются моего сознания тусклыми бликами света. Однако совсем не задевают его и уплывают прочь, оставшись не понятыми. Голоса сливаются в единую массу, и я нахожусь среди роя разрозненных звуков, никоим образом не связанных между собой. Пчелы этого роя лишь изредка отлетают от улья, чтобы донести до меня отдельные слова.
- Придет в сознание... Не знаю, как долго... Физически...
Откуда-то издалека ветер приносит аромат цветов – они пахнут мятой и спиртом. И стерильно чистые пчелы, облетая меня, возвращаются к улью и жужжат совсем тихонько. А потом улетают. Наверное, собирать мед с пахнущих заспиртованной мятой соцветий. И по мере того, как они отдаляются, я погружаюсь во тьму.
В какой-то момент через сомкнутые веки начинает пробиваться свет. Он довольно яркий, и я немного морщусь и пытаюсь отвернуться.
- Анна? – тихо и осторожно зовет знакомый голос где-то рядом.
Через силу открываю глаза, моргая, пока они привыкают к свету. Все плывет. В первые мгновения в белом мареве не удается разглядеть ничего определенного, и от этого становится страшно.
- Анна... Ты меня слышишь? – зовет все тот же голос. Теперь мне удается определить его источник, и, прищуриваясь, вглядываюсь в знакомый силуэт. Он быстро приобретает форму, появляются голова, плечи, руки и туловище. На голове различимы лицо и волосы, на лице – глаза, губы, нос, рот, а от выражения неподдельной тревоги у меня сжимается сердце.
- Пап... – осторожно улыбаюсь, но губы непослушны, а голос тих. Хорошо, что тут тихо – отец слышит мое обращение. Он с нежностью проводит рукой по моим волосам и бережно берет руку в свои ладони. Его пальцы сухие и теплые, и мне, как и всегда, приятна его забота. И в то же время я ощущаю его волнение и заботу.
- Ты как?
В ответ делаю слабую попытку пошевелить плечами. Слабость, испуг, странная смесь будоражащей кровь опасности и вызова судьбе, смерти. У меня не получится объяснить, как я. Лучше говорить о чем-то другом.
- Ты давно тут?
- Пару часов. Эта дорога... Пока до нас добрались, пока вытянули машину. А потом мне сообщили... Я приехал, как только узнал, Анна. Я... рад, что ты невредима. – Он действительно очень испугался. Это видно по его лицу, по глазам, по несколько обрывистым предложениям. – Все это время, - продолжает отец, - с тобой был... Как его имя?
- Дэвид? – Мое сердце тревожно замирает, а пальцы сами собой сжимают руку отца. – Как он? С ним все в порядке?
- Да, в порядке. Он объяснил, что произошло. Но полицейские позже зададут и тебе несколько вопросов.
- Едва ли смогу что-то рассказать им. Все произошло так быстро... Но Дэвид... он спас меня, - улыбаюсь несколько рассеянно и растерянно. Меня спасли. Странное волнующее ощущение.
Какое-то время мы молчим. Каждый погружен в свои мысли, несколько тревожные, но радостные. Этот день мог закончиться иначе. Для меня так точно. Наверняка папа думает о том же.
- А с ним все в порядке?
- Сможешь сама у него спросить, - отзывается отец и поднимается. – Мне пока нужно переговорить с доктором.
Сама? Он здесь? Он не уехал? Он ждал меня? Или с ним что-то не так? Он пострадал, когда спасал меня из-под автобуса? По спине бежит мерзкий холодок беспокойства, а десяток вопросов стрелой пролетает в голове за несколько секунд, пока папа идет к двери, скрывается за ней, а затем... Затем дверь открывается вновь, и на пороге появляется мой спаситель.
На нем не видно никаких повязок, и тем более нет гипса. Он, кажется, в полном порядке, и от этого мне становится спокойнее. Это здорово, когда принц на белом коне выходит из передряги без боевых ранений.
- Рада видеть тебя целым и невредимым.
- Это я должен сказать что-то подобное, - прищуривается в улыбке Дэвид. Входит в палату, подходит ближе и присаживается на стул, на котором пару минут назад сидел папа. Теперь я могу рассмотреть его более детально, увидеть несколько царапин, о которых парень вряд ли беспокоится. Да еще школьный костюм не столь безукоризненно чист и опрятен, как был утром.
- Мне очень повезло, что ты там был. Если бы ты не успел... я не смогла бы теперь тебя поблагодарить.
- Если бы я не успел, благодарить бы было не за что.
Парень пытается скромничать, но вижу, что ему приятно. Правильно, он теперь герой, школьная знаменитость, оставшаяся звездой даже после ухода из большой игры.
Пожалуй, мои мысли звучит несколько снисходительно или с завистью. Но я признательна Дэвиду. А лавры на пару с всеобщим обожанием, которые он наверняка получил или получит в ближайшее время, заслужены. Просто... смогу ли я говорить с ним так же просто и непринужденно, как сейчас? Или наши дружеские отношения разделит его слава?
- А мистер Фербер? – не желая загадывать наперед, продолжаю разговор. Только продолжаю его как-то неудачно.
- Водитель? – переспрашивает Дэвид. - Ему не повезло...
Я меньше всего хотела называть того неприятного человека по имени, когда он был жив. А теперь, когда мертв, думаю о нем именно как о мистере Фербере. Наверное, это можно считать некой данью уважения. Хотя уважать мне его было, в общем-то, не за что. Но о покойных говорят либо хорошо, либо никак. К тому же перед глазами предстает его испуганное, перекошенное от боли лицо и прижатая к груди рука. Так странно. На меня неслась многотонная махина, а запомнился именно человек, а не желтое месиво красок.
За мыслями не замечаю появление отца в сопровождении незнакомого мужчины в белом халате. Доктор? Как пить дать доктор. Ох, недолюбливаю я докторов. Но видимо придется потерпеть.
Он представляется доктором Стэфордом, подходит ближе и неторопливо расспрашивает о моем самочувствии, об имени, дате рождения и сегодняшнем числе, о семье и прочих вещах, которые, как понимаю, призваны дать понять, есть ли у меня сотрясение. Голова тяжелая, мысли перекатываются в ней с трудом, но мне удается найти там ответы на все вопросы. Еще несколько тестов на координацию и память – и доктор оставляет меня в покое, но отпускать домой не собирается. Решает, что мне полезно переночевать в больнице, а завтра подумать о выписке. Мне эта идея не очень нравится, зато папа будет спокоен. Так что не сопротивляюсь.
Оставляют меня в покое только с появлением медсестры, пришедшей сменить капельницу. Так странно, я и не заметила, что к вене прикреплен катетер. Может, доктор прав, решив оставить меня на ночь?
Но выспаться не удалось. Когда действие успокоительного прошло и голова немного прояснилась, ее тут же заполнила сотня мыслей. В том числе вспомнилось сновидение, которое видела накануне: о пещере, о знаке, проступающем из воды, и о том же знаке, выжженном через одежду Фербера на его груди. В темноте мне то и дело мерещилась фигура водителя, лицо, перекошенное от боли, прижатая к груди рука. Странное ощущение, что тот сон оказался вещим, не покидало и тревожило меня.
Но более странным оказалось событие, о котором я думала еще следующие несколько дней. И которое так и не смогла точно отнести ни ко сну, ни к яви. В момент, когда проснулась, дверь в палату была приоткрыта. На пороге стоял некто, в ком мне виделся женский силуэт. Сзади на него падал довольно яркий свет коридорных ламп, который мешал рассмотреть женщину более четко. Я хотела спросить у нее что-нибудь, окликнуть, но она отступила в сторону и исчезла.
Привиделось ли? Спала ли я? Это был не первый раз, когда ее видела. И если сны с мистером Фербером были вещими, то что же мне предвещали эти ведения?
◊ ◊ ◊
Мистер Блауд и раньше принимал рапорт полицейских в стенах собственного дома, и каждый раз это было связано с каким-то важным событием. Дэвид, не часто застающий отца в таком напряжении, пытался угадать, что именно заставило шефа полиции проявить столько интереса к произошедшему несчастному случаю. Ведь не испортившиеся тормоза и не сердечный приступ – две наиболее вероятные причины произошедшей трагедии – привлекли внимание Джонатана Блауда? Да так привлекли, что он не то чтобы позволил, а приказал беспокоить себя в любое время дня и ночи.
Был поздний дождливый вечер, когда в дом прибыли два детектива. С их плащей ручейками стекала вода, и мужчины извинились перед миссис Блауд за невольно принесенный беспорядок. Тем временем мистер Блауд пригласил их в свой кабинет, и мужчины, отставив верхнюю одежду в прихожей, проследовали за ним.
Теперь же Дэвид стоял рядом с приоткрытой дверью – конечно, приоткрытой его собственными усилиями, - и прислушивался к разговору в кабинете. Несколько не сходящихся вместе фактов не позволяли полицейским определиться с точной причиной аварии. Официальной причиной аварии. Дэвида насторожило это уточнение. Насторожил и приказ отца о неразглашении любой информации, связанной с данным делом. Что-то хотели скрыть. Но что именно?
Дверь открылась, и, замешкавшись, Дэвид не успел скрыться. Первым на пороге появился мистер Блауд и окинул сына тяжелым, усталым взглядом. Ничего не сказав, пропустил мимо визитеров, и те, попрощавшись, покинули дом, напоследок косо глянув на подростка. Сомнений в том, что он здесь делал, у них не возникло.
- Слышал все? – сделав ударение на втором слове, уточнил Джонатан. Парень несколько виновато потупился, слегка пожал плечами, и это было воспринято как положительный ответ. – Зайди, - позвал мужчина, возвращаясь в кабинет. Дэвид проследовал за ним, плотно закрыв за собой дверь.
- Ты чем-то обеспокоен, – это был не вопрос, а утверждение. Парень не был настроен ходить вокруг да около, когда стрелки часов подбирались к полуночи. Но если он не собирался скрывать свои наблюдения, то отец не собирался делиться своими. Или же прикидывал, как это лучше сделать. Скорее второе, потому что, взяв в руки конверт, мистер Блауд подозвал сына ближе.
- Это фотографии погибшего мистера Фербера, - пояснил, достав из конверта несколько фото, и передал Дэвиду. – Замечаешь что-нибудь необычное?
Какое-то время парень внимательно рассматривал фотографии мертвого человека. Странное зрелище и странные ощущения. Не отвращение, скорее интерес. Дэвид рассматривал бледную кожу и черную отметину на груди, прежде чем неуверенно уточнить:
- Ожог... Он странной формы, как мне кажется.
- Да, ожог странной формы, - повторил Джонатан, и в его тоне сквозило сомнение. Будто бы он не считал то, что видел, тем, чем оно представлялось на первый взгляд. Словно этот ожог был вовсе не ожогом. – Тебе, пожалуй, будет трудно поверить... Но я прошу отнестись к моим словам серьезно. – Он сделал паузу и продолжил: - В Доусвиле об этом предпочитают не вспоминать. Но раньше этот знак, форму этого ожога, видели куда чаще, чем сейчас. Видели и боялись.
- Не понимаю, к чему ты клонишь, - тихо отозвался парень.
- Последний раз его видели около двадцати лет назад. При пожаре в нашем родовом замке.
- Несчастный случай, когда сгорел дедушка?
- Несчастный случай... – с болью повторил Джонатан и отошел в сторону, к окну, по которому текли капли дождя. – Он стал им поперек горла, а я не смог ничего сделать. Не смог им противостоять, не смог ему помочь. – В голосе мелькнули нотки отчаяния и злости.
- Отец... Кому «им»?
- Ведьмам, Дэвид, ведьмам. – Он вдруг обернулся к сыну, и глаза лихорадочно блеснули. – Тем самым, о которых рассказываются легенды. Тем самым, которые держали в страхе Доусвиль несколько веков. Тем самым, которые погубили моего отца. Тем самым, которые объявили о своем возвращении теперь.
- Мне кажется, ты устал, - неуверенно произнес парень, немного отступая, но Джонатан сделал несколько шагов к парню и обхватил его за плечи, крепко сжав.
- Не дай страху проникнуть в свое сердце. Я сделал все, чтобы детали расследования были доступны как можно меньшему кругу людей, но слухов не избежать. Я уверен, в ближайшие недели ты заметишь перемены в людях. Ты заметишь страх в глазах тех, кто прожил с мое. И еще больший страх в тех, кто прожил больше. Ты увидишь, как беспомощны люди и как сильно боятся они за свои жизни. Я хочу, чтобы ты был смелым. Чтобы ты знал, на что смотреть. Чтобы твои глаза были открыты. Помоги мне, Дэвид. Присмотрись, оглянись по сторонам. Если увидишь что-нибудь необычное и решишь списать это на случайное стечение обстоятельств, вспомни наш разговор, вспомни меня и знай: нет случайностей.
- Отец, - Дэвид медленно отцепил с плеч руки мужчины и посмотрел в его глаза, в которых рядом с мужеством и желанием защитить семью, ютился именно тот страх, о котором он сам говорил. – Может быть, случайностей действительно нет. В другом я уверен более точно - ведьм нет! А тебе стоит отдохнуть.
Уголок губ Джонатана едва заметно дернулся, но он не улыбнулся. Он смотрел на сына так, что тому стало неуютно. Парень нахмурился, но когда уже хотел что-нибудь добавить, напольные часы пробили двенадцать. От первого стука оба вздрогнули, а последующие одиннадцать наполнили кабинет неприятным тягучим гулом.
- Хорошо. Я последую твоему совету, а ты последуй моему, - сказал мистер Блауд, и сейчас он казался абсолютно спокойным и невозмутимым.
Дэвид неуверенно кивнул и вышел, прикрыв за собой дверь. Джонатан же подошел к окну и устало прильнул к оконной раме. Болела голова, а на сердце было тяжело. Его не покидало предчувствие, нет, уверенность, что неотвратимо надвигается опасность, способная вновь погрузить город во мрак. Способная оставить новый шрам на истории его семьи.
- Я больше не дам вам причинить вред моей семье. Слышите? Больше не дам...
