3 поколение Династия Новель

[Ariona]

читать

Словно обезумевшее, небо обрушивало потоки воды на экипажи около крыльца, на кусты жасмина и на несчастных насквозь мокрых конюхов, которые пытались справиться с испуганными лошадьми. Низкие черные тучи лежали на деревьях. Порывистый ветер рвал кроны, а когда ему надоедала эта забава, он принимался завывать в печных трубах, словно обиженное на весь мир привидение. Время от времени дом сотрясали раскаты грома, за которыми неизменно следовала ослепительная вспышка молнии. Всего миг ярчайшего озарения, и библиотека вновь погружалась во мрак. Часы только пробили шесть, но на улице был сумрак бури.

Из холла слышались смех детей и голоса женщин. Барбекю по случаю семилетия Элеоноры Роуз чуть было не испортил ливень, однако Ориол решила перенести праздник в холл, что спасло ситуацию. Пуфики и кресла были спешно расставлены у стен, музыканты расположились на лестнице, черные слуги разносили напитки и угощения. Дети под руководством Ориол затеяли игру, судя по довольному визгу, в жмурки...

— Так вы поедете к ней или нет? — настойчивый напряженный голос мистера Шмидта потонул в очередном раскате грома.

---

роВесь предшествующий месяц стояла тихая, солнечная и какая-то сонная погода. Ориол, занятая подготовкой к празднику, поправлялась куда быстрее, чем обещал доктор. Едва первые нежные лучики солнца заглядывали к нам в спальню поутру, как супруга принималась за дела. Выбрать цвет лент для букетов, написать приглашения, заказать подарки — это вам не шутки! И ни в чем-то супруга не была уверена. С каждой мелочью она обращалась за советом ко мне, но сердится на Ориол я не мог. Ведь наконец-то она улыбалась, а на ее щеках появился румянец. В чертах худой и замученной женщины вновь начала появляться легкомысленная, рассеянная и бесконечно милая в своем невежестве Ориол.

Решено было устроить барбекю на лужайке возле дома. Специально к этому дню закололи теленка, рабы сбивали деревянные лавки и столы, служанки шили нарядные платья для большой и маленькой леди. Я заказал в городе подарок для супруги — лакированный белый рояль. Представлял, как она обрадуется, увидев его, как будет терзать клавиши и как мне захочется переехать в теплицы, только бы не слышать этих звуков. Одним словом, я был счастлив и умиротворен. Ничто не предвещало перемен.

Так же как и грозы в тот день. Когда к десяти часам начали прибывать гости, подъездную аллею заливал солнечный свет. Коляски и экипажи останавливались у крыльца, я с Рози приветствовал гостей, а Ориол помогала леди и джентльменам расположиться в саду на пуфиках и лавках. Не успели матроны обсудить легкомысленность юных девиц, как день померк, и с неба начали падать первые тяжелые капли дождя. Кринолины и перья на шляпах вместе с дамами были спешно эвакуированы в холл, куда слуги уже носили мебель. Торт подавали в четырех стенах.

— Папочка, давай сядем подальше, — попросила меня Рози, - а то миссис Хеннеси опять примется рассказывать за какого из ее сыновей мне нужно выйти замуж! А я не хочу замуж.
— Не бойся, никто тебя не заставит выйти замуж за мальчишек Хеннеси. Ты сможешь выбрать себе любого мужа, какого захочешь.
— А если я вообще не хочу заводить мужа? Я лучше кошку заведу.
— Да, кстати, про кошку... Нужно спросить маму, не пора ли дарить подарки.

Однако, мама только отмахнулась от нас и от наших дурацких вопросов. Не слушая протестов дочки, она повела ее переодеваться. Все должно быть по регламенту! А церемония вручения подарков еще не наступила. Вдруг на мгновение шум в холле стих — дождь, хлещущий за окном, и гуляющий на чердаке ветер вытеснили звуки праздника — и тут же вновь с новой силой загудел рой голосов. Кто-о пришёл. «Где именинница?» — услышал я за спиной бодрый голос Шмидта.

Я умиротворенно улыбнулся. Мне не доводилось видеть своего друга с тех пор, как я гостил с семьей в Аппалузе-Вилледж. Давно я взял за правило ожидать от мистера адвоката все что угодно, но в этот раз он сумел меня удивить. За спиной у него были приделаны проволочные крылья, обтянутые прозрачной фосфоресцирующей материей.

— Мистер Шмидт, вы самый великолепный из всех фей, что мне доводилось видеть, — рассмеялся я.
— У каждой маленькой мисс должна быть фея-крестная! Вот у вас, мисс, есть крестный фей? — лукаво подмигнул он юной барышне Блэк.

Моему другу нравилось находиться в центре внимания. Он будто стал выше ростом, расточал самые обаятельные улыбки шокированным джентльменам и хихикающим леди. Когда же будто налету он поднес тарелку с тортом мисс Блэк, та зарделась и подавилась первым же кусочком. Шмидт заботливо похлопывал ее по спине, но стоило ему увидеть на лестнице Ориол с переодетой в нарядное платье Рози, как все его внимание переключилось на них. Бедная мисс Блэк откашлялась, но так и не успела сказать ни слова.

Рози, прыгая через две ступеньки, сбежала к нему.

— А крылья настоящие? У тебя есть домик на дереве? Что ты ешь? — прыгала она вокруг него.

Шмидт отшутился и стал показывать детям фокусы. Вокруг него собрались малыши и детки побольше, и все с одинаковым восхищением следили за «исчезающими» и «появляющимися» леденцами. Рози как завороженная смотрела на слегка светящиеся крылья,

И на правах именинницы заказывала с кем из гостей теперь произойдет «настоящее волшебство».

Я же, с трудом отделавшись от миссис Хеннеси и ее настойчивых предложений сватовства, устремился к супруге.

— Милая, совсем скоро гости пройдут в розовую гостиную, начнется церемония вручения подарков. Может пора уже упаковывать наш?
— Ох, Джон, — Ориол вцепилась мне в рукав, — я нигде не могу ее найти! Ума не приложу, что делать! Я даже отправила Мэйси посмотреть в коптильне, но ее нигде нет!
— Не переживай так, это вредно. Мы можем и завтра подарить Рози подарок. Ну же душечка, успокойтесь, прошу вас!

Видимо, у детей особо развит слух, и слово «подарок» из уст родителей он улавливает даже в толпе шумных гостей.

— Какой подарок? Что вы мне подарите? Мою собственную служанку? — воодушевленная Рози уже крутилась как ласковая кошка около нас с супругой.
— Рози, в гостиной тебя ждет целая гора игрушек. А наш с папой подарок ты получишь с утра, когда проснешься, — пообещала Ориол.
— Не хочу завтра! Хочу сейчас! Не буду я ничего ждать. Зачем вы его прячете? — надула губки дочка.

— Раз ты начала капризничать, то, наверное, совсем устала. Ах, бедное мое дитя, — я поцеловал Рози в лобик. — Пойдем я уложу тебя отдохнуть. Как раз время послеобеденного сна!

Маленькая хитрость подействовала безотказно. С ангельской улыбкой маленького дьяволенка Рози заявила, что спать она не хочет, а хочет получить только те подарки, которые «милая мамочка сама решит ей подарить». «Милая мамочка» довольно улыбнулась и пригласила гостей в гостиную. Первым к нам подлетел Шмидт (я бы рискнул сказать как на крыльях).

— Обворожительная миссис Новель, позвольте мне ненадолго украсть вашего мужа. У меня к нему важное государственное дело по укрыванию фей от правительства, — озорная улыбка и полушутливый поклон Ориол.
— Если вы по поводу мистера Бедлингтона, то я отказываюсь давать комментарии, — проворчал я.
— О, этот новообращенный бледнолицый индеец прислал мне кошелек из оленьей кожи с запиской о том, что он уже стал трижды отцом. По городу ползают такие слухи об этом! Говорят, что он воплощение Великого Духа, просто никто об этом не подозревал. И еще есть слух, будто каждое полнолуние ему теперь приходиться голышом бегать по лесу...
— Мистер Шмидт, как вы можете обсуждать такие темы в присутствии леди! — возмутилась покрасневшая Ориол.
— Так дайте мне возможность обсудить их с вашим мужем наедине! Вы же простите мне его отсутствие на вручении подарков? Тем более что ему все равно вручать нечего...
— Великий Смотрящий, идите уже, — супруга улыбалась. Но взгляд, которым она провожала нас был настороженным.

Я подмигнул ей, пропустил Шмидта в библиотеку и вошел следом за ним. Тяжелая дубовая дверь отрезала нас от звуков веселья. Шум дождя будто стал громче, скрипели деревья, которые нещадно гнул ветер.

— Так что там за сплетни ходят по городу про Бердтрама?.. — начал я с улыбкой, но осекся на полуслове, взглянув в лицо Шмидта. Будто не он ерничал и шутил минуту назад. Нахмуренные брови, плотно сжатые губы, отчаянный взгляд.
— О чем вы хотели поговорить? — спросил я тихо.

Гром оглушает. Вспышка молнии на миг озаряет жесткие черты Шмидта.

— Она умирает.

Наверно не такую реакцию мой друг ожидал — я растерялся и ничего больше.

— Хотелось бы узнать, кто же эта несчастная?
— Ваша тетя, мисс Жирар.
— Позвольте... Но я получил от нее письмо не позднее того месяца. Ни о чем таком она не писала... Вы не могли перепутать?

Вздох. Тишина. Только ливень хлещет в окна.

— Я пробыл последний год в Шам Ле Сим. Почел бы за счастье ошибиться, но боюсь, положение вещей мне известно слишком хорошо. Грудная болезнь. Она совсем плоха, — на последней фразе голос все-таки сорвался.
— Но отчего она не написала?! Я бы приехал... Отчего?.. Почему вы не сообщили, в конце концов?!
— Мисс Жирар просила не сообщать вам. И причина вот в чем, — Шмидт положил руку мне на плечо.

Следующие слова он произносил медленно, с расстановкой:

— Миссис Шарлотта Дебуа О`Брайн живет с вашей тетей под одной крышей уже два года. Мисс Жирар боялась вашей встречи и потому...

Дальше я его не слышал. Во-первых, сказал я себе: «Мне нет до этого дела». Во-вторых, я сказал себе: «Мне нет до этого дела». Но сколько бы я ни повторял это, в общем-то бесполезное заклинание, оно не помогало. Мне не было все равно. Мне было как угодно, но только не все равно.

—... но больше всего она хотела бы увидеть внучку перед смертью. Хотя никогда не признается в этом, она слишком любит... вас, — вздох. — И слишком заботится о вашем семейном счастье. Простите мой друг, но ее душевный покой я ставлю превыше, чем ваш.

Я молчал. Из холла стали доносится голоса, значит с подарками разобрались. Дети под руководством Ориол затеяли игру, судя по довольному визгу, в жмурки...

— Так вы поедете к ней или нет? — настойчивый напряженный голос мистера Шмидта потонул в очередном раскате грома.

чх

 

[Ariona]

читать

Тетя писала, что все хорошо. Живет она в достатке, может позволить себе держать двух служанок и кухарку. По воскресеньям леди посещает проповедь, каждый день старается совершать пешие прогулки — на здоровье не жалуется. Когда только родилась Элионора Роуз тетя хотела посмотреть на внучатую племянницу, но покидать Шам Ле Сим она боялась. Я планировал навестить мисс Жирар, как только Рози достаточно подрастет для такого дальнего путешествия, однако несчастья, что настигли нашу семью, удерживали меня от поездки. Теперь же медлить было нельзя.

Тетя как никто другой понимала мои душевные порывы.

И потому оберегала меня от дурных известий только ради того, чтобы я не встретился с Шарлоттой. Да еще смогла убедить мистера Шмидта и саму мисс Дебуа сохранить болезнь втайне. Как глупо!

— Разумеется, я поеду к ней! Но почему вы скрывали? Скрывали ее болезнь от меня словно от мальчишки! Какое вообще значение имеет симпатия юности?!
— Мисс Жирар просила, нет, умоляла меня ничего не сообщать вам. А я же преданный раб ее желаний, — чопорный поклон.
— А Шарлотта... Ну она-то почему не написала о болезни тети? Если она не хотела видеть меня, то это вовсе не значило что можно так легкомысленно, эгоистично...
— Ну, ну, Джон. Умерьте вашу ярость. Миссис О`Брайн не виновата, поверьте мне.
— Миссис — то есть она за мужем?
— «Симпатии юности» не имеют значения?
— Теперь ничто не имеет значения.

Шум в холле постепенно стихал, вероятно гости начали расходиться. Шмидт, ссутулившись, присел на подлокотник дивана, даже его бутафорские крылья будто поникли.

— Отчего вы не дождались конца праздника? — уже спокойно спросил я.
— Время дорого. Мой корабль уходит из порта Сансет-Велли завтра утром. Мне следует выехать через, — он достал из кармашка часы, — уже через двадцать минут.
— Я полагал, что мы вместе отправимся в путь...
— Нет. Слишком много времени я потратил на то, чтобы сообщить вам эти новости лично. Мисс Жирар столько раз повторяла, что вы не должны ничего узнать, и что миссис О`Брайн тоже должна пребывать в неведении — я не решился вызвать вас письмом. Она, знаете ли, уверена, что «симпатии юности» вполне способны толкнуть вас на необдуманные поступки.
— Вздор! Я семейный человек. Но о каком «неведении» Шарлотты вы говорите?
— Это весьма забавная история. Ваша зазноба пребывает в твердом убеждении, что вы мертвы.
— Что?!
— Ну, а мне пора ехать. Эту интригующую тему вы как раз сможете обсудить при встрече, чтобы, знаете, не возникло неловкости, — он усмехнулся, почти напомнив мне прежнего Шмидта. Но уже через секунду его лицо вновь приняло отчужденное выражение. — Если я опоздаю на корабль, то придется еще несколько дней торчать в порту. Пока мисс жива, я хочу быть с ней.
—Неужели вы до сих пор?...

Он просто кивнул и вышел, оставив меня наедине с бурей за окном. Из холла донесся преувеличенно бодрый голос моего друга — он прощался с Ориол. Хлопнула входная дверь, экипаж отъехал от дома под проливным дождем. Мне тоже нужно было торопиться, ибо я собирался выехать не позднее следующего утра. Без промедления я позвал служанку, велел принести мне письменные принадлежности и свечи. Сам же я направился в розовую гостиную — мне следовало сообщить Ориол и Рози о моем отъезде.

— Тсс, Джон. Она уснула, — прошептала Ориол. — Не правда ли, славная малышка? Как спокоен ее сон, и непогода за окном нисколько не пугает нашу отважную маленькую девочку. Грохочет гром, а Рози только улыбается. Наверно каждая мать считает свою дочь лучшей, однако разве она не прелестна?

— Вы правы, моя дорогая. Элеонора просто красавица. Однако прошу вас, выслушайте меня. Мистер Шмидт принес тревожные вести, моя тетушка серьезно больна. Я намерен отправиться вместе с Рози во Францию в самом скором времени.
— Как с Рози? А я? Вы не желаете брать меня с собой?
— Милая, столь дальнее путешествие вряд ли пойдет вам на пользу. Вы только начали поправляться.
— О нет, нет! Доктор Хабл говорит, что морской воздух полезен женщинам в моем возрасте. Прошу вас, не оставляйте меня одну в доме на несколько месяцев! Ведь из-за болезни тетушки вы можете задержаться дольше, чем планируете. Я не вынесу разлуку с вами и с моей Рози!
— Отчего же вам оставаться одной? Вы могли бы погостить у сестры. Дорогуша, ну представьте сколько дней вам придется провести в коляске, без должных удобств и... — умоляющий взгляд супруги. — Давайте отложим этот разговор до утра. Не перечьте мне сейчас!

Ориол покорно кивнула. Я же взял Рози на руки, чтобы отнести в детскую. Дочка что-то бормотала во сне, но просыпаться не желала. Говорят в дождь крепче спится... Я же, закончив все дела, уснуть так и не смог.

Мысли так или иначе возвращались к Шарлотте. Встреча с ней меня пугала и в то же время заставляла сердце стучать быстрее. Жизнь могла бы сложится совсем иначе, если бы раньше... А что если бы раньше? Дождь за окном то утихал, то принимался с новой силой барабанить по крыше. Я ни о чем не сожалел, не хотел иной доли для себя. Мои мечты обретали воплощение в странной форме и теперь, когда встреча казалась наказанием... Но тот поцелуй, ее взгляд... Я увижу ее снова.

Мне казалось, что я не сплю. Но вот просыпаюсь от холода — из окна тянет сыростью и свежестью грозы. Закрываю окно, забираюсь в постель, обнимаю Ориол. Мягкие кудряшки щекочут нос. В полудреме кажется, что это Шарлотта в моих объятиях. Просыпаюсь в ужасе от своих мыслей и от поцелуев жены. Рассвет подкрадывается незаметно, окрашивая спальню в розоватые оттенки утра. Я встаю, накидываю халат, спускаюсь в столовую и нахожу там тетушку с Шарлоттой за неспешной беседой. Просыпаюсь. За окном и правда встает солнце, путаясь в пушистых облаках.

Стряхнув с себя нездоровую дрему и порадовавшись возможности встать наконец, я укрыл спящую Ориол и спустился в кабинет за подарком для Рози. Накануне вечером мы таки изловили зверюгу. (Ориол призналась, что кошка сбежала от нее, когда супруга пыталась упаковать ту в подарочную коробку.) Взяв на руки мурчащий полосатый комочек шерсти и ужаснувшись беспорядку в кабинетике, я отправился будить дочь.

— Папочка, уже утро? — пробормотала Рози, когда я тихонько позвал ее.

— Да, милая. А с утра мы с мамой обещали подарить тебе подарок, помнишь?
— Конечно, — тут же проснулась дочка. Потянулась.

Вскочила на ноги и завертела головой.
— Где же он? Неужели это такая маленькая игрушка?
— Это совсем не игрушка. Смотри!

Кошка, которую я положил на ковер, проснулась. Рози с криком «Кися!» кинулась к ней.

— Папа, а она добрая?
— Если ты не станешь ее обижать, то и она не станет кусаться.
— А почему она говорит: «Ру, ру»? — Рози обошла кошку со всех сторон.

— Это она мурчит так, ты ей понравилась.
— А как ее зовут?
— Называй как пожелаешь, это же твой кошка.
— Ру, ру... Пусть будет Руша! Есть такое имя, папочка?
— Теперь есть, — улыбнулся я.

Сообщить дочери о поездке было куда проще, чем я думал. Рози восприняла это как приключение и только расстроилась, что кошку придется оставить дома. Достала с полки шляпу, которую ей прислал Бердтрам. Глядя на задорную мордашку Рози я рассудил, что разлука для супруги станет большим испытанием, чем дальняя дорога.

Мои леди радовались поездке, будто не отдавая себе отчета, что мы едем провожать умирающую в последний путь. Так было даже лучше.

 

[Ariona]

читать

Путешествовать с супругой и дочерью мне еще не приходилось. На деле это было то же самое, что везти с собой двоих детей — от Ориол помощи было мало. Ее рассеянность и неуклюжесть достигли своего апогея. Причина была в том, что супруга никогда раньше не покидала Аппалузы, путешествие на другой континент будоражило ее сверх меры. Для дочери же стало настоящим открытием море. Бесконечная вода! Рози припала к парапету на пристани Олд-Пьер, с которой нам предстояло отплыть, и с неподдельным восторгом вглядывалась в морскую гладь. Пока я отдавал распоряжения насчет дорожных сундуков, Ориол выскользнула из кареты и присоединилась к дочери. Благоговейное восхищение на лицах делало мать и дочь совершенно похожими: приоткрытый ротик, приподнятые брови, раскрасневшиеся щеки. Только вот взгляд разный: Ориол напугана открывшимся ей великолепием, а Рози ликует. Как я когда-то. Внешне дочка похожа на Ориол, однако что-то есть в ней и от меня.

На корабле мы много времени проводили вместе. Ориол с Рози будто сговорились не оставлять меня ни на секунду одного — тревоги и волнения, что зарождались в душе, растапливались улыбками и ласковыми словами. Дочка с неиссякаемым энтузиазмом расспрашивала про мое детство, про тетушку, про таинственную Францию, ну а я не скупился на рассказы. Не умолчал я и о Шарлотте, ибо встреча с ней была неизбежна, как новый восход солнца, а излишняя скрытность только пробудила бы ненужные подозрения. Утаивать детскую дружбу не было нужды, и я честно делился с супругой и дочерью своими воспоминаниями, благоразумно умалчивая о былой сердечной привязанности.

Уже в первые дни нашего пути у меня закрались серьезные подозрения насчет пользы морского воздуха для женщин — Ориол страдала морской болезнью. С обедами и ужинами она расставалась без промедлений и все больше бледнела. Однако памятуя о своем желании отправиться со мной в Шам Ле Сим, стойко переносила капризы организма. Кажется, только вчера я приносил завтрак Ориол в каюту, но вот экипаж уже поворачивает на аллею, ведущую к коттеджу, а я так и не придумал, что скажу тете, как буду вести себя с Шарлоттой. Мне думалось, что времени много, все успеется, а на крыльце уже видна фигурка в черном. В черном...

Рози первая выскочила из экипажа и побежала к домику, а я помогал спуститься супруге и упорно не желал поднимать взгляд на... нее.

— У вас платье такое же, как у мамы, только черное. У моей кошки черный нос. Вы любите кошек? Мне папа подарил на день рожденья Рушу, но ее пришлось оставить дома. Вы знаете где мой дом? — Рози осаждала новую знакомую вопросами.
— Ты Элеонора Роуз? — от знакомого голоса с мягким акцентом мурашки побежали по спине.
— Рози. Меня зовут Рози. А вы тетя Шарлотта? Мне папа рассказывал про вас. Вы помните моего папу?

Шарлотта не успела ответить. Резко распахнув дверь, на пороге появился Шмидт. Я кинулся к нему как к спасению:

— Как она? Мы успели? Почему... — кивок в сторону леди позади нас, — траур?
— Жива. Идемте же!

Не оборачиваясь, я проследовал за другом в дом. Вел я себя неподобающе грубо по отношению в леди, однако, у одра умирающей мне простят еще и не такое. Уже из-за двери я услышал щебетание Ориол:

— Милочка, Джон столько о вас рассказывал! Уверена, мы станем добрыми друзьями!

Тетя была без сознания. Она лежала тихо, спокойно, будто спала, вот только отекшие глаза и запавшие щеки свидетельствовали о том, что жизнь в ней угасает. Я провел подле ее постели несколько дней, не покидая не на миг, надеясь улучить момент, когда она придет в себя. На вторую ночь я дремал в кресле, когда моей руки коснулся ветер — то было легкое прикосновение старушки. Она узнала меня: «Джонни», — прочитал я по губам. «Я приведу вашу внучку мадам, дождитесь Рози», — и стремительно вышел, моля Смотрящего, чтобы он не забрал ее раньше времени. Заспанная дочка, зябко кутающаяся в халат Ориол, Шмидт в мятом жителе и с опухшими глазами, привидением прошмыгнувшая в комнату Шарлотта, служанка с подсвечником и я, кусающий губы: вот та компания, что предстала перед мисс Жирар через минуту. Но как спокойна и умиротворена она была. По очереди мы подходили к ней, прощались. Долго шептала тетя что-то склонившийся к ней Ориол. И к рассвету мисс Клодины Жирар не стало.

На то же утро Шмидт покинул дом. Судя по его осунувшемуся лицу, не спал он несколько месяцев. На прощание друг буркнул про напряженную обстановку дома, ревнивых женщин и «настоящее веселье». Пахло откровенным цинизмом и вчерашним нектаром.

Я тревожился о Рози — дочка впервые столкнулась со смертью (не считая младенцев). Для детей подобные происшествия оборачиваются кошмарами и страхами, либо же проходят незаметно. Когда я спросил малышку как она себя чувствует, Рози пожаловалась на укушенный палец.Я аккуратно перевел разговор к ее бабушке, старался разузнать как дочка отнеслась к происшедшему. На это мой мудрый ребенок ответил: «Мама говорит, что Смотрящий заботится о душах. А тетя Шарлотта говорит, что так устроено в мире, и в этом нет ничего плохого. И еще она говорит, что душа тети живет в ее потомках. Я не поняла, что это значит, но пусть лучше она живет где-то, чем незнакомый Смотрящий будет заботиться о бабушке». Так я узнал, что Рози подружилась с Шарлоттой и они вместе ловили бабочек, собирали гербарий и даже поймали черепаху. Которая и укусила дочку.

Сам же я занимался похоронами, всеми силами избегал встреч с Шарлоттой (тех самых встреч, о которых я грезил годами, да, да), рассеяно отвечал на вопросы супруги и постепенно понимал, что оплоты моего спокойного мира разрушены. Нет скептика-Бердтрама рядом, нет больше безбашенного Шмидта, и никогда я не получу письмо, начинающееся словами «Mon cher John». Больше не к кому мне обратится за советом, не на кого надеяться. «Теперь все решения будут только за мной», — думал я. «Ха-ха!» — сказала мне судьба.

Когда прошли похороны, и я принял все положенные соболезнования, настало время возвращаться нам домой. Не решенным оставался только один вопрос. Миссис О'Брайн, которая жила в доме тетушки. Из разговоров с соседями я понял, что леди вдовствует (оттуда и черное платье, которое так напугало меня по приезде), что муж не оставил ей должного обеспечения, и потому она снимала комнату в доме тетушки по старой дружбе. Я всерьез раздумывал о том, как бы предложить ей помощь так, чтобы не обидеть, не навлечь пересудов и избежать общения. Будто в ответ на мои мысли Ориол теплым вечером спустилась в садик, где я проводил время с Рози, сортируя пойманных ею бабочек, и попросила обсудить некоторые вопросы.

— Джон, мне хотелось бы поговорить с вами о миссис О'Брайн. Я понимаю, что вы сейчас сам не свой, но, право, мы просто не можем не проявить участие к этой леди. Вы знаете что она в совершенно затруднительном материальном положении? Этот домик содержать ей будет невозможно, и вот я подумала... Что Рози? Да, милая, мы непременно завтра с тобой сходим к реке, но сейчас маме надо поговорить с папой. Ступай. Так вот... Джон, прошу вас, предложите ей погостить у нас!

— Дорогуша, да вы шутите! Мне казалось вы не слишком-то и ладите. С чего вдруг такой широкий жест?
— О, как вы могли такое подумать! Мы с Шарлоттой стали добрыми подругами, вы бы знали как она умна! Право, никогда я не встречала леди, которая могла бы похвастаться такими глубокими познаниями в географии, экономике и письме. Вы бы слышали, как славно рассуждает она о политике. Ее супруг был ученый, и миссис О'Брайн многому у него научилась.

— Политика? География? Моя дорогая, да вы же не знаете где находится Египет, и какой сейчас президент в США! Мне думается, что будет куда уместней предложить мадам помощь, и не навязывать ей дружбу.
— Навязывать? О нет! Шарлотта много говорила о том, что хотела бы увидеть Америку. И потом, Джон... В скором времени... Мне будет приятней находиться в женском обществе, потому как я вовсе стану избегать общества...
— Раз вы начали так изъясняться... О великий Смотрящий, вы ждете ребенка?!

От такого прямого заявления Ориол покраснела до ушей. А я боюсь, напротив побледнел как смерть. Прошлые роды чуть не свели супругу в могилу. Как мы могли быть так неосторожны!

— Вы не рады? — тихо-тихо проговорила супруга.
— Я рад. Но не... Я виню себя. Ваше здоровье недостаточно восстановилось, и снова... Я настаиваю на отдельной спальне впредь!
— О, не вините себя мой дорогой. Это была моя... м... инициатива. Теперь я так счастлива!

— И надо полагать, что вы не сможете отказать мне в моей маленькой просьбе? Представьте, каким испытанием станут месяцы одиночества. Неужели вы не сделаете для меня такой малости, всего лишь разрешить моей подруге пожить в нашем доме, — взгляд из-под ресниц.

Откровенно говоря, я был совсем не рад новости и не разделял оптимизма супруги. Слишком хорошо я помнил прошлые роды. Ориол кокетничала и улыбалась, уговаривала меня, а я понимал, что ситуация вовсе не веселая.

— Я так понимаю вы уже переговорили с миссис О'Брайн и она согласилась? — сухо спросил я. Ориол кивнула. — Я обсужу этот вопрос с ней сам и дам вам знать.

Так просто и так сложно. Мои мечты сбывались одна за другой все в более странной и странной форме. Как желал я привезти Шарлотту в Аппалузу, и теперь у меня есть не то что такая возможность, но даже в некотором роде необходимость. Отказать беременной супруге в этой просьбе было бы верхом эгоизма. Я тогда надеялся на благоразумие Шарлотты, на то что она сама не пожелает жить в моем доме. Ведь это станет настоящим испытанием для нас, однако к ужасу в моей душе примешивалась... радость, надежда? Тогда я отмахивался от этих составляющих, тем самым только больше взращивая их.

Нашел я Шарлотту на ее любимом месте, в гостиной с книгой. Одной рукой она держала фолиант и не замечала ничего вокруг. В этой женщине без труда узнавалась девчонка, которой я раз и навсегда отдал свое сердце. Я не дал себе залюбоваться ею, не дал памяти унести меня по волнам воспоминаний. Призвал на помощь отчуждение долгих лет, обиду за ее отъезд...

— Я так понимаю, вы сговорились с моей женой и едете в мой дом? - начал я ворчливо и сам же устыдился своих слов. Как малодушно! Ну что я несу!

Леди вздрогнула, не поднимая взгляда отложила книгу, расправила юбки, встала.

— Позвольте объясню. Ваша супруга предложила поехать мне в Америку, чтобы заниматься с Розой. Мне так или иначе нужно было бы искать место гувернантки, работать в семье друзей, знаете ли, всегда предпочтительней, — ирония так не вяжется с ангельским взглядом и мягкой улыбкой. Она совсем не изменилась. Только если стала красивее.

-—То есть вам Ориол предложила место гувернантки?
— Нет. Дружеский визит. И только, мсье Нов'ель. Никаких поводов для обид. Вы знали, что Роза больше похожа на вас, чем на маму?
— У вас есть дети? — неожиданно спросил я. Какое мне дело...
— Нет.
— А муж?...
— Пневмония.
— И вы не...?
— Его я любила не больше, чем вас.
— Я не об этом хотел спросить.

— Да брось, Джонни. Только потому, что ты собирался жениться на мне в шестнадцать лет, глупо ломать такую трагедию.
— А ты совсем не изменилась, Лотти. Делаешь вид, что тебе все равно.
— Может и правда все равно?
— Разумеется. Как и мне.
— Ну тогда у тебя, милый Джонни, нет причин отказывать супруге в ее просьбе. Или у тебя есть возражения против визита подруги детства? Ты собираешься их озвучить?
—...Рози будет счастлива, я полагаю. Она говорила, что вы подружились.
— Уважаю ваше решение, мсье Нов'ель. Готова подчиниться воле великого плантатора и отправиться в дикую Америку, как только вы, мсье, сочтете нужным.

Как легко обмануться хорошеньким личиком и плавной, даже слегка ленивой, грацией этой леди. Я и забыл, как она бывает остра на язычок, сколь быстро выводит меня из равновесия и какое оставляет послевкусие восхищения.

техническое

Вот такой Шарлотта переехала:

И вот таким образом:

 

[Ariona]

читать

Как легко иметь дело с джентльменом — можно проявлять жесткость, чертыхаться и спорить в свое удовольствие. Мужчина в своих суждениях руководствуется логикой, здравым смыслом, порой тщеславием, но никогда сиюминутными желаниями. Иметь же дело даже с самой здравомыслящей особой куда сложнее, чем с грубейшим из северян. Никогда деловой партнер не отменит сделку только потому, что у него «с утра дурное настроение», а джентльмен не скажет в споре: «Просто я так хочу!» Если мужчинам не хватает слов — они хватаются за пистолеты. Если женщины не могут получить желаемое — они ударяются в слезы. Плачущая женщина слаба и беззащитна, а плачущая беременная женщина, помимо того, еще и всемогуща.

Моя супруга в совершенстве владела подобными женскими уловками. И как бы успешно я ни заключал сделки,

каким бы уважением ни пользовался у соседей,

а спорить с плачущей супругой, которая носит под сердцем дитя, представлялось для меня невозможным. Когда через несколько дней я вновь поднял вопрос о визите Шарлотты в поместье, то Ориол устроила форменную истерику. Сколь язвительно не звучали бы слова Лотты, а правда в них была — весомых причин отказать супруге у меня не находилось. Рассказывать же о былой привязанности я не имел ни малейшего желания, потому как не был до конца уверен, что не выдам сам себя. Отпаивая Ориол в тот вечер успокоительными травами, я твердо решил, что ее здоровье и жизнь нашего малыша дороже всех моих личных треволнений.

Избегать Шарлотту до бесконечности я не мог. Неуклюжие встречи в столовой, скомканные приветствия и опущенные долу взгляды так или иначе привлекли внимание супруги. Трактовала это милая Ориол следующим образом: «Вы злитесь, что я провожу с моей дорогой подругой времени куда больше, чем с вами!» Я радовался наивности супруги и счел необходимым поговорить с Лоттой еще раз.

Первая встреча была совсем не такой, как мне хотелось бы: я прятался за обиду и агрессию, а мадам под маской цинизма скрывала смущение. Мне хотелось ей все рассказать: как я любил ее, как ждал, сколь много значила она для меня и какое светлое чувство подарила. Но опасно было ворошить прошлое, больно и бессмысленно. Конечно, Лотти говорила, что все забыла. Что еще она могла сказать женатому мужчине?..

За несколько дней до отъезда мне удалось застать мадам одну, без Ориол, что в то время было подобно чуду. Шарлотта, завидев меня, тут же предприняла попытку выйти из гостиной.

-— Подождите, не уходите.

Она замерла, посмотрела на меня исподлобья и покраснела. Всего секунда потребовалась ей на то, чтобы скрыть смущение — плечики расправлены, взгляд спокоен, губы плотно сжаты. Лотте было не по себе не меньше, чем мне, но она этого не показывала. Маленькая гордая леди.

— Мы перешли на «вы»? — сухо спросила она.
— Да. Так будет лучше. Что было, то прошло. Ведь вам все равно, насколько я помню? — я не удержался от легкой иронии.
— Если вы пришли насмешничать...
— Вам насмешничать позволено, а мне нет? Но давайте оставим разногласия. Шарлотта, послушайте... — я хотел взять ее за руку, однако она в ужасе отшатнулась и спрятала кулачки за спину.
— Нет, это вы послушайте! Я не позволю этих всех... вольностей! Ваша супруга просто чудо, а вы... Я не поеду никуда! — ее голос, со столь милым акцентом, предательски дрожал. — Найду место во Франции, пойду хоть в работный дом!
— Да успокойтесь же!

— Я не имел в виду ничего подобного. Шарлотта, милая, успокойтесь. Присядьте. И не нужно так остервенело прятать ручки, я на них не покушаюсь. А теперь скажите, вы действительно хотите остаться здесь? Вы не хотите ехать в Америку как компаньонка Ориол?
— Меня здесь ничто не держит. Родителей давно нет в живых, муж умер. Мистер Шмидт много рассказывал об Америке, мне бы хотелось повидать тот край.
— С моей семьей? — я говорил мягко, спокойно, как с ребенком.
— Ориол очень мила. Много сплетничает, но, знаете, совсем незлобно. А Рози очень умная девочка. Мне бы хотелось с ней заниматься. Только вот вы...
— Я могу быть вам другом, поверьте. Никаких вольностей, Смотрящий упаси, — я улыбнулся. — Давайте перестанем поминать прошлое, станем добрыми приятелями как прежде. Когда на свет появится ребенок, вы сможете покинуть поместье. А до тех пор, прошу, давайте не будем расстраивать Ориол.
— Значит ради вашей супруги?
— Да, ради нее.

Шарлотта внимательно смотрела на меня, будто хотела уличить в обмане. Но я был искренен. Моя семья значила для меня много больше, чем эти удивительные светло-зеленые глаза. С легкой улыбкой леди кивнула, поднялась с кресла и протянула мне руку.

— Давайте начнем сначала. Мое имя Шарлотта Дебуа О'Брайн. Можете звать меня мадам Дебуа.
— Мистер Джон Новель. Вы можете звать меня мсье Нов'ель, — я поднес протянутую ручку к губам.

Разумеется, скованность и некоторая неловкость осталась между нами и после примирительной беседы. Былая дружба и душевная близость, казалось, навсегда потеряны. В дороге нам не доводилось оставаться наедине, а если же подобные редкие моменты случались, мы оба чувствовали себя неуютно и стремились оказаться как можно дальше друг от друга.

Обычно повисала напряженная тишина. Неловкая, неправильная и тягостная. Нам было нечего сказать друг другу. Хотя скорее наоборот, сказать хотелось много, однако мы не могли себе этого позволить.

Публичное же общение ограничивалось сухими ничего незначащими фразами вроде: «Прошу, проходите», «Ваша каюта прямо по коридору», «Погода чудесна. Не правда ли?» и «Отчего у вас зеленые волосы? Ах, вы занимались c Рози рисованием...» Шарлотта сдерживалась от ехидных комментариев в мой адрес (хотя по тому, как она прячет улыбку, я понимал, что порой дается ей это нелегко), я же, в свою очередь, игнорировал всяческие недозволительные мысли и стремления. Проявлять дружеские чувства я опасался, потому как слишком вольное поведение в моем положение было недопустимо, а нащупать грань между отчуждением и явной симпатией было непросто.

Здоровье Ориол вызывало у меня серьезные опасения. Супруга часто жаловалась на боли и день ото дня становилась все слабее и бледнее. Но несмотря на физические недомогания Ориол была жизнерадостна и выглядела счастливой — она носила под сердцем желанное дитя. Привязанность между Шарлоттой и моей супругой достигла тогда апогея. Они были так непохожи между собой, однако недаром говорят, что противоположности притягиваются. Спокойная, рассудительная Шарлотта вызывала искренний восторг у легкомысленной и неусидчивой Ориол. И судя по тому как терпеливо Лотта выслушивала эмоциональные излияния подруги, пытаясь вставить хоть слово, непосредственность и обаяние супруги покорили и ее. Ориол же не уставала повторять как ей повезло встретить такого нежного и доброго друга, как не хватало ей женского общества — ведь росла она с сестрой — и как счастлива она, что мадам Дебуа приняла наше приглашение.

Когда нам случалось оказаться всем вместе, Ориол тут же придумывала тему для разговора:

— Дорогая Шарлотта, поделитесь с моим супругом вашими идеями по поводу аболюци... абилоци... ну тех людей, что хотят отменить рабство. Я со своими куриными мозгами не поняла и половины, однако Джон так умен, уверена он сможет по достоинству оценить ваши познания в этом вопросе.

Мадам рассуждала в высшей степени занимательно, находчиво аргументировала свою позицию и проявляла глубокие познания в различных областях. Долгие часы в экипаже скрашивали диспутамы на всевозможные темы. И хотя некоторые из них были далеко не женского ума делом, я не мог не восхищаться здравомыслием Лотты.

-— «Записки сноба», о которых вы упомянули, кажутся мне достоверным изображением реалий английского быта. Поверьте, я прожил в Лондоне достаточно, чтобы с уверенностью судить об этом, — говорил я.
— Как это замечательно, то, что вы сказали! — восклицала Ориол, хотя я мог поклясться, что она не брала книгу в руки уже несколько лет.

Шарлотта же внимательно слушала, обдумывала мои слова и не спешила с ответом.

— Боюсь, я не могу согласиться с вами. Мистер Теккерей видится мне пессимистом и циником. А вот мистера Диккенса я полагаю истинным джентльменом. Он умеет тонко изобразить правду жизни не впадая в крайности.
— Мистер Диккенс — романтик, и потому его сатира окрашена в мягкие тона, — возражал я.

Шарлотта выразительно подняла брови, но удержалась от подтрунивания, — раньше она не упускала случая отпустить замечание по поводу моего собственного романтизма, уверяя, что ей самой все это чуждо. Рози с интересом прислушивалась к нашей беседе, а Ориол, совершенно не понимая о чем речь, рассеяно улыбалась.

Замечая, что Ориол не может поддержать беседу на должном уровне, я переводил тему на более приземленные вещи. И тогда супруга с воодушевлением принималась щебетать, посвящая Шарлотту во все сплетни Аппалузы, обещая представить ее всем завидным холостякам и планируя, как они вместе станут проводить время в поместье. Я же в такие минуты (которые нередко превращались в часы) был предоставлен сам себе и своим мыслям.

Как бы странно это ни звучало, а в ту пору я был счастлив. Истинной радостью было для меня видеть супругу такой оживленной и веселой. Прощание с тетушкой отдавало горьким привкусом потери, и тем не менее дарило тепло — я успел проститься с ней, представить свою семью и сказать, как сильно я ее люблю. А Шарлотта... я был счастлив просто видеть ее изо дня в день. Без всякой надежды, без сожаления и без былого надрыва. Я учился принимать жизнь такой, какая она была, и радоваться тому, что имел.

от автора

Непонятное темное пространство, в котором разворачиваются события этой главы, является попытками автора реализовать крытый экипаж.

баллы

Баллов было 28
+ 0,5 (достижение вершины карьеры нектародела)
+ 0,25 (10-й навык обаяния у социально неловкого Джона)
Итого: 28,75

 

[Ariona]

читать

Прибыли мы в поместье в середине февраля. Зима 1845-1846 была на редкость холодной — по ночам температура опускалась до минус двух. Мне же, привыкшему к промозглому английскому туману, южные зимы казались на удивление мягкими и теплыми; за всю мою жизнь в Аппалузе снег выпадал всего два раза.

Однако для супруги и дочери, родившихся и выросших под жарким южным солнцем, северный ветер (кажется, Хэйли называла его Хэйси-тун) причинял массу неудобств. Ориол проводила время не иначе как у камина и наотрез отказывалась выходить на ежедневные прогулки, которые ей прописал доктор. Дни напролет она сидела в доме, кутаясь в шаль и пытаясь скрыть этим небольшим куском материи уже более чем очевидный живот. Ее мучила постоянная тошнота и чрезвычайная слабость. Врач заверил, что причин опасаться за здоровье жены у меня нет — период токсикации протекает в тяжелой форме, и только. Однако видя, как истощена супруга, как она отказывается от всего, что готовит кухарка, я не мог оставаться спокойным. Казалось, не получая достаточного питания, малыш высасывает жизнь из матери.

Каждое утро я начинал с визита на кухню. Следил за тем, что и как готовит Мэйси, пробовал сам, прежде, чем нести порцию супруге.

Но даже если поутру Ориол просила сладкую кашу, то уже через полчаса, когда эта самая каша подавалась ей, супруга в ужасе отодвигала тарелку и говорила, что такое она есть не может. Понаблюдав несколько дней за нашими мытарствами, Шарлотта предложила следующий выход.

Она с Ориол спускалась на кухню, усаживала последнюю в кресло и давала выбрать супруге именно то, чего она хотела отведать в данный момент. Тут же готовилось указанные блюдо, с учетом пожеланий супруги. Мэйси причитала, что нельзя сладить баранину и что за порчу продуктов ее высекут, но ослушаться хозяйку не смела. Так, Ориол начала есть хоть что-то, а Шарлотта, наслушавшись причитаний кухарки, уверилась в том, что рабовладельцы жестоки по отношению к черным. О чем не преминула меня уведомить. Но это отдельная история.

Помня, как быстро Ориол пошла на поправку после прошлых родов только оттого, что была увлечена подготовкой к празднику, я решил снова найти ей занятие. Супруга еще по дороге домой мечтала многое изменить в доме на французский манер — ампир пришелся ей по душе. И вот по возвращении из очередной деловой поездки в город,

я вручил Ориол альбом для эскизов, новенькие краски и свое одобрение на переделку любых комнат в доме по ее почину. Супруга пробормотала тихое «спасибо» и уткнулась взглядом в пол. Беседа, которую вели супруга с Шарлоттой, прервалась. Я попытался завязать разговор с Ориол, спросить о самочувствие, но кроме «спасибо, хорошо» так ничего и не услышал. Не желая более терзать деликатность супруги, я вышел вон, оставив подруг наедине. Как только закрылась дверь, до меня донеслись восторженные восклицания Ориол: «Весь дом! Моя дорогая, не правда ли, это чудесно! Супруг так внимателен к моим желаниям, о, я самая счастливая на свете!» Было очевидно, что с занятием и подарком я угадал.

С Шарлоттой мы встречались по большей части за трапезой в столовой и, не считая слуг, были наедине — для Рози предназначалась детская столовая, а супруга питалась отдельно. Поначалу за столом висела неловкая тишина, но вскоре мы нашли простую и неисчерпаемую тему — Ориол. Супруга будто незримо присутствовала с нами третьей за столом, не позволяя забыться. Начиная с неловких, официальных фраз, мы раз за разом беседовали все свободнее, время от времени задавали вопросы, ответы на которые лежали в области «личное», но никогда не затрагивали наше общее прошлое. Иногда мне казалось, что мы вернулись в детство, в ту пору, когда я еще не отважился выразить чувства Лотте, а только-только сам начал догадываться о них. Между нами вновь была дружба хотя и несколько скованная, но все же искренняя.

Тогда я узнал больше о замужестве мадам. Ныне покойный супруг был много старше Лотты, и по ее словам он был умен, образован и пользовался большим уважением в ученых кругах. В доме мистера О'Брайна была собрана отменная библиотека, которая и позволила Шарлотте закончить образование. Я для себя сделал вывод, что в основе того брака лежало взаимное уважение и восхищение, спрашивать же об этом напрямую было неуместно. В свою очередь, я рассказал Шарлотте о своей помолвке, о том, что скомпрометировал Ориол и потому женился. Пожалеть об этом мне пришлось немедленно — в тот вечер Лотта называла меня не иначе как «сэр Ловелас».

Нередко между нами вспыхивали споры основной темой которых, так или иначе, было рабство. Шарлотта считала, что рабский труд аморален и не может существовать в религиозном, цивилизованном обществе демократической Америки. Я же был убежден, что не мы придумали эти законы и не нам их менять. Я был противником жестокого обращения с черными — да, но никогда не желал отмены рабства как явления. Шарлотта говорила о возрастающем числе побегов, а я отвечал, что случаи единичны. Если же дать вольницу всем черным, то наступит хаос и неразбериха, ведь они, кроме как подчинятся воле хозяина, ничего и не умеют. Я был уверен, что мои рабы не променяли бы сытую жизнь на сомнительную радость свободы. Свобода предполагает ответственность, а о какой ответственности может идти речь, когда чёрные и имени своего написать не может. «Вот в чем дело!» — восклицала Лотта, — «Нет школ, где они могли бы учиться!»

Устав спорить на эту тему, я предоставил Шарлотте возможность самой поговорить с моим надсмотрщиком, стариком Квинси. Велев ему учтиво отвечать на все вопросы леди, я встал чуть поодаль и прислушивался к беседе. «Вы бы хотели стать свободным?» —«Да что вы, мэм, куда же мне, старику, на свободу-то. Да я и не знаю, что с ней и делать-то. По мне, лучше служить доброму человеку, так вот, мэм.»

На обратном пути Лотта сердилась, что я специально ей такого негра подсунул, мол знал, как он так будет отвечать. Я не стал возражать, потому как и правда были среди молодняка дурные негры, троих в том году мне даже пришлось продать. И все чаще патрули ловили беглых, но то были ленивые, никчемные создания. В большинстве же своем негры придерживались мнения Квинси. Не стал я рассказывать Шарлотте и о том, что бывало соседи пороли до полусмерти рабов, что часто среди хижин бегали мулатики, как продавали детей отдельно от матери... Незачем знать такое леди, которая задумчивым взглядом провожала беленые хижины.

О том, что у нас будет двойня стало известно за три месяца до срока. После осмотра доктор зашел ко мне в кабинет и вместе с этой новостью выразил соболезнования. Хрупкое телосложение супруги, да еще осложненное истощением, обещало сделать роды очень тяжелыми. Доктор говорил так, будто и не надеялся на счастливый исход, будто Ориол и малыши уже были мертвы. Рассердился я тогда не на шутку. Припоминая самые заковыристые ругательства, я выставил доктора из дому, выкрикивая вслед обещания в следующий раз непременно пристрелить его (после я принес ему извинения, впрочем, как и он мне). В тот же вечер я заперся в кабинете и невидящим взглядом смотрел на прыгающее пламя свечи. До этого я не допускал мысли, что Ориол может умереть.

Почти весь март супруга провела в постели. Мне страшно вспоминать изможденную женщину, которая неизменно приветствовала меня слабой улыбкой. Я не знал, как можно терпеть такие мучения и при этом продолжать любить меня и детей. В тот холодный мартовский вечер Ориол стало чуть лучше, и она изъявила готовность надеть красивое платье и сойти в гостиную. Я счел это добрым знаком. Вечером Шарлотта сопроводила ее вниз, усадила в кресло у камина;

я привел дочку, которая занялась своей игрушкой, а сам сел поодаль с книгой.

Семейная идиллия продолжалась недолго, уже через четверть часа Ориол стала проявлять признаки беспокойства. Тотчас я осведомился не желает ли супруга отправиться обратно в спальню. Сочтя кивок книжному шкафу достаточным ответом, я помог супруге подняться.

— О, что... — Ориол прижала руку к животу.

Повинуясь порыву, я нежно дотронулся до живота супруги и почувствовал, как малыш толкается! Волна нежности накрыла меня с головой, таких сильных эмоций я не испытывал, даже когда взял малышку Элеонору впервые на руки. Остро, как никогда прежде, мне стало ясно, что мы трое, то есть четверо, одно целое: я, Ориол и малыши. Я поднял глаза и встретился с таким же счастливым взглядом супруги.

Это было всего лишь мгновение. А в следующее я с трудом успел подхватить падающую Ориол. Я помню ступеньки, много крови на красном платье, крик Рози, топот ног по коридору.

«Вам нужно уйти», — говорил внезапно появившийся в спальне доктор. Конечно, он не сам появился, за ним послали мальчишку-негритенка. Я помню, как не хотел оставлять супругу, как Ориол шептала «я справлюсь»,

как Шарлотта вывела меня из комнаты, обняла и оставила одного. Помню, как сидел на диванчике рядом с мирно спящей Рушей,

как заглядывал в спальню к спящей Рози, каждый раз в темноте натыкаясь на черную няньку. Помню как молился Смотрящему, хотя никогда в него не верил, и как прислушивался к звукам в той комнате, где на свет появлялись мои сыновья.

И наконец, помню нахмуренное, уставшее лицо Мэйси, которая вышла ко мне уже под утро.

«Мальчики...»

Да разве тогда имело значение — мальчики или девочки.

«Живы. И хозяйка жива, но она...»

Я не дослушал и кинулся к двери, с которой не сводил глаз всю ночь. Служанка что-то кричала мне вслед. Белые простыни и белое лицо в обрамлении золотых кудрей. Два маленьких свертка на руках у Шарлотты, которая сидит рядом с кроватью и тихо что-то приговаривает. Доктор успел перехватить меня прежде, чем я подошел к супруге и детям.

— Вам не придется стрелять меня, Джон, — говорил он, выводя меня из комнаты. — Все трое живы и должен сказать, что это просто чудо. Однако вы должны знать, что больше никогда миссис Новель не сможет родить ребенка.
— Мне нужно к ним!
— Позже. Сейчас вам стоит поскорее наречь детей и окрестить.

В ту мартовскую ночь второй раз за мою жизнь в Аппалузе выпал снег, сделав холмы похожими на заблудившиеся айсберги.

.

баллы

Баллы 28,75
+0,5 (достижение вершины карьеры "садовод")
Итого: 29,25

аддоны

Удален аддон "Будущее".

 

[Ariona]

читать

Мальчики родились раньше положенного срока, и потому первый месяц требовали особого ухода. В спальне жарко топили камины и ставили около кроваток тазы с водой — все для того, чтобы поддерживать в комнате нужный климат. Для супруги были вредны и жара, и влажность, поэтому двойняшек я решил перенести в подготовленную для них комнату, а в нашей спальне наконец открыли окна. Свежий мартовский воздух уносил запах болезни и страха.

Мы все пребывали тогда в большом волнении. Сейчас-то мне доподлинно известно, что супруге уготована долгая жизнь, а малютки и знать не будут о том, каких трудов стоило матери произвести их на свет. Однако весной сорок шестого года дом не ведал покоя, как и я сам. Уход за малышами и Ориол, которая провела месяц в постели, прежде чем доктор позволил ей встать, занимал меня полностью и не оставлял сил ни на что иное. В ту пору мне довелось приобрести множество новых способностей: спать по три часа в сутки, посматривать отчеты за час против обычных пяти.

И чувствовать из соседней комнаты, когда нянька начинала отлынивать от работы.

Я сомневался, сможем ли мы различать новорожденных, но вскоре стало ясно, что перепутать их попросту невозможно. Старший, нареченный Стюартом, ел за двоих и спал за троих. Просыпаясь, голодный сын орал как пароходная сирена, и мгновенно успокаивался, стоило только кормилице взяться за дело. Наевшись, засыпал, да так крепко, что мы могли говорить в голос и не бояться потревожить его. Глядя на толстощекого Стю, я думал о том, что именно он унаследует мою землю и дом, что он станет мне помощником и поддержкой в старости. Мы с ним стали бы выращивать кофе и виноград, соревноваться в умении метко стрелять и прыгать через изгороди, стали бы играть в домино и вист вечерами, вести беседы.

Второй ребенок, Теодор Мюриэль, в отличие от своего братца, родился хилым и чахлым, просыпался каждый час и беспрестанно хныкал. Подобрать ему кормилицу было непросто — этот маленький гурман отверг четырех негритянок, прежде чем с явным неудовольствием на сморщенном личике взял грудь. Поначалу дети спали в одной кроватке, но стоило Стюарту заворочаться (а он обладал удивительным талантом переворачиваться во сне вверх тормашками), как младший принимался пищать на одной ноте и успокоить его было воистину непросто.

Во избежание подобных концертов в магазине старины Френка была заказана еще одна кроватка, и Тэд стал ее единоличным владельцем.

Что же касается Ориол, то я с уверенностью могу заявить, что на свете не бывало маленькой женщины исполненной большей нежностью, любовью и тревогой, чем моя супруга в первые месяцы после рождения сыновей. Целыми днями она размышляла будет ли у малыша Тэдди такой же музыкальный слух, как у нее самой (в хилом телосложении мамочка углядела творческую натуру), и каждый раз, заслышав его заунывное хныканье, призывала всех, кто находился рядом, непременно оценить потенциал будущего великого композитора.

По правде говоря, было трудно оценить музыкальность двухмесячного младенца, но Ориол вся так светилась и сияла радостью, и так простодушно выкладывала то, что было у нее на сердце, что и я, и Шарлотта, и даже доктор, который регулярно посещал нас, волей-неволей прониклись живейшим интересом к делу. Всякий раз, когда мы встречались за столом, как будто по забывчивости кто-нибудь из нас непременно упоминал тему музыки,

давая тем самым возможность супруге посмаковать подробности.

В заботах прошла весна, и мы встречали на пороге лето вместе с жарким солнцем и такими же яркими улыбками. Ориол, хотя и недостаточно оправилась физически, с троицей восполняла это своим оптимизмом и жизнерадостностью. Заручившись моим согласием, она взялась изучать премудрость музыкальной науки, чтобы в будущем не краснеть перед сыном, и выбрала себе в помощники Шарлотту, у которой, как оказалось, был недюжий педагогический талант. С теорией леди разобрались довольно быстро,

а вот практика оказалась мучительна не только для рояля, но и для всех обитателей дома. Скрываясь от этого безобразия, я проводил теплые летние вечера в кресле-качалке с книгой или же отчетами, и часто компанию мне составляла дочка.

Для Рози мало что изменилось — младенцы не затрагивали сферу ее интересов. Находя меня в одиночестве, дочка приносила табуретку и устраивалась подле.

Выждав, покуда я закончу чтение, она принималась рассказывать о своих детских событиях и находках. К примеру, о рыбке, которую мы с ней выловили в пруду за домом

и которая теперь живет в банке и зовется Густавом. О судьбе двух предыдущих Густавов по сей день ничего не известно.

С увлечением юного натуралиста перечисляла всех мышей, белок и птиц, которых ей удалось поймать, зная, что я ругать за это не стану. Супруга, прознав про специфичное увлечение Элеоноры, лишись чувств (этому поспособствовала мышь, которая совершенно некстати оказалась в шкатулке). Придя в себя, Ориол потребовала, чтобы «этой гадости» в доме не было. Пугать маму понапрасну не стоило, поэтому стадо ящериц, ораву черепах и нервного бурундука мы с дочерью эвакуировали во двор, где Рози продолжила познание окружающего мира, получив от меня строгий наказ в дом представителей фауны не таскать.

К несказанному счастью Рози, Шарлотта, которую дочка считала подругой несмотря на разницу в возрасте, мышей и черепах не боялась, и посему была назначена личным консультантом по вопросам живой природы к обоюдному удовольствию обеих — Шарлотте явно нравилось выступать в роли учителя, а Рози как раз переживала острое увлечение вопросом «Почему?»

Арифметика дочке давалась легко, и в том числе потому, что Лотта старалась прибегать к наглядным примерам. Сначала леди складывали и вычитали яблоки, а после перешли к делению пирогов и умножению конфет. В этой вкусной дисциплине целеустремленность Элеоноры проявилась в полной мере.

В результате занятий географией семья лишилась одного из глобусов — ученица и учительница так и не сознались, кому принадлежала идея приклеивать кораблики и человечков на «пройденные» земли и моря. Несчастный предмет антиквариата благоразумно поворачивали к стене, и потому долгое время его плачевное состояние сохранялось втайне. Когда же все открылось, то глобус походил на линялого ежа после тяжелой болезни. Я отчитал и дочку, и Шарлотту, которая так легкомысленно попустила подобное, и усадил обеих отклеивать «великих мореплавателей» от океанов, радуясь, что сыновья пока ограничивают свою разрушительную деятельность кроватками.

Когда оказалось, что Элеонора неспособна к истории и безнадежно путает Марию-Антуанетту с Марией Стюарт, Шарлотта придумывала разыгрывать небольшие сценки с ученицей в главной роли. Необходимый реквизит был изготовлен за пару дней — благо рабочих рук в доме было много — и по вечерам Рози превращалась то в Изабеллу I, то в Мартина Лютера. В этой затее принимали участие и мы с Ориол: супруга изображала императриц (для активных ролей она недостаточно оправилась), ей полагалось сидеть на «троне» в самодельной короне; я же играл то королей, то коней, потому как главному действующему лицу непременно требовался транспорт. Шарлотта садилась поближе к лампе и читала нам вслух.

Отдельно стоит упомянуть о гербарии, который леди начали собирать еще во Франции. Ориол обычно не вмешивалась в учение дочери, не уставая повторять, что ее бедный умишко не может понять всех этих сложных вещей, но увидев альбом с засушенными цветами, заинтересовалась всерьез. Она вместе с Рози стала заниматься оформлением страниц: делать поясняющие рисунки, схемы и красивые, но не слишком грамотные надписи — мне довелось быть свидетелем тому, как Элеонора исправляет мамину «рамашку».

Рисунки были гордостью Ориол и, надо отдать ей должное, вполне заслуженной. Не имея природной склонности к этому занятию, супруга достигла выдающихся результатов только благодаря своему упорству. Дочке же рисование давалось легко, и потому она не прикладывала особых усилий для совершенствования в этой области.

Сил для прогулок у Ориол было недостаточно, и Рози с Шарлоттой, вооружившись корзинками, вдвоем занимались поиском и сбором образцов.

Да я и сам, желая внести лепту в общее дело, съездил на другой берег реки за турецкими гвоздиками, которых так не хватало для коллекции. В результате всех трудов лучшие образцы были оформлены в рамку, самые вкусные экземпляры съедены кошкой, а два альбома по сей день хранятся в библиотеке.

На волне этого увлечения леди разбили под окнами клумбу. Идея и организация принадлежали Шарлотте, Рози, желая помочь, испортила два платья, а Ориол взяла на себя почетную обязанность гордиться тем, к чему не приложила руку.

И вот, в июне я получил ответ от миссис Мартингейл, которая была директрисой Новиганского пансиона для девочек, располагавшегося в семи милях от Аппалузы-Вилледж. Она писала, что удовлетворена моими рекомендациями и будет счастлива видеть среди учителей мадам Дебуа О'Брайн.

техническое

Техническая сторона гербария и клумбы:

значки

20+1=21

баллы

Баллы 29,25
+0,5*3 (коллекции цветов Рози, Шарлотты и Джона)
+0,25*2 (10-й навык рисования и гитары Ориол)
+1*5 (коллекции маленьких животных Рози)
+0,25*2 (20 растений, выращенных Шарлоттой)
+1*2 (выполнены МВЖ Рози/зоолог и Ориол/магистр искусств; подтверждения в виде сбора животных и 10х навыков)
Итого: 38,75

 

[Ariona]

читать

Чем больше я сближался с Шарлоттой, тем очевиднее проявлялись достоинства ее натуры, сила духа и независимость суждений. На контрасте с непосредственной, готовой восторгаться всем и вся и, чего греха таить, слегка неуклюжей и недалекой Ориол мадам О'Брайн производила потрясающее впечатление — по праву она заслуживала и восхищение, и уважение. Вот только эта бесспорно чудесная женщина не была той, моей Шарлоттой.

Увы, я не смогу вспомнить день и час, когда подобная мысль озарила меня впервые. Я так старательно переносил свои чувства с юной девушки, которая вскружила мне голову в далекие шестнадцать лет, на эту, в сущности, чужую взрослую женщину, что попросту не замечал очевидного. Передо мной была незнакомка, а я, не удосужившись взглянуть в лицо реальности, наделил ее всеми теми чертами, что хранил в памяти. Леди, что волею судьбы гостила в моем поместье, и беззаботная девочка с золотыми волосами, с которой я вместе рос, были будто разными людьми.

Осознав эту истину, я испытал острое разочарование, словно у меня отобрали мечту. Моей Шарлотты больше нет. Она осталась в прошлом, в воспоминаниях и не более. Удивительное дело, представляя себе встречу, гадая, какой могла бы стать моя жизнь, женись я на ней в двадцать, я всегда видел подле себя шестнадцатилетнее чистое, наивное создание. Я ни на минуту не задумывался, что годы врозь многое изменят.

Надо сказать, я не питал иллюзий, что мадам все еще любит меня. Шарлотта вела себя подчеркнуто дружески, и ни улыбкой, ни взглядом не выдала, что в прошлом между нами был роман. Мне же хотелось знать, вспоминает ли она былые дни, и сколь много места занимают они в ее сердце. Порой у меня закрадывалась предательская мысль, что Лотта никогда и вовсе меня не любила, иным я не мог объяснить ее спешный, тайный отъезд. Мне хотелось непременно выяснить, чем руководствовалась она тогда.

Возможность побеседовать наедине представилась ранним июньским утром. Я проснулся от женского вскрика и спросонья уставился на Ориол. Но супруга спокойно спала, и уж я было решил, что это дурной сон поднял меня спозаранку, как под окном послышалась возня. Закутавшись в халат и выйдя на балкон, я обнаружил около импровизированной клумбы Шарлотту, баюкающая руку.

— Мадам, что с вами? Хотя, впрочем, я и сам вижу. Присядьте, я сейчас спущусь с бинтом.
— Тише! Вы перебудите весь дом. Буду премного благодарна за помощь, но прошу вас, оденьтесь. Я тоже вижу, и слишком много.

Надевая сорочку и брюки, я думал, что должен быть смущен подобной сценой — джентльмен не должен появляться перед дамой в исподнем. Однако, неловкости я не испытывал, только интерес, немного азарта и сладость запретного. Ужаснувшись своим мыслям, я накинул сюртук и покосился на Ориол. Супруга тихо спала, свернувшись калачиком. Я вышел в коридор, осторожно прикрыл дверь и направился вниз. Домочадцы досматривали сны, одна кухарка уже встала и растапливала печь на кухне. Я сказал себе, что ей доверить руку Шарлотты никак не могу (честно признаться, не хотел) и, взяв корпию и набрав чистой воды, вышел на улицу.

Мадам, явно озябшая, съежившись, сидела на краешке кресла.

— Я испачкала платье, — грустно констатировала она.
— Стоит ли печалиться об этом? Лучше покажите-ка, что у вас с рукой, — я снял сюртук и накинул ей на плечи, пододвинул второе кресло и присел рядом.
— Вы советовали пропалывать клумбу с утра, и вот я в коем-то веке решила послушать вас, — голос был нарочито бодр, а рука все так же прижата.

— Вы же, помнится, спорили до хрипоты, что ухаживать за садом нужно после полудня. Все же прислушались к моему совету? Мне, право, лестно, но руку придется обработать.

Глубоко вздохнув, Шарлотта протянула больную ладонь и замерла.

— Мадам, успокойтесь, я просто обработаю рану. Не отдергивайте руку, ну... Шарлотта, прекратите! — рука была опять прижата к испачканному платью, а хозяйка раненой конечности испуганно уставилась на меня. — Я буду осторожен и даже подую.

Шарлотта выдавила что-то между всхлипом и смешком, а я перехватил пониже локтя вновь протянутую руку.

— Вот так, хорошо. Вам нужно отвлечься. Рассказывайте мне пока что-нибудь.
— Вчера с чаем я ела малиновое варе -ой-ой-ой... варенье... Которое... Ай! Которое... Больно! Мэйси варит...
— Тише, не дергайтесь. Варенье вас совершенно не вдохновляет. Поведайте мне лучше, почему вы покинули Францию двадцать лет назад, ничего не сказав, и отчего не писали, - спросил я будничным тоном, не выпуская ее руки. Мадам вспыхнула, потупилась и совершенно забыла о ране, которую я промывал.
— Когда вы уехали в Лондон, я очень тосковала, - тихо начала она. - Вы писали, что, хоть отец и не дал согласие на наш брак, вы что-нибудь придумаете. И потом, помните, зимой, вы прислали открытку и зеленые перчатки мне на Рождество, и в записке было сказано...
— «Моя милая Шарлотта, уже этим летом я назову тебя своей женой», — повторил я шепотом за ней. Конечно, я помнил, тогда я получил деньги от тетушки, и вопрос с отъездом решился. Три фунта на перчатки я взял из «дорожной» суммы.
— Мне не терпелось вас увидеть. Когда брату предложили место в конторе в Лондоне, я напросилась поехать с ним. Мне было сложно сохранить цель поездки втайне, но я предвкушала, какой это будет сюрприз, как вы обрадуетесь.
— Вы поехали ко мне в Лондон? - я на секунду отвлекся от раны и поднял глаза. Секунды сладкого самообмана, в ее чертах мне почудилась та девушка, что готова была ехать за мной. Ей снова девятнадцать, и мир вокруг полон радужных перспектив.

— Да, поехала. А вы, как я понимаю, как раз в то же время отплыли в Америку... И тоже не написали мне, даже не намекнули...
— Отец читал мои письма и мог меня задержать, — сухо ответил я. Я уже жалел, что затеял этот разговор.
— По приезде я первым делом уговорила братца нанести вам визит. Дворецкий...
-— Мистер Эндрюс, — вспомнил я невозмутимого джентльмена с седыми бакенбардами.
— Наверное... Он встретил нас и сообщил, что лорд Браун никого не принимает — в доме траур. Несколько минут я пребывала в заблуждении, что ваш отец почил, и потому вы теперь вольны распоряжаться своей жизнью, в том числе и жениться. Однако траур длится год, а вы говорили, что свадьба будет летом. Совершенно ничего не понимая, я упросила доложить о нашем приходе. Когда к нам вышел лорд Браун-старший в траурном платке, я не хотела верить. Тот траур был по вам, мистер Нов'ель.

Я перевязывал руку, храня молчание. Я не желал думать о чести семьи, и отец подумал за нас двоих: смерть наследника куда благовидней, нежели его побег в Америку. Отец настолько на меня злился? Я так ранил его? Закончив бинтовать, я не выпускал ее руки, и Шарлотта продолжала произносить слова, которые давно жгли ей сердце:

— Я была у вашей могилы, Джон. Ваш отец проводил меня. Он попросил написать вашей тетке. Мол, он боится разбить ей сердце, а я - леди и смогу подобрать добрые слова. Но я не смогла. Пыталась, но понимаете... Мне тогда было девятнадцать, и я полагала, что моя жизнь кончена.
— Значит, мы совсем немного разминулись. Если бы вы приехали на месяц раньше, мы бы обвенчались и вместе бежали бы в Америку. Все было бы совсем иначе, — я позволил себе представить эту счастливую картину. Свадьба, семейная жизнь, дети. Из открытого окна донесся плачь сына, к которому тут же присоединилось хныканье второго. Но тогда бы не было моих, этих детей: Рози и Тэдди со Стю. И не было бы Ориол.

— После я вышла замуж за мистера О'Брайна, — спокойно продолжала Шарлотта. — В сорок третьем холера отняла у меня брата и мужа. Оставшись одна, без средств, я решилась вернуться во Францию, чтобы найти маминых родственников. Там встретила мисс Жирар. Я рассказала ей, что вы мертвы, а она, знаете, так спокойно на это отреагировала, только просила пожить с ней. Ну а после — вы знаете.
— То есть тетя не сообщила, где я?
— Нет, она не стала меня разубеждать. Оно и правильно, я ведь тогда смирилась с вашей смертью, зачем было ворошить прошлое. Но когда я узнала правду, увидела вас, я была так счастлива. Мне хотелось кинуться навстречу, обнять. Вы даже не представляете... Но ко мне подбежала Рози и уставилась на меня вашими глазами. Разве я могла? Лучше бы нам вовсе не встречаться.

Передо мной была уставшая, одинокая женщина. Уже и не любимая, еще не друг. Между нами были лишь несбывшиеся мечты, да море разочарования. И я хотел ее поцеловать?

Дом уже проснулся. Слышен был топот ног, песни кухарки с кухни, хныканье Мюриэля и звонкий голос дочери. Звуки долетали до нас, разрушая тишину летнего утра, разрушая магию момента. Тогда я принял решение.

— Простите, что затеял этот разговор. Не стоило мне. С рукой будет все в порядке. Вам стоит пойти переодеться к завтраку, - я встал с кресла и направился в дом.
— Мистер Нов'ель, постойте, - окликнула Шарлотта меня уже у дверей. Несколько секунд она серьезно смотрела на меня, будто решаясь что-то сказать. Потом тряхнула головой, совсем как в юности, и, надув губки, произнесла: — Вы обещали подуть на ранку.
Я подошёл, взял её за руку и, глядя ей в глаза, подул на руку. Мы рассмеялись.

Вскоре мадам Шарлотта получила место учителя в пансионе Мартингейл и уехала от нас.

На прощание она шепнула мне на ухо с самым заговорщическим видом, что в спальне меня ожидает сюрприз. Я аж поперхнулся, и, посадив мадам в карету, первым делом, конечно же, поднялся в ее комнату. На столе лежала пачка писем, перевязанных зеленой бархатной лентой.

Точно под цвет тех перчаток, что я ей прислал на Рождество 1828 года, а может это мне так показалось.

.

техническое

Заглючил один из коней, и пришлось его продать.

 

[Ariona]

читать

Сорок шестой год был богат на события не только в узком кругу моей семьи, но и в масштабах страны. Весной началась Мексиканская кампания, которая длилась два года и породила массу толков. Обсуждали правомерность действий президента Полка не только южане, но и северяне — пожалуй, другого подобного случая единодушия мне и не припомнить. По всему штату, в том числе и в Аппалузе, были размещены вербовочные пункты, где набирали волонтеров, и повсеместно организовывались тренировочные эскадроны, в которых за пару недель новобранцев обучали стрельбе и построению, чтобы после незамедлительно перебросить на границу Мексики.

Я же, по всей видимости, слишком долго дышал американским воздухом и заразился их неуемной жаждой деятельности вкупе с почти религиозным патриотизмом. Все мои приятели, так или иначе, были заняты на сборах, и я, будучи опытным наездником,

взялся обучать молодых людей конному делу.

Многие из моих подопечных были из семей бедняков, и управляться умели только с мулами. Однако попадались и сыновья плантаторов, которых зачастую нечему было научить, разве что сохранять здравомыслие в пылу сражения. И те и другие молодцы были единодушны в страстном желании поскорее отправиться на поле боя, снискать славу, почет и восхищение дам. Я же, глядя на этих юнцов, а некоторым не было и двадцати, думал только о том, что их отцы крайне легкомысленны — своих сыновей я бы не отпустил воевать.

Тем не менее это не мешало нам прекрасно проводить время — тренировки обычно заканчивались импровизированными соревнованиями. Пуская лошадей галопом, мы наперегонки мчались в Аппалузу-Вилледж, покрывая расстояние в двадцать миль меньше чем за час. Призовой фонд составлял несколько сот симолеонов, которые тут же тратились в салуне на угощение соперников выпивкой. Порой мы срезали через поля, лихо перемахивая через изгороди, и должен заметить, что тогда я мог дать фору любому молодчику.

Призовой фонд собирался со всех участников, надо заметить не в равной степени, потому как некоторые джентльмены были не столь состоятельны, или, попросту говоря, бедны. Однако финансовый вопрос никогда не ставился во главу угла — если южанин имеет приличные манеры и чувство собственного достоинства, то он вправе рассчитывать на уважение ничуть не меньшее, чем его удачливый в делах сосед. И каждый победитель считал своим долгом тут же потратить выигрыш, даже если для него это была приличная сумма.

Обойдя одного офицера на прямой с хорошим отрывом, я получил предложение от регулярной армии на поставку лошадей. Видит Смотрящий, то было престижнейшее занятие. Миссис Керли могла спать спокойно в своей могиле — хоть крупным коннозаводчиком я не стал, но сыскал определенную славу на этом поприще.

Продажа кофе и табака приносила куда больший доход, чем торговля нектаром. Территория виноградников была сокращена в угоду более прибыльных культур, и с каждого урожая я изготавливал партию, что называется «для себя», совершенно отказавшись от продажи. Владение лучшим нектарным погребом в округе ставило меня в особое положение среди соседей — подарки, что я дарил на праздники приятелям, перестали отличаться разнообразием, но от этого стали только желанней.

Расширив территории посева табака и кофе, тем самым увеличив объемы урожая, я занялся экспортом товара в Европу. И вот тогда я впервые столкнулся с тарифной политикой. Скандал 1832 года, когда конгресс поднял ставку с 15% до 37%, обошел меня стороной. В те года я занимался торговлей в пределах штата и не особо придавал значение тому, что творится за его пределами. Теперь же я прочувствовал эти 22% на своей шкуре. Доход от расширения оборота вышел совершенно незначительный — тарифы съедали предполагаемую прибыль. Однако северные партнеры не способны были реализовать такой объем товара, путь в Европу был единственным решением.

Я с ностальгией вспоминал время, когда прибыли от урожая с лихвой хватало до следующего года, и, более того, я имел свободные деньги, которые вкладывал в недвижимость. Сейчас же я был женат. И имел неосторожность подарить супруге блокнот с обещанием воплотить все ее идеи по переделке комнат в доме. «Надо было ограничивать бюджет мероприятия», — думал я, подписывая чеки на баснословные суммы, которые приходили из магазинов антиквариата, мебели, посуды, ткани, художественных мастерских... И не было им числа.

Библиотека обошлась мне в пятьдесят тысяч, и, откровенно говоря, я полагал, что она не иначе как из золота. Отдавая годовую прибыль всего за одну комнату, я всерьез подумывал взять свое обещание обратно и направить деятельность Ориол на вышивку — благо нитки и иголки стояли куда меньше. По достоинству я оценил размах ее затеи, увидев окончательный вариант: европейские шкафы, дубовые панели на стенах и персидский ковер на полу. Библиотека стала изысканной, элегантной, в ней было вычурности, которой я, по правде говоря, опасался.

Зная любовь Ориол к украшениям и драгоценностям, я ожидал увидеть золотые подсвечники, инкрустированные бриллиантами, но никак не коллекционные издания книг в сдержанных, темно-зеленых переплетах. Книги! Супруга, сколько я ее знал, полагала, что они скучные и не более того. Несколько дней я пребывал в недоумении по поводу таких перемен в характере Ориол, но секрет раскрылся просто. После отъезда Шарлотты леди поддерживали дружбу и вели переписку — эскизы супруги побывали в Новиганском пансионе и там лишились большей части мишуры. Я был удивлен, что Ориол так прислушивается к советам мадам О'Брайн, но удивлен приятно. Шарлотта благотворно влияла на вкус супруги.

После отъезда Шарлотты я пребывал в расстроенных чувствах, ловил себя на мысли, что скучаю по язвительным замечаниям и идеалистическим рассуждениям о свободе негров. Я успел привязаться к ней, но долго не писал, находя какие-то глупые отговорки. «Нет времени», «потревожу ее покой», «влюблюсь в нее заново»... А потом понял, что мне не хватает ее дружбы.

Так же как Бердтрама с его ворчанием и деловой хваткой, который теперь охотился на мустангов в прериях и воспитывал малышей; как не хватало Шмидта с мальчишеской улыбкой и бесконечным оптимизмом. Жизнь разводила меня с приятелями — я был бессилен что-либо сделать с этим. «Какого черта!» — подумал я, взял чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и вывел «Милая Шарлотта ...». Я не позволил судьбе отнять у меня еще одного друга.

«Милый Джонни! Мы теперь так обращаемся друг к другу? Я полагала, что вы никогда не напишете. Станете наслаждаться муками совести, к которым вы так неравнодушны...»

Доверять мысли бумаге оказалось куда проще, чем разговаривать с глазу на глаз. Можно было подумать, прежде чем ответить, взвесить свои слова, позволить себе большую откровенность. В сорок восьмом Шарлотта опубликовала первый роман, рукопись которого я имел удовольствие читать первым.

Я полагал, что обеспечение, выплачиваемое ей пансионом, весьма солидно, но мадам публиковала книгу с одной лишь целью — получить гонорар, который был не сильно больше моих выигрышей в забегах. Подписывая чеки на огромные суммы на ремонт дома, я не испытывал мук совести — ведь эти деньги я заработал честным трудом, но мне было горько оттого, что жизнь так несправедлива. Одинокая женщина должна была прибегать к всевозможным ухищрениям, чтобы прокормиться и при этом не навлечь на себя общественного порицания. Тогда я и задумал, как помочь Шарлотте в финансовом вопросе так, чтобы при этом не задеть ни ее гордость, ни честь.

Отъезд Шарлотты изменил жизнь еще одного человека — моей дочери. За два года в нашем доме перебывало не меньше пяти гувернанток, которых Рози изводила с завидным энтузиазмом.

Одна была слишком глупой, другая недостаточно веселой, третья продержалась почти полгода, но мыши Элеоноры, которых она до сих пор пасла на заднем дворе, доконали и ее. Четвертая не оставила следа в моей памяти — она не задержалась и на неделю, последнюю же я выгнал сам, потому как эта особа считала лучшим средством обучения — розги.

— Папочка, ну я же и так умная, зачем мне еще учиться, — канючила Роза. — Смотри, как я могу: раз, два...

— Да, Элеонора, ты лучше всех соседских детей считаешь до двадцати. Когда тебе было восемь, я этим гордился, но не теперь.
— Милая, тебе скоро замуж выходить, — вторила мне Ориол, качая на руках Тэда, — а ты даже не сможешь посчитать насколько богат твой жених!
— Дорогуша, ну что за глупости вы говорите. Про женихов еще рано думать, — рассеяно осадил я супругу, пролистывая "Аппалуский вестник". — Вот, послушайте: «Молодая особа ищет место в частный дом. Кроме общих предметов, входящих в школьную программу, преподает также французский язык, этикет и музыку». Подписано некой мисс П. Бессенджер. Думаю, надо пригласить ее.
— Какая дурацкая фамилия! Наверняка она тихоня и дурочка.

— Рози, как ты можешь позволять себе такое, — возмутилась Ориол, — никаких манер! И ты говоришь, что тебе не надо учиться! Да такую грубиянку точно никто не возьмет в жены!
— Я хочу учиться, — хитро прищурилась дочка, — у мадам О'Брайн. С ней было интересно, она не заставляла меня учить тексты наизусть.

— Ты прекрасно знаешь, что мадам работает теперь в Новиганской школе для девочек. Мы не можем командовать чужим человеком, она не наша служанка, — в сотый раз повторял я.
— Но я хочу играть с ней! Раз она не может приехать к нам снова, отправьте меня в ту школу.
— Отправить... Из дому! — запричитала Ориол. — У меня всего одна дочь, и я хочу сама следить за ее воспитанием! Не будет этого!

— Рози, но тогда тебя придется оставить кошку дома, — нашелся я. — Ты же не захочешь с ней расставаться, а в школах девочкам не разрешают держать животных. А весь твой зоопарк в вольерах? Кто будет за ними ухаживать?

Элеонора задумалась.

— Я их отпущу. Мадам О'Брайн говорила, что диких животных нельзя долго держать в клетках. А Руша, — кошка, услышав свое имя из уст дочери, открыла один глаз, поняла, что еды не дадут, и снова задремала, — все равно она больше кухарку любит, чем меня. Та ее кормит.

— Ну папочка, ты же сам говоришь, чем черт не шутит...

Ориол, услышав, как ее десятилетняя дочь чертыхнулась, в немом изумлении разжала руки, и Тэд, уцепившись за платье, захныкал в полную силу.

— Это когда это папа такое говорил? — обманчиво ласковым тоном спросила она.
— Дорогуша, вам стоит отнести малыша в детскую. Смотрите, он совсем утомлен. А тебя, маленькая мисс предательница, — повернулся я к Розе, когда Ориол вышла, проводив меня напоследок грозным взглядом, — на политический митинг я больше не возьму. Мало ли что говорят джентльмены, леди не положено знать таких слов.
— Но ведь я уже знаю, папочка. Вот в школе из девочек и делают леди, - кокетливо покосилась на меня Рози.

Споры продолжались довольно долго, и постепенно я все же пришел к решению отправить Элеонору в школу. Воспитатель для маленькой девочки из меня был никудышный: я мог научить ее брать барьеры, стрелять, делать нектар и управлять сотней рабов - но зачем, скажите на милость, леди подобные умения? В педагогические таланты Ориол я тоже не слишком-то верил. И вот в сорок восьмом году довольная Элеонора Роуз Новель отправилась в Новиганскую школу для девочек с огромным дорожным чемоданом и тремя записками для мадам О'Брайн — одной от меня и двумя от супруги. Ориол нервничала, заламывала тонкие ручки, переживала, что что-то забыла, и порывалась написать третью записку, потому как была уверена, что в первых двух она недостаточно подробно рассказала о привычках дочери.

Мне и самому было грустно расставаться с Рози, но я не показывал вида, ободрял супругу и надеялся, что мальчики не вырастут так быстро.

.

баллы

Баллы 38,75
+0,25 (10й навык верховой езды Джона)
Итого: 39

спасибо

Библиотека отремонтирована по мотивам творчества Frau_Engel, и имеет определенное сходство со своим прототипом в домике English cottage. Огромное спасибо мастеру за вдохновение и заразительный пример прекрасного!

 

[Ariona]

читать

Когда я отправил старшую дочь в школу, супруга впервые позволила себе обидеться. Она была уверена, что сама смогла бы дать Элеоноре достойное образование, даже и без учителей. «Для леди главное — хорошие манеры, а все эти академические знания — чушь!» — повторяла она при каждом удобном случае. И ставила в пример себя. Отчего-то подобные доводы меня не убедили, и дочь из пансиона я не забрал. Живой ум я ценил превыше светского лоска и манер.

Тогда Ориол обрушила всю силу материнской любви на сыновей. Из младшего она еще чаяла вырастить великого музыканта, и потому все свободное время, а у супруги его было предостаточно - хозяйство было на мне, она услаждала слух Тэдди игрой на фортепьяно. Я же уповал на то, что повзрослев, сын не вспомнит младенческих лет.

Лет с четырех Ориол стала сажать Тэдди рядом и показывать основные гаммы. Поначалу игра занимала ребенка, но поняв, что теперь это каждодневная повинность, сын всей душой невзлюбил инструмент. Стюарт же, признанный неспособным к музыке, наоборот, проявлял интерес к занятиям брата. Наверное, он завидовал Теодору, потому что пока никто не видел, Стю часто прокрадывался в гостиную, поднимал крышку и бренчал по клавишам, оповещая весь дом о своем местонахождении.

Супруга, как ни странно, относилась к Стюарту иначе, чем к ее любимцу Тэдди. Стю, несмотря на то, что был старше дай Смотрящий на полчаса, производил впечатление взросленького и разумного ребенка. Супруга разговаривала с ним на равных, а вот с Тэдди только сюсюкала. Она любила сыновей одинаково, но болезненному и слабому малышу Тэдди доставалось куда больше материнской заботы. Порой чрезмерно.

Пока Стю переворачивал дом вверх дном, его брат меланхолично занимался своими игрушками. Глядя на апатичного ребенка, мне хотелось расшевелить его, пощекотать.

Как малыш Тэдди заливался смехом, когда я подкидывал и ловил его! Как он любил игру в «страшную руку»! Помню мы с мальчишками играли и в индейцев, и в охотников, и в ковбоев... А какие устраивали турниры по борьбе! Стю был тот еще бутуз. Но стоило супруге заслышать крики и смех, как она спешила забрать Тэдди. Говорила, что он боится или что недостаточно оправился после очередной болезни. Бедному малышу ничего было нельзя, и он покорно шел с мамой разучивать очередную гамму, а Стю завистливо смотрел ему вслед.

Хозяйство требовало всего моего времени: плантации, дом, садик, которым я занимался сам. После окончания мексиканской кампании эскадрон упразднили, а мне выплатили символическую премию за вклад в победу.

Два года после окончания войны велись обсуждения вопроса рабства на присоединенных территориях Новой Мексики и Верхней Калифорнии. В городе часто проходили митинги и политические демонстрации, в которых я непременно принимал участие. Уже тогда я понимал, что еще один рабовладельческий штат — это потенциальное усиление Юга в сенате. Неудивительно, что президент Тейлор, представлявший партию вигов, принял Калифорнию свободной, усилив тем самым вес северян в правительстве.

В виде компенсации демократы добились принятия закона о беглых рабах, позволяющего патрулям преследовать негров и на территории свободных штатов. Ох, что мне пришлось выслушать тогда от Шарлотты по этому поводу! Надо будет найти ее письма той поры. Помнится, мадам высказывала свое недовольство демократами в столь литературной форме, что я читал их с большим удовольствием, чем романы Бронте.

Попытки обсудить политическую ситуацию с Ориол успехов не принесли. Супруга не видела дальше собственного носа и искренне не понимала, как какой-то закон может повлиять на нашу жизнь.

— Джон, вы слишком переживаете из-за этих ваших вигов. Кушайте лучше оладушки, а то остынут.
— Дорогуша, как вы не поймете! Если на выборах через три года виги получат большинство в сенате, то тарифы опять взлетят!
— Да, да... — Ориол рассеянно слушала меня, и спорю на новое седло, не понимала и половины. — Тэдди, скушай вафельку. А может чаю? Ну малыш, поешь же что-нибудь.

Надо сказать, что презрев законы хорошего тона, я позволил мальчикам есть с нами за одним столом лет с трех. Обычно дети питаются отдельно, пока не научатся вести себя за столом. Но я видел сыновей от случая к случаю по вечерам, и, желая больше времени проводить с семьей, сделал им эту поблажку. Ориол любила сыновей больше, чем правила хорошего тона, поэтому нововведение приняла с радостью. Стюарту было все равно где есть, лишь бы много, а Тедди все равно где не есть. Аппетита у малыша совсем не было.

— Теодор, ешь. Стюарт, вынь руку из тарелки. А вы, дорогуша, постарайтесь понять, что высокие тарифы лишат вас нового колье и серег. Если демократы не получат большинство...
— Хочу еще.

— Стюарт Джозеф, не перебивай отца.

— Простите, сэр. Мам, ну пожалуйста... Еще одну вафельку.
— Мэйси, положи добавки мистеру Стюарту. Так что вы говорили, дорогой?
— Если демократы не получат большинство, то одной свободной Калифорнией дело не кончится. К слову, про Калифорнию: я слышал вчера в банке, как мистер Мидден говорил клерку, что там нашли золото. Сначала я решил, будто это все брехня, но в салуне вывесили плакат с призывом ехать на рудники. Что вы об этом думаете, дорогуша?
— Ну золото — это хорошо... — задумчиво произнесла супруга, запихивая кусок лепешки в сына.
— Перестаньте мучить ребенка. Тэдди, Стю, после завтрака жду вас в библиотеке, я привез вчера из Аппалузы новую книгу.
— Нет, нет, Джон, послушайте, у нас с Теодором сейчас занятие музыкой, — сын явно поморщился, а лицо Ориол приобрело необычайную одухотворенность. — Он делает такие успехи! Даже Мэйси приходит в гостиную шить, только чтобы послушать, как малыш играет!

— Я тоже хочу книгу, — тихо протянул виновник спора. Старший брат, пользуясь тем, что на него не обращают внимания, стянул еще оладьев.
— Поступим так, — я отодвинул тарелку и налил себе кофе, — вы, моя дорогая, будете играть, а мы с мальчишками устроимся подле с книгой. Мэйси, забери у мистера Стюарта оладьи, это, кажется, уже третья порция.

Служанка чуть присев, поклонилась, и стала убирать со стола. Я же, взяв супругу под руку, сопроводил ее в гостиную, где она, расправив платье, села за инструмент. Играла Ориол уже лучше, но даже не обладая музыкальным слухом, я понимал, что она фальшивит. Мэйси, умыв мальчишек после завтрака, привела их ко мне. Знаком велев им не шуметь, я расположился со Стюартом на ковре, тихонько читая истории про грозного Билли Бонса.

Тедди постоял чуть поодаль, слушая рассказ, потом покосился на маму и на ненавистное фортепьяно и, понемногу отступая, ушел в глубь комнаты.

Закончив играть, Ориол устроилась с вышивкой в кресле. Теодор забаррикадировался в тумбочке и вылезать не собирался. Стюарт, получив мое разрешение, с диким восторгом занялся мучением инструмента, извлекая из него воистину адские звуки. Супруга недовольно косилась на сына, но ничего не говорила. Я же позвал служанку и велел принести мне чай. Часы уже пробили десять, солнце пробивалось сквозь занавески, наполняя комнату уютом утра. За окном заливался пересмешник, я неторопливо макал печенье в чай, наблюдая, как Ориол ловко орудует иголкой. Меня ждали к одиннадцати на табачной плантации, и оставшийся час я намеревался провести в кругу семьи.

— Джон, вы сказали, что вчера ездили в банк. Там м... всё в порядке? — спросила невинным голосом Ориол. К счастью, она распутывала нитки и не заметила секундной растерянности на моем лице. Жена никогда не интересовалась нашими финансовыми делами. Она что-то узнала?...

баллы

Баллы 39
+0,25 (10-й навык логики Шарлотты)
+0,5 (вершина карьеры наездника)
Итого: 39,75

 

[Ariona]

читать

Супруга придерживалась философии (если она, конечно, знала такое слово) главенства мужчины как в доме, так и во всех делах. Она никогда не засовывала свой прекрасный носик в бухгалтерские книги, расплачиваться в лавках предпочитала чеками, потому как затруднялась быстро в уме сосчитать сдачу.

Ее интерес нашим финансовым состоянием заключался в одном — могу ли я оплачивать наряды и украшения, к которым Ориол, как известно, неровно дышала. Мои дела тогда шли в гору, ограничивать запросы супруги я не видел необходимости, да и кто смог бы устоять перед детской непосредственностью, с которой Ориол выпрашивала безделушки.

И тут вдруг она спрашивает, зачем я ездил в банк!

До этого момента мне не приходилось ничего скрывать от супруги, и я был доволен таким положением дел. Но мое решение поправить финансовое положение мадам О'Брайн не подлежало огласке, и в первую очередь я желал утаить это от супруги. Не далее как прошлым вечером, заручившись поддержкой мистера Миддена (что было не так уж и просто, но это отдельная история), я подписал необходимые бумаги о создании фиктивного банковского счета, переведя на него приличную сумму.

И тут вдруг Ориол спрашивает, зачем я ездил в банк!!

На мгновение я растерялся: — «Неужели она узнала?! Но как?» Поставив чашку на поднос, я медлил с ответом и, прищурившись, всматривался в знакомые черты. Ориол с увлечением распутывала нитки, не поднимала глаз и, кажется, покраснела. «Может хочет попросить очередные украшения?»

— Я был в банке по делам. А вам, собственно, какое дело? — спокойным голосом произнес я.
— Да нет... Никакого, — супруга смешалась и, сильно дернув нитку, оторвала ее вместе с узелком. — Я просто хотела удостовериться, что наш счет в порядке.
— А с чего бы ему быть не в порядке? — подозрения, терзавшие меня, только усилились.

Я перебирал в уме приличествующие ответы:
«Я привязан к мадам Шарлотте всем сердцем и считаю своим долгом сделать для нее хоть что-то!»
«Это мои деньги и я буду тратить их на то, что посчитаю нужным!»
«Зачем вам очередные серьги? Не лучше ли будет навещать вашу подругу в приличном домике на окраине городка?»

Все не то — это звучит глупо. Я знал, что мой поступок нельзя рассматривать в рамках приличия, а тем более я не мог объяснить этого супруге. Утро перестало казаться мне уютным, чай остыл, а какофония, которую устроил Стюарт, действовала на нервы. Ориол пробормотала что-то неразборчивое, отложив пяльцы.

Я позвал няньку и велел увести мальчиков в детскую. Сам же продумывал варианты развития конфликта — очевидно, ссоры было не избежать. Кто бы ни проболтался: мальчишка-посыльный, сам старый Мидден — как они могли предать моё доверие!

— Думаю, нам нужно серьезно поговорить, — сказал я строго, вставая из кресла. Оправдываться мне было ни к лицу.

Правду говорят — на воре и шапка горит. Мне бы обратить внимание, что супруга вся как-то нахохлилась, принялась теребить рюши на юбке и покраснела. Но я сам судорожно искал выход из создавшейся ситуации и не замечал очевидного.

— Джон, я... — подкинулась было Ориол и тут же сникла. — Я просто так спросила. Это ведь все неважно.
— Нет, дорогуша, важно, — вздохнул я. — Вы понимаете не хуже меня, что ситуация беспрецедентна.
— Если это больше не повторится...
— Как хозяин поместья, я волен распоряжаться капиталом как мне угодно.
— Я же всего один раз...
— Вы вмешиваетесь в то, что вас совершенно не касается. Ох, только не начинайте плакать!

Если бы супруга начала ругаться, обвинять меня, было бы проще. А против плачущей женщины я был безоружен. Мой поступок был не настолько ужасен — не содержанку же я завел — но тем не менее состояние принадлежало не только мне, но и детям c супругой. Ориол вытирала слезы рукавом, оставляя на щеках красные полосы.

— Возьмите мой платок. И не плачьте, прошу вас! — я сел в соседнее кресло и силой пересадил всхлипывающую Ориол на колени. — Ну не убивайтесь так, я ведь вас все равно люблю. А деньги приходят и уходят — в этом сезоне я планирую снять урожай на сто тысяч.

— Так вы не сердитесь?
— Я? С чего бы? Вы должны понять, что это совершенно ничего не значит.
— Но такое неуважение...
— Для вас это так важно?
— Да, Джон! Мне, право, стыдно! Я проявила такое неуважение к мужу, сняла без спросу огромную сумму, а вы даже не сердитесь, — Ориол всхлипывала мне в шею, отчего было щекотно и мокро. — Я поступила негодно, а вы так добры! Вы всегда были добры ко мне, а я этого не стою! Я дурной человек!

«Дурной человек» заливал слезами мне шейный платок, а я наконец сложил один и один. Виноватый вид, интерес к состоянию счета... а я чуть не проговорился! Не было ли чего в моих словах лишнего? Не выдал ли я сам себя?

— Глупости, дорогуша. Вы добрая супружница мне и замечательная мама для детей. Успокойтесь, а то перепугаете мальчишек своим заплаканным видом. Вот, хорошо... А теперь расскажите, насколько огромна та сумма, о которой вы говорили, и на что она потрачена.
— Вы вчера не получали чек? Я подумала, что вы из-за этого поехали в банк, разбираться... — Ориол смотрела на меня ужасно виноватыми глазами. — Я купила колье.
— И из-за этого такой сыр-бор? Разумеется, вы должны были испросить моего согласия, прежде чем подписывать чек. Но с чего такая скрытность?
— Мне просто очень захотелось, — пробубнила Ориол под нос и отвернулась.

— Давайте договоримся — вы советуетесь со мной относительно всех своих трат, а я прощу вам этот случай, — супруга кивнула, глядя в сторону. — Мне уже давно пора ехать, коляску подали полчаса назад. Будьте умницей.

Я пересадил Ориол и оправил костюм. Нужно было бы проявить большую строгость, но я был так рад, что супруга находилась в неведении относительно моих собственных финансовых авантюр, что просто не смог ее отчитать. Да, мне показалось странной неожиданно бурная реакция и нежелание говорить напрямую — все это совершенно не вязалось с обычными манерами Ориол. Однако мне тогда и в голову не пришло, что это неспроста. Намного позже, стоя в гардеробной со шкатулкой в руках, я проанализировал наш разговор и добавил недостающий элемент в общую картину. Которая оказалась весьма неприглядной.

Я уже сел в коляску, когда Ориол выбежала на крыльцо.

Щурясь от яркого солнца и завязывая ленты шляпки, она окликнула меня. Я придержал лошадей и ждал, пока супруга подойдет. Заплаканная, худенькая... даже не верится, что передо мной взрослая женщина, которой идет четвертый десяток. Глядя, как она путается в юбках пышного платья, пытаясь безуспешно одновременно завязать шляпку и подобрать юбки, я поблагодарил Смотрящего, что дело оказалось в обычных побрякушках. Я не был готов платить за счастье Шарлотты улыбкой Ориол.

— Что вы хотели, дорогуша? — спросил я, когда супруга подошла.

— Можно я поеду с вами, Джон?
— На плантации? Мы четырнадцать лет женаты, и вы ни разу не сопровождали меня по делам. А тут собрались... И в самый солнцепек!
— Мы четырнадцать лет женаты, а вы первый раз сказали, что любите меня.

баллы

Баллы: 39,75
+0,25 (за друга Кенджи Миддена, 4\30)
Итого: 40

 

[Ariona]

​

читать

Обеспечить будущее Шарлотты я задумал давно.

Эта история берет начало летом сорок седьмого года. Я помню дневную знойную одурь, едкий запах негритянских жилищ, мимо которых я проезжал, сонные мулы на полях, ведомые полуголыми черными, резкие окрики надсмотрщиков и пыльная, красноватая дорога. Лето было необычайно жаркое. Взмокнув до невозможности, я возвращался домой, предвкушая, как скину с себя удушающий шейный платок и сапоги, как вытяну ноги в полумраке библиотеки и позову Рози почитать мне вслух. Эти мысли придавали мне сил в раскаленном аду, в который превратилась Аппалузы-Плейнс.

Наконец достигнув вожделенной прохлады дома я снял жилет и сапоги, с содроганием думая о том, как дамы переживают жару в тугих корсетах. В библиотеке меня ожидал поднос с холодными напитками, корреспонденция и свежая газета. Просмотрев письма, я первым делом распечатал конверт, подписанный тонким почерком с обратным наклоном — от Шарлотты. Пододвинув кресло к окну и взяв стакан с водой, я принялся читать.

Мадам писала о головокружительном успехе — ее книгу опубликовали. Я с улыбкой тогда пробегал строки, в которых каждое слово, каждая буква сквозили счастьем. По мере прочтения улыбка исчезла, я хмурился все больше и больше.

«А в особенности меня радует, что за публикацию рукописей мне заплатят триста симолеонов! Вы только представьте!»

Я взялся за остальные письма. Отчеты, чеки, пара деловых записок от экспортеров... У меня никак не выходили из головы эти жалкие триста симолеонов. Подписывая чеки на огромные суммы, я размышлял над несправедливостью судьбы. Но я могу изменить это досадное обстоятельство, подумал я. Разве не для того я зарабатываю деньги, чтобы моим близким жилось хорошо? Шарлотта тоже близкий мне человек, её судьба мне не безразлична. Так почему бы...

На осуществление этой задумки у меня ушло четыре года. Я постепенно выводил средства из оборота, собирая достаточную сумму. Чтобы дело не получило огласку, мне нужно было заручиться поддержкой мистера Миддена, управляющего Аппалузского банка. Мистер Мидден был суховатым пожилым джентльменом, богатым и уважаемым. Он носил бакенбарды, как иные носят корону, хотя владел всего пятью рабами. Я был представлен ему еще при миссис Керли, но несмотря на столь долгий срок знакомства, нас связывали исключительно деловые отношения.

Желая сблизиться с этим джентльменом, я старался при каждой встрече завести разговор, но ни одна тема не находила отклика в душе мистера Миддена. Он сдержанно отвечал на мои вопросы.

Я искал всё новые и новые темы.

Однако найти подход к старому банкиру не получалось.

Так было ровно до тех пор, пока разговор не зашел о книгах. О, как загорелись глаза невозмутимого мистера Миддена! С этого началась наша с ним дружба. Оказалось, успешный банкир в юности мечтал стать писателем, но не решился осуществить задуманное. Он пронес увлечение литературой через всю жизнь — в свободное от работы время писал пьесы, которые с мальчишеской скромностью позволил мне прочесть.

Он стал частым гостем в нашем доме, мы проводили время за беседами или бильярдом. Аккуратно я предложил мистеру Миддену прочесть роман Шарлотты. Он пришёл в восторг.

И все же я медлил, приятельских отношений было недостаточно для столько серьезных откровений. Я боялся открыться мистеру Миддену в своих намерениях и выжидал благоприятного момента. Однако помощь пришла откуда не ждали — от дяди Ориол, Пинкертона.

Точнее было бы сказать, от дяди Ориол "миссис Пэррот". Так как по официальным данным мистер Пинкертон покинул Аппалузу и отправился путешествовать, а вот "миссис Пэррот", напротив, обосновалась здесь и вплотную занялась театральной деятельностью. И... (здесь была бы уместна барабанная дробь) решила опубликовать свою биографию. Она искала автора для сотрудничества, чтобы увековечить свое имя не только в пестрых программках, но и в солидном биографическом трактате. Об этом сообщил мне мистер Мидден, потрясаю бакенбардами от волнения, во время очередного «литературного вечера». Он считал, что это его шанс.

Мистер Мидден решил действовать самостоятельно, но столкнулся с некоторыми трудностями — о прошлом миссис Пэррот было известно слишком мало.

Он расспрашивал знакомых и друзей. Обратился и ко мне. Честно говоря, сначала я испугался, что так могут выйти на поверхность подробности жизни нашего эксцентричного дядюшки, огласки которых я совсем не хотел. Ситуация была волнительная, но я решил, что смогу обернуть её на пользу всем заинтересованным лицам - мне, и Шарлотте, и мистеру Миддену. Я написал записку нашему дядюшке, прося о встрече, стараясь найти грань между вежливостью и строгостью.

Через два дня дядюшка приехал к нам. Встречать дядюшку в лиловом платье и парике было прямо скажем странно. И всё же я старался не забывать о вежливости.

С высоко поднятой головой Пинкертон придерживая юбки проследовал за мной в гостиную. Скрыв улыбку, я пригласил его в дамскую гостиную. Пинкертон устроился в кресле, достал веер и стал величественно обмахиваться, однако наткнувшись на мой взгляд, как-то весь сник и веер убрал.

— Как много лет мы не виделись, - драматично протянул он. - Как мило с вашей стороны было пригласить меня теперь. Я просто неописуемо счастлив увидеть родственников.
— Вы, миссис Пэррот, - подчеркнул я имя, - к моему огромному облегчению, не состоите с нами в родстве. Однако обсудить я хотел с вами не это.
— С чего вы решили, что я вообще стану что-либо обсуждать с таким грубым человеком! Как вы можете оскорблять меня, отрекаясь от нашего родства! — он вёл себя как на сцене, театрально закатив глаза и изобразив крайнее оскорбление.
— Не рассказывайте мне, что должен делать джентльмен и чего не должен. Вам ли об этом рассуждать... А прислушаться к моему мнению вы обязаны, потому что я, дражайшая миссис Пэррот, уже шесть лет владею вашим театром.

— Как? — изумление на лице этого разукрашенного господина было чрезмерным. Он явно переигрывал.
Не буду приписывать себе слишком много — ценный совет выкупить театр мне дал Бердтрам перед отъездом.
— Давайте перейдём к делу, ради которого я вас позвал - ваша биография. Знаете, я считаю эту прихоть неразумной. Вы же не хуже моего понимаете какие подробности вышей жизни могут выйти на поверхность. Вы подвергаете опасности мою семью. Представьте себе, один знакомый мне джентльмен уже принялся за работу. Как знать, может нашлись и другие.
— Про театр вы упомянули неспроста... - протянул дядюшка, надув губки.
— Разумеется, - мне было неловко, будто я шантажирую пожилого человека. - Я не причиню вам вреда, но и вы должны быть более благоразумны. Вы, конечно же, объявите о том, что биографию писать не намерены. И ещё одно. Вы поставите пьесу или две моего приятеля. Я позабочусь, чтобы он принёс вам рукописи. Я могу ожидать от вас этого?
Я сделал строгое лицо.
— А если они дрянные?
— Окажите мне такую услугу.

Пинкертон кивнул и надулся. Я смотрел на старого театрала и удивлялся сам себе — когда-то я трепетал перед мыслью о нем, а сейчас дядя полностью в моей власти. Мне стало стыдно. С возрастом я все больше походил на своего отца, во мне оставалось все меньше от тетиного воспитания. Мне захотелось извиниться перед дядюшкой, но это было бы неуместно.

Я уже выпроваживал Пинкертона, когда вниз спустилась Ориол. Всплеснув руками, она кинулась к блистательной "миссис Пэррот" и сжала его руку в своих.

— Миссис Пэррот, я так счастлива с вами познакомиться! Так счастлива, что вы посетили нас! Супруг пригласил вас на бридж?
— Да, — ляпнул он и сам, кажется, удивился своему ответу.
— Нет, нет, дорогуша, миссис Пэррот уже уходит. У нас была деловая встреча по поводу финансирования театра, - поспешил встрять я.
— Нельзя отпускать леди в дальний путь, не дав ей отдохнуть! Джон, прошу вас, ведь это так грубо!
— Да, грубо! — в тон ей ответил Пинкертон и посмотрел на меня.

— Хорошо, пусть остается на бридж, — Ориол захлопала в ладоши и побежала на кухню, приказать, чтобы положили еще один прибор на стол, а я наклонился к Пинкертону и прошептал: — молитесь Смотрящему, чтобы супруга вас не узнала.
— Я прекрасная актриса, сэр, — с достоинством королевы отвечал он.

Пинкертон был и правда «прекрасная актриса», потому как ни Ориол, ни ее сестра, которая приехала к нам на воскресный бридж, не узнали дядю. Потрясающе, как ему удавалось водить всех за нос!

Пинкертон сделал все, как я и просил. Мистер Мидден забыл о биографии. Он был так увлечён тем, что его пьесы поставят. А какой благодарности он преисполнился, когда узнал о моем содействии!

Мне оставалось только скромно улыбаться и отвечать:

— Я счастлив, что смог сделать для вас хоть что-то, мой друг.
— Это так много для меня значит! Если я когда-нибудь смогу вас отблагодарить...
— Сможете.
И тогда я осмелился посвятить его в мой план тайно перевести мадам Шарлотте средства. Мистер Мидден был так тронут моим порывом, что с радостью взял все хлопоты на себя, уверяя, что его это нисколько не затруднит. Мы расстались абсолютно довольные друг другом.

Он связался со своими Лондонскими коллегами и навел справки о состоянии счета покойного мистера О'Брайна. После чего мы с ним сфабриковали неплохую легенду.

«Уважаемая миссис О'Брайн!
Спешим принести извинения по поводу недоразумения со счетом вашего покойного супруга, мистера О'Брайна. Произошла ошибка, и мы с радостью сообщаем вам, что все, чем владел ваш супруг, приумноженное процентами годовых за восемь прошедших лет, отправлено в Аппалузский банк. Вступить во владение наследством и проконсультироваться по любым вопросам вы можете у нашего коллеги мистера Миддена, управляющего Аппалузским банком.
С наилучшими пожеланиями мистер ***, управляющий Барклейз»

Я остался доволен составленным письмом и распорядился отправить его в Новиганский пансион. Сам же подписал необходимые бумаги о переводе солидной суммы на фиктивный счет, которые любезно подготовил для меня мистер Мидден.

Я вспоминал эту историю, проезжая свои поля таким же знойным днём. Теперь дело было закончено, от того на душе было легко. На полях были все те же сонные, ленивые мулы, все так же надсмотрщики покрикивали на рабов, даже удушающий шейный платок был на месте. Только на этот раз рядом сидела раскрасневшаяся супруга и улыбалась мне такой счастливой улыбкой, что дух захватывало.

баллы

Баллы: 40
+1 (выкупленный театр)
Итого: 41

 

[Ariona]

читать

— Джон, когда мы поедем обратно? — спрашивала Ориол, безуспешно пытаясь загородить нос от солнца.
— Мы даже не выехали с подъездной аллеи, — в пятый раз за пять минут поездки отвечал я. — Может вам лучше возвратиться в дом?
— О, нет! После вашего признания мне, право, так хочется быть подле вас, мой милый супруг!
— Думается мне, что вы ошибаетесь. Наверняка я говорил вам о любви за годы, что мы прожили вместе — как иначе.
— Я не могу спутать! Вы только отвечали, когда я спрашивала, всегда положительно, конечно, но сами, без моих вопросов, не заговаривали о любви. Первые годы замужества я так ждала признания, а после, знаете, решила, что вам не свойственно такое проявление чувств.
— Вы не затаили обиды, Ориол?
— Нет, нет! — супруга просунула руку мне под локоть и прижалась к плечу. — Я всегда знала, что вы любите меня, вы были так добры к вашей глупенькой жене!
— Вы очаровательны, дорогуша, — я наклонился и поцеловал супругу в кончик носа, который уже изрядно покраснел на солнце.

Ориол лучилась счастьем не хуже того самого солнца. Она щебетала о всяких глупостях, подогнув одну ножку под себя и качая другой, и так сильно крутила головой, что шляпка неизменно сползала. Время от времени Ориол перевязывала ленты и сетовала на неизбежные веснушки, которые наверняка испортят ее белую кожу. Но долго сохранять озабоченное выражение лица ей не удавалось, счастье будто витало вокруг нас. Каждый вдох был наполнен смятением и восторгом, смехом и беззаботностью.

Когда с делами было покончено, и мы повернули в сторону дома, день уже догорал. Настроение изменилось. От бесшабашного веселья и ослепительного счастья осталась тягучая нежность и ожидание чего-то смутно волнующего. Супруга поглядывала на меня из-под ресниц, заливаясь румянцем.

Взяв вожжи в одну руку, я притянул супругу к себе. Рюши на шляпке щекотали лицо, и дернув за ленты, я развязал их. Ориол, помогая мне, сняла шляпку и бросила ее на сиденье. Супруга прильнула ко мне всем телом, лишая покоя, обняла и замерла, свободной рукой теребя пуговицу на сюртуке и не поднимая глаз. Так мы и ехали в сгущающихся сумерках, среди распаханных полей, опьяненные летним вечером и близостью друг друга.

—Смотрите, первая звезда , — мой голос прозвучал хрипло.

На темнеющем небе и правда загорались первые звезды, за деревьями разгорался закат закат. Шурша гравием, коляска подкатила к дому, и я с сожалением отстранился от супруги. Из конюшни на звук подъезжающего экипажа выбежал кучер и занялся лошадьми. Помогая Ориол спуститься, я позволил себе более смелые прикосновения, чем предписывала ситуация. Супруга смутилась, запуталась в юбке и совсем неграциозно свалилась с подножки, я же только сильнее прижал ее к себе. В серых глазах отсветами заката плясали дьяволята, смущение растворялось в темноте...

Фырканье лошадей привело меня в чувства — рядом были слуги. Отстранившись, я поймал взгляд Ориол — дерзкий и немного сумасбродный. Недолго думая, я поднял ее на руки и, окликнув дворового, направился в конюшню:

— Миссис подвернула лодыжку, спускаясь с экипажа. Я осмотрю ногу, а ты покамест никого не впускай, — тот кивнул.
— Джон, что?...

— Что? Нет, нет, нет! Нас увидят! Не целуйте меня, не... ммм... Так не подобает... ммм... Вы не должны! Но почему вы отпустили меня?..
— Вы, кажется, разочарованы? Ну а вдруг в сене колесо, прежде я должен проверить. Хватит хихикать, дайте руку, — я притянул Ориол к себе.

Так начался мой запоздалый медовый месяц. Я говорил о любви и верил сам себе. После тринадцати лет брака, после всего, что было, я влюбился в золотые кудряшки и кокетливый взгляд, я влюбился в ее любовь ко мне. Ждать столько времени признания, покорно и безропотно, не ревновать, не сомневаться... я бы не сумел! Недостатки супруги остались при ней, как иначе, но впервые появилось то, за что я смог ее уважать. Я был до конца искренен, когда снова и снова говорил ей о своей любви. Это было совсем другое чувство, нежели в юности, но тем не менее оно имело право носить гордое имя «любовь».

Мы вели себя как дети: целовались под лестницей, хотя к нашим услугам были три гостиные, оставляли на столике у двери глупые записочки, подолгу гуляли, я учил играть Ориол в шахматы, она учила меня вышивать. Мы постоянно смеялись, дразнили друг друга и затевали дурацкие игры. По ночам, крадучись, спускались в столовую в поисках еды, и со смехом убегали по лестнице в спальню, стоило только служанке выйти на шум.

Мне хотелось видеть ее постоянно, мы не разлучались и на час. Ориол сопровождала меня по делам, я научился без отвращения случать ее игру на фортепьяно. Лето пятьдесят первого было особо жарким, и времяпрепровождение на свежем воздухе дало о себе знать — на личике Ориол высыпали веснушки. Я находил их очень милыми, однако супруга не успокоилась, пока Мэйси не свела их мазью. Благородная южанка не могла иметь веснушчатый нос.

Мисс Алуэтта Бердс уговорила нас отпустить мальчишек к ней в гости на пару недель, что для сорванцов стало настоящим праздником. Тетя была бездетна, и потому баловала племянников сверх меры: засыпала подарками и позволяла все, что им взбредет в голову. Капризы и проказы тетя списывала едино на недостаток материнской любви, чем сильно раздражала Ориол. Я не помню, почему мы согласились отпустить сыновей к тете, зато отлично помню, как Ориол, назло сестре, сидела, поджав ногу под себя, и какое недовольное личико корчила, пока Алуэтта не видела.

А... Кажется, припоминаю отчего я дал свое согласие отправить сыновей к тёте погостить. Ориол хотела поменять мебель в комнате мальчиков, и, как известно, пятилетние дети и ремонт — вещи плохо совместимые. Супруга поначалу даже уговорила меня отдать по комнате каждому сыну, но поразмыслив, я решил, что негоже так баловать детей. Одной детской вполне достаточно для мальчишек. Сумма за гарнитур была круглая, как кольцо у меня на пальце, но я помню только деятельную Ориол и слуг, которые под ее руководством в спешке готовят комнату к приезду маленьких хозяев.

«Маленькие хозяева» были доставлены домой раньше назначенного срока — чадолюбивая тетушка не выдержала оговоренных двух недель. Измотанная и нервная Алуэтта сдала нам клубок из мальчишек, заявив, что они совершенно ненормальные. Как по мне, так сыновья были просто обычными мальчишками, гораздыми на проказы и проделки.

Стюарт был ловким и сильным, вечно норовил куда-нибудь залезть — мне не раз приходилось снимать его с клена за конюшней. Малыш Тедди брал умом и сообразительностью, тогда как Стю был прямолинеен и бесхитростен. Проказы придумывал младшенький, а исполнял старший. Однако первого было невозможно уличить в шалости — Тедди все обставлял так, чтобы непременно остаться в стороне, а Стюарта было попросту не поймать, потому что этот живчик бегал будь здоров.

Издерганная тетя спрашивала, когда она сможет увидеть свою племянницу, которая наверняка куда спокойнее сорванцов. На что мы с супругой хором отвечали, что Рози еще на год осталась в школе. Это было, конечно же, наше решение, или, по крайней мере, мы старались так думать. Когда мы поехали забирать дочь из школы, она отдала нам отличный табель и всеми правдами и неправдами уговорила оставить ее в пансионе еще на год. Маленькая хитрая лиса! Если бы леди могли заниматься адвокатской практикой, то Элеонора обставила бы многих моих знакомых адвокатов. Эта мисс могла уговорить и мертвого.

Так, мы и остались еще на год вчетвером, не считая домашней челяди и кошки. Это был счастливейший год в моей жизни. Мы с супругой вели затворнический образ жизни, почти не появлялись в обществе, довольствуясь компанией друг друга и сыновей. Я не помню рано ли наступила зима, не помню, что Мэйси приготовила на Рождество, зато помню улыбку Ориол, ее смех, поцелуи украдкой, вечера у камина, объятия, искорки в серых глазах. Я был влюблен, я был счастлив.

Я поддерживал переписку с Шарлоттой и в этот светлый период своей жизни. В одном из писем мадам делилась радостной новостью о состоянии, которым она теперь владела, а после излагала свои планы относительно полученных денег. Шарлотта собралась открывать школу для бедняков. Она уже выкупила домик у реки и землю под здание школы, распорядилась насчет строительства.

Я никак не ожидал, что мадам так распорядится наследством. Впрочем деньги были полностью в распоряжении мадам, и она могла их тратить по своему усмотрению. Да, я планировал, что суммы как раз хватит, чтобы снять приличный дом в городе и безбедно жить на проценты, но Шарлотта решила иначе. Я восхищался ее решительностью. Мы с Ориол пригласили Шарлотту на следующее лето к нам погостить, прежде, чем она переберется в свой домик.

Я наслаждался тихими вечерами, понимая, что скоро дом наполнится шумом. Вернется из школы Рози, приедет погостить Шарлотта, наверняка тетя захочет увидеть племянницу, так что приедет и мисс Алуэтта... Я одновременно ждал перемен, и в то же время страшился их. Мне казалось, что вместе с тишиной зимнего дома уйдет и счастье, и покой. Я разжигал камины, любовался супругой и мечтал навсегда остаться в этой волшебной теплой зиме пятьдесят второго.

.

значки

21+1=22

 

[Ariona]

читать

На смену зиме пришла весна с бархатистым ароматом молодой листвы и влажным запахом свежевспаханной земли. Фиалки посягали на законную территорию нарциссов, стебли диких роз оплели изгороди, яблони стояли в цвету, и воздух был так пропитан благоуханием, что его, казалось, можно было ощутить на языке. Поместье готовили к приезду гостей и моей старшей дочери. Горничные драили полы, заводя время от времени песни, из коптильни тянуло соблазнительными ароматами. В теплицах поспела первая клубника, и с утра, в день, когда нам было назначено ехать в пансион, я встал пораньше, чтобы насобирать ягод в гостинец милым дамам. Очутившись в своем огородике, я забыл о времени и опомнился только, когда Ориол в выходном платье, осторожно придерживая юбки, появилась между грядок.

— Джон, это вы? Я не признала вас в грязном наряде.

— У вас все руки в земле, а нам ехать через четверть часа! Не следует опаздывать, а то Элеонора решит, что мы позволили ей остаться еще на год в школе, и, чего доброго, сделается учительницей. Мадам обучила ее многим наукам, но, право, в нашей дочери слишком много своеволия... Да оставьте вы эти ягоды, идемте же!
— Дорогуша, не тараторьте. Клубника не терпит спешки, — умиротворенно отвечал я.
— Что вы только находите в этом занятие? По мне — так это просто копание в грязи.
— Это особенный процесс. И не делаете такую недовольную мордашку, она вас не красит. Разве это не чудо, когда из маленького семечка на твоих глазах вырастает дерево?

— Будет чудо, если вы успеете привести себя в порядок. Не обнимайте меня, у вас руки грязные!
— Вы не в духе, дорогуша, а я знаю, как вас порадовать. Да не пугайтесь вы так, Ориол, я не буду вас обнимать. Пока не вымою рук, конечно же.

Бережно прижимая кулек с клубникой — его я никому не доверил, — усадив нарядную супругу подле себя и отловив во дворе разыгравшихся сыновей, я велел кучеру трогать. Мы ехали в Новиганский пансион, забирать домой дочку и заодно Шарлотту, которая в скором времени должна была перебраться в свой домик у реки. Будучи в прекрасном расположении духа, я велел ехать объездной дорогой, предвкушая маленький сюрприз, который я задумал для супруги.

Когда мы подъезжали к торговому кварталу, я голосом доброго волшебника объявил, что всех сегодня ждут маленькие сюрпризы. Мальчишки получили по горстке мелочи и были отправлены в кондитерскую, а Ориол я сопроводил в ювелирную лавку, посещение которой само по себе было для супруги праздником. Однако в этот день она не проявляла обычного энтузиазма и от всего отказывалась. Ориол говорила, что ничего не нужно, и просила меня уйти. Я же презрел возражения супруги, сочтя из излишней скромностью. Вдруг к нам подлетел мистер Мартингейла, хозяин ювелирной лавки.

— Это вы! Мистер Новель, как вы посмели заявиться сюда, да еще и со своей женой! — он с негодованием уставился на Ориол.

Я растерялся. Попытки выяснить причину столь бурной неприязни не увенчались успехом, что было удивительно, так как я состоял в приятельских отношениях с этим джентльменом. Правда, виделись мы с ним последний раз довольно давно.

— Вы ведете себя крайне грубо, сэр, — пытался урезонить я разбушевавшегося Мартингейла. — Придержите язык в присутствии дамы!
— Дамы? Дамы?! И вы смеете меня упрекать?! Вы не джентльмен, сэр, также как ваша жена не леди! И я требую, чтобы вы немедленно убрались из моей лавки, пока я не придал дело огласке!
— Ориол, подожди меня в экипаже, — приказал я. — А вы, сэр, будьте добры объясниться! Вы оскорбляете меня и мою супругу без повода. Я не понимаю о каком деле идет речь, но в любом случае...
— Так вы не знаете? — он выжидательно уставился на меня. — Нет?.. Миссис Новель, не уходите, вы, кажется, запамятовали рассказать супругу одну занимательную историю.
И мистер Мартингейл поведал мне «занимательную историю» о том, как в лавке время от времени пропадали украшения. И вот, год назад, он смог поймать за руку воришку.

— Я не поверил собственным глазам, мистер Новель. Это была дама и, судя по всему, из приличной семьи. Я окликнул ее, а она попыталась выскочить из лавки, прикрывая шляпкой лицо.

— Та, кто не имеет права именоваться леди, пыталась стащить колье, и каково же было мое удивление, когда я узнал в воровке уважаемую миссис Новель!

Я не поверил ни единому слову. Надо понимать, как сильно задели меня слова этого господина. Доброе имя моей жены поносит какой-то лавочник! Я даже не стал искать причину его лжи. Просто холодно осведомился, соображает ли этот человек, что говорит, а когда он принялся вновь кричать о кражах, то прервал его и велел Ориол уйти. Правила хорошего тона требовали, чтобы я немедленно пристрелил обидчика. Я, конечно, надеялся, что дело до оружия не дойдёт.

Бледная супруга тонким ломким голосом сказала, что не уйдет и повисла у меня на руке, моля прекратить ссору. Мартингейл дошел до крайней точки кипения и кричал, что отправится в суд. Я колебался. Решать конфликт грубостью не хотелось, но и терпеть, как лавочник поносит мою жену было невыносимо. Вокруг была полная какофония из криков, обвинений, срывающиймся голосом тараторила Ориол, восторженно улюлюкали подмастерья, которые вышли на шум. В раз всё стихло, когда я всё-таки выхватил револьвер.

Я помню, как сейчас побелевшее лицо Мартингейла, уставившегося на меня в немом шоке, мертвую хватку Ориол, восторженно-испуганные лица мальчишек-подмастерьев, предвкушающих грандиозное шоу. И я в центре этой глупой сцены как во сне взвожу курок. Внутри меня клокотало. Я вздрогнул, когда прогремел выстрел.

К счастью, здравый смысл не покинул меня в эту тяжкую минуту, и в последний момент я отвел руку — пуля угодила в стену. От грохота Ориол лишилась чувств, я успел подхватить ее прежде, чем она упала. Вынося супругу на воздух, я прошел мимо Мартингейла, так и застывшего с перекошенным лицом. В лавке висел запах пороха.

Служанка привела Ориол в чувства, и мы в полном молчании продолжили путь. Тэдди и Стю, накупив конфет, были заняты дележкой, я переваривал случившееся, а Ориол, кажется, лишилась способности говорить. Только когда колонны пансиона показались за деревьями, супруга подала голос:

— Джон, я должна объясниться...

— Не нужно ничего говорить, дорогуша. Этот мерзкий человек оскорбил вас без всякой на то причины, и я надеюсь, мы сможем забыть об этом. Если он вздумает распускать слухи, я пристрелю его, во что бы мне это ни стало.
— Папенька, а вы научите меня стрелять? — отвлекся от конфет Старт.
— Папа шутит. Джон, вы же не всерьез? — испуганно пробормотала Ориол. Я только посмотрел на нее тяжелым взглядом.
— Мы почти приехали, где клубника? — перевел тему я.
— Клубника? Какая клубника? — переспросил Стюарт, оттирая щеки. Тедди фыркнул.
— Стюарт Джозеф!

Клубнику было не вернуть.

На подъездной дорожке нас ждала только одна Шарлотта, которая поспешила объяснить, что Элеонора прощается с подругами и скоро выйдет. Я сдавленно улыбнулся, происшедшее не шло у меня из головы.

Мы ожидали дочь больше часа. Я кружил по тенистым аллеям, погруженный в свои мысли, дамы устроились в прохладе галереи. Старт пространно извинился за съеденный гостинец и великодушно угостил Шарлотту леденцом, вызвав у леди умиление и восторг: «Вы посмотрите на этого маленького джентльмена!» Теодор усмехался по причине ведомой ему одному.

Элеонора вышла заплаканная в окружении стайки девчонок. За прошедший год она сильно изменилась, повзрослела и похорошела.

Девчонки наперебой обещали друг другу писать, обменивались самодельными открытоками и браслетиками. Оторвавшись от подруг, дочь упала в мамины объятья, и Ориол, успокаивая Рози, повела ее к коляске. Я нашел под елкой сыновей, которые ставили эксперименты над живой природой, и вынув из кармана Теодора лягушку, велел им идти к сестре.

— Какая же она плакса, — ворчал Тэд. — Девчонки такие скучные!
— Я ее тоже угощу конфетой, — нашелся джентльмен Стю.

Никто не заметил моего подавленного состояния кроме одного человека. Шарлотта все это время провожала меня настороженным взглядом, и вот теперь, улучив момент, она решительно направилась ко мне.

— Джон, что с вашим лицом?
— Вам разонравилось мое лицо? — слабо улыбнулся я.
— Что-то случилось с Ориол? Она сегодня бледнее обычного. Ваша супруга в положении?
— Что? Нет, то есть я думаю... Конечно же, нет! Дело в том...

Я рассказал ей правду. О грязных обвинениях, о своем необдуманном поступке, о тревоге по этому поводу. Рядом был друг, и я чувствовал облегчение, что могу поделиться тревогой с ней.

— Джон, я так поняла, что вы ищете причины, почему мистер Мартингейл оболгал вашу супругу?
— Да, было бы недурно это выяснить. Я считал его приятелем... Может, он затаил обиду за те сто симолеонов, что я выиграл у него в карты?...
— Джон, вы... Ориол уже недобро коситься, и нам нужно идти, но выслушайте меня. Я думаю, что Мартингейл сказал правду. Поговорите с женой.

Ориол не могла. Никогда. Не поверю в это.

— Честь моей супруги — моя честь. Оскорбляя подозрениями Ориол, вы оскорбляете меня. Даже вам, мадам, я не позволю этого!
— Выстрелите и в меня? — Шарлотта, кажется, развеселилась.
— Вам лучше будет поехать к себе домой. Я пришлю за вами экипаж. Не думал, что вы способна на такие низкие выпады, мадам.

Я отвесил чопорный поклон и, не дожидаясь ответа, пошел к коляске, где меня ждала моя семья. Заплаканная Рози крутила в руках конфеты, которые шедро насыпал ей Стюарта. Тедди с презрительной усмешкой взирающий на старания брата проявлять галантность, и бледная Ориол, теребящая сережку.

.

семья

.

баллы

Баллы: 40
+0,25 (друг Круз Мартингейл, 5\30)
Итого: 40,25

 

[Ariona]

читать

Всю зиму я ждал перемен в доме, которые неизбежно должны были наступить с приходом лета. Но гости не приехали, а от дочери шума было не больше, чем от мыши.

Я не желал дурно думать о супруге, но и не мог забыть о неприятном инциденте. Сильнее всего ранили слова Шарлотты, которая теперь не отвечала на мои письма. Я знал, как она искренне привязана к Ориол, и понимал, что безосновательно обвинять подругу мадам бы не стала. Я искал правды.

Правда пряталась на верхней полке гардеробной, в деревянной шкатулке с маленьким навесным замочком, на которую я раньше не обращал внимания.

Ориол уважала меня и никогда не позволяла себе проявить непозволительное любопытство — в том числе заглядывать без спроса в мой стол (и хвала Смотрящему, кроме писем от Шарлотты я хранил там дамские романы). Я платил ей той же монетой, не вникая в маленькие женские секреты, которые, как известно, живут в шкатулках. Но обстоятельства изменились, и я, не без некоторых угрызений совести, сломал навесной замочек, желая увидеть записки влюбленной юности, засушенные цветы или молочные зубки детей. Что угодно! Только не это...

Коралловые серьги, жемчужная тиара, золотой браслет, брошь с рубином, которую потеряла Шарлотта перед отъездом в пансион. Я не покупал этих вещей, более того, Ориол никогда не надевала их. С силой захлопнув шкатулку, я швырнул ее на кровать. С полки полетели полотенца, сорочки и панталоны. Ага, ларчик красного дерева. Хрустнул запирающий механизм: одна запонка, золотая подвеска, которую я подарил Шарлотте на прошлое день рожденья, сапфировое колье. Ларчик отправился туда же, глухо стукнувшись о своего предшественника. Запонка упала на ковер, я не обратил на это внимания. Я переворачивал комнату вверх дном, находя все новые и новые украшения, думая только об одном: «А я чуть не пристрелил Мартингейла!» Об Ориол я думать не мог.

Через четверть часа я устало опустился в кресло у окна, на кровати лежала горка шкатулок — целое состояние.

По всей комнате валялись вещи, нужно было позвать слуг, но я не хотел шевелиться. Я не заметил, как в приоткрытую дверь заглянула горничная.

— Мастер Новель, что происходит? Вам нехорошо, сэр?
— Мне нехорошо. Сходи, позови миссис Новель, да не болтай лишнего.

Топот ног по лестнице, шуршание юбок. На пороге появилась Ориол, с удивлением оглядывая хаос в комнате, и вот ее взгляд остановился на шкатулках. Глаза расширились от ужаса, кровь отлила от лица, и, кажется, она собралась упасть в обморок.

— Мне остается уповать только на то, дорогуша, что вы все объясните.
— Джон! — Ориол кинулась ко мне и опустилась у кресла. — Я не хотела, то есть не специально. Простите меня, я все верну.
— Это объяснение? А я надеялся на чудо... Что вы вернете? Доброе имя, честь семьи, мое доверие к вам? Встаньте с пола.

Ориол, белая, как платье невесты, покорно встала. Слез не было, огромные сухие глаза с ужасом взирали на меня.

— Мне нужно объяснять, как низко вы уронили себя в моих глазах? Какое оскорбление нанесли лично мне? Я ни в чем не отказывал вам. Все удовольствия этого мира были к вашим услугам: украшения, наряды, выезды. Все мое состояние принадлежало вам.

Она молчала.

— Чего вам не хватает, если вы делаете... это? Как вы можете?..

Она не шевелилась.

— Я чуть не пристрелил Мартингейла, за то, что он сказал чистую правду. Я потерял друга, потому что счел слова Шарлотты клеветой. Теперь я потерял доверие и всякое уважение к своей супруге. Супруга, вы ничего не хотите мне сказать?

Она опустила глаза.

— Тогда скажу я. Вы избалованный ребенок, который берет, что захочет, и не задумывается о последствиях. Отвечайте, зачем вы украли все эти вещи? Я мало дарил вам серег?
— Нет, Джон, дело совсем не в этом. Это получается само, мне всегда было так стыдно. Я бы хотела все вернуть... Молю вас, простите меня.

— Простить! Да что изменится от моего прощения! Скандал уже разгорелся, Мартигнейл поймал вас. Вы опозорили всех нас! Это я виноват, конечно, я слишком баловал вас, слишком много позволял. Ориол попросила серьги — прошу, получите. Ориол хочет новое платье — пожалуйста!

Во мне кипела злость, отчаянье, обида. Мне с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не перейти на крик. Я пытался убедить себя, что ненавижу женщину, которая стояла передо мной, выпятив нижнюю губу и глотая слезы. Но я не ненавидел. Я даже не мог всерьез рассердиться на нее. Это была просто детская выходка, увы, со взрослыми последствиями. Как поступают с детьми? Правильно — воспитывают.

— Я больше не буду... — лепетала Ориол.
— Уж я об этом позабочусь. Так, дорогая моя супруга, сейчас же садитесь и разберите эти безделушки. Вы, я надеюсь, помните, что и у кого стащили? — Ориол кивнула. — Разложите по разным шкатулкам, приведите себя в порядок и наденьте лучшее платье. Мы едем в город.
— Как это едем? — супруга была ошарашена.
— Вот так едем. Сперва мы разберемся с этими вещами, а после поговорим о вашем наказании, — строго сказал я и выглянул в коридор. — Мэйси! Оставь эти полотенца. Поднимайся и помоги миссис Новель сменить туалет, да захвати успокоительную настойку.

— А вы, дорогуша, прекращайте реветь и займитесь делом.

В заглянул в детскую, но нашёл только молоденького учителя, которого недавно нанял. Молодой человек задумчиво листал словарь и качался на стуле, но, завидев меня, вскочил, принимая самый независимый вид.

— Черт вас подери, где мои дети?
— Они... Выполняют самостоятельное занятие на природе, сэр.
— То есть сдернули от вас на реку?

— Юные джентльмены изучают экосистему...

— Если юные джентльмены будут изучать экосистему реки слишком увлеченно, вы лишитесь работы, мистер Кенинг.

Ориол наплакалась вдоволь и задремала, икая сквозь сон — поездку в город к Мартингейлу пришлось отложить. Мальчишки заявились только к ужину, пропахшие рыбой и тиной, с полными карманами ракушек.

С тяжёлым сердцем я заперся в библиотеке. Мне нужно было многое обдумать, привести мысли в порядок и решить, как все уладить. Не столе меня ждала корреспонденция. Шарлотта писала (о, как я обрадовался, увидев конверт от нее), что она отбывает во Францию, сдав дом и землю постояльцам. Мадам прощалась и выражала свое искреннее сожаление о том, что наша дружба закончилась так неприятно.

Я налил себе выпить. Алкоголь обжег горло, а я распаковывал следующее письмо. Слуга Пинкертона ставил меня в известность, что его хозяин скончался. Я залпом допил остатки нектара в стакане.

Я сам не заметил, как задремал в кресле. Свечи погасли, только в камине теплился огонь. Сквозь сон я слышал голоса, мне казалось, что спорят Шмидт и Шарлотта. Мистер адвокат позволял себе вольности, и я намеревался сделать ему замечание, но никак не мог подняться. Тело словно приклеилось к креслу, мне казалось, что я вот-вот встану. Голоса стихли, а в кресло напротив опустился Бердтрам в своем неизменном клетчатом костюме. Его монотонный голос звучал тихо, я понимал, что друг дает мне советы, но не мог разобрать ни слова.

Я силился понять, о чем же он говорит, начинал выхватывать отдельные слова: «мальчики», «успехи», «кошка»... При чем тут кошка? В камине хрустнуло полено, я открыл глаза и проснулся. Передо мной сидел молодой Кеннинг и что-то лепетал о занятиях. Я и не заметил, как он зашёл.

— Молодой человек, идите спать.
— Да, сэр! — этот восторженный юноша напомнил мне самого себя в семнадцать лет.

Я вышел из библиотеки и направился в спальню. Из зеркала в коридоре на меня смотрел уставший мужчина, который выглядел старше своих лет. И это был я.

.

значки

22+2=24

 

[Ariona]

читать

Седых волос становилось все больше. Прядями на висках я обязан похоронам Пинкертона — пока гроб стоял открытым, парик так и норовил сползти c этого господина. Только когда крышку закрыли, я выдохнул спокойно — дядюшка унес свою тайну в могилу, хвала Смотрящему.

Беседа с Мартингейлом прошла не совсем в том ключе, как я планировал – от переизбытка эмоций он прострелил мне ногу. Впрочем, адская боль того стоила — не на шутку испугавшись, мистер Лавочник стал куда более расположен к беседе. Я пространно извинился, стараясь сидеть на полу прямо и не обращать внимания на лужу крови. Мартингейл высказал мнение, что я поступил как джентльмен, защищая честь супруги, и он, желая проявить великодушие, готов простить нам это недоразумение. Я же, в свою очередь, заверил его, что о ранении не заявлю в полицию и, конечно же, верну украшения. Мы остались довольны друг другом.

Но сплетни успели расползтись — Аппалуза гудела, учуяв свежую кровь. Даже президентские выборы не вызвали такого ажиотажа — что такое роспуск партии вигов по сравнению с падением миссис Новель! В октябре, как только я смог ходить, опираясь на трость, мы перебрались к тете Бердс, которая была одной из самых отъявленных сплетниц. Я знал, что она станет следить за каждым нашим шагом, и это было то, что нужно.

Город ждал, что я отдам Ориол в монастырь или, по крайней мере, разведусь. Я же лишил их самой пикантной части истории — разгневанный муж прилюдно отрекается от супруги. Напротив, я был бесконечно ласков и добр с Ориол, баловал ее, как и прежде, дарил лучшие украшения и наряды. Мы везде появлялись вместе, я поддерживал супругу под локоток, заставляя держать спину прямо, а голову — высоко поднятой. Время от времени я встречался в салуне с Мартингейлом, мы распивали виски и вели непринужденную беседу, повергая тем самым окружающих в шок. Детям я ничего не рассказывал, но они сами все поняли. Рози только улыбалась, когда слышала перешептывание за спиной, Стюарт поколотил соседских мальчишек, а Тедди превзошел всех нас. Когда миссис Баррингтон, пришедшая на чай к Алуэтте, принялась злословить в присутствии сына, он холодно посмотрел на нее и голосом пророка произнес:

— Смотрящий все видит, мэм.

Говорят, именно после этого миссис Баррингтон стала ярой якобисткой.

Я гордился, что сын защитил маму, но он также холодно ответил и мне на похвалу:

— Мне просто нравится притворяться, папенька.

Скандал утих только под Рождество. Мы возвращались домой, как победители, заставив кумушек прикусить языки. Никогда еще наша маленькая семья не была такой сплоченной: Стюарт с жаром пересказывал в сотый раз историю о драке, в лицах изображая, кто, кого и как; Тедди усмехался, глядя в окно; Элеонора жалась к маме, как ласковый котенок. Ориол с растерянной улыбкой перебирала растрепанные волосы дочери, через каждые пять минут спрашивая, не беспокоит ли меня нога.

Супруга считала себя виноватой (впрочем, вполне справедливо), поэтому всеми силами старалась проявить свое раскаяние. Когда я запретил ей покидать плантацию, она добровольно заперлась в спальне до самого Рождества, по всей видимости, стараясь проявить еще большую покорность.

В Рождественское утро нас разбудили голоса с лестницы и возмущенное «мяу». Дети спешили посмотреть подарки. Кто-то из мальчишек кричал Элеоноре, что если она будет спускаться «как леди», то подарки откроют без нее. Выглянув в коридор, я успел увидеть, как дочка на ходу запахивает пеньюар и сбегает по лестнице. Наскоро одевшись, я последовал за детьми. Рози со спасенной из мальчишеских объятий кошкой расположилась на пуфике, подогнув под себя одну ногу, в точности как делала Ориол, сыновей было почти не видно в ворохе цветных упаковок, а супруга тихонько сидела в дальнем кресле.

— Отец, смотрите! Маменька нарисовала ваш портрет!
— А чья это такая большая коробка?
— Моя! Не кусай меня! Ай, больно, Тедди! Папенька, скажите ему!
— Дети, тихо! Коробка мамина. Помогите-ка ее вытащить из-под елки.

Мальчишки так старательно кряхтели, толкая подарок к маминому креслу, что даже Элеонора оставила кошку и подошла посмотреть.

— Мама, открывай!
— Что там? Давай я помогу! — кричали мальчишки наперебой.

Я отправил детей к елке, а сам смотрел, как Ориол, не веря что это правда ее подарок, разрывает упаковочную бумагу.

— Джон, не стоило... После всех неприятностей, что я принесла... Но что же там? — клочья подарочной бумаги разлетались во все стороны. — Ах, как красиво!

В коробке были книги, очень много книг. В красивых переплетах, с золотыми вензелями, украшенные небольшими рубинами и сапфирами, другие обитые кожей. Ориол взяла верхнюю, покрутила в руках и с изумлением посмотрела на меня.

— Они просто невероятные, — Ориол заворожено смотрела на играющий в свете рубин. — Джон, но у нас и так достаточно книг в доме. И я все равно...
— Их не читаете, да? Эти я выбирал специально для вас. Уверен, что вы найдете их занимательными не только по виду, но и по содержанию. С этого дня вы будете читать не меньше пятидесяти страниц в день, и это не совет, а приказ. По вечерам станете пересказывать мне то, что прочтете. Мне давно следовало заняться вашим образованием.
— Это мое наказание?
— А вы хотите в монастырь?

Ориол робко улыбнулась, будто не была уверена, что у нее все еще есть на это право.

— А теперь поцелуйте меня, дорогуша. Вы же специально сели под омелой?

— Джон, ну будет вам, дети же рядом, — прошептала она.

— Вы больше не сердитесь на меня, милый супруг? Вы простите меня, если я стану читать эти ваши... — она споткнулась об мой взгляд, — эти мои книжки? Вы меня не разлюбили? Точно? Все будет как прежде?
— Ох, моя дорогая! Как прежде ничего не будет, и я все еще сержусь. Вы, миссис Новель, вели неподобающий образ жизни от безделья и вседозволенности, которое, впрочем, я попустил. Но я все еще люблю вас и считаю свою долю счастливой, несмотря на все трудности.

— Впредь же вы будете заняты чтением, музыкой и домашними делами. И станете помогать мне в саду! Но это со следующего года.
— Почему со следующего?
— Этим летом я даю отдых землям, а мы едем в Шам Ле Сим. В шкатулках остались украшения, и они принадлежат мадам Дебуа. Я хочу, чтобы вы сами их вернули и принесли свои извинения.
— Ой, Джон... Так нехорошо, стыдно ведь...
— Нехорошо брать чужое. Это не обсуждается, дорогуша. Перед всей Аппалузой за вас краснел я, настало время ответить за свои проступки. А теперь ступайте к детям.

баллы

Баллы: 40,25
+0,5 (портрет основателя в горе подарков)
40,75

значки

24+1=25

 

[Ariona]

читать

За праздничным ужином я сообщил детям о предстоящей поездке во Францию. Стюарт заявил, что мы наверняка встретим пиратов, и затеял с братом дуэль на ложках. Элеонора пришла в большое возбуждение, выразив желание поскорее увидеть свою наставницу. Ориол вздохнула и с отчаяньем приговоренного к смерти принялась терзать кусок праздничного пирога. Я был доволен произведенным эффектом.

Сборы затянулись на два месяца — я оформлял налог на год вперед, отдал внаем своих рабов, распоряжался насчет дома, лошадей и сада. Мистер Мидден, управляющий банка и мой друг, советовал сдать особняк постояльцам — мол, и за хозяйством присмотрят, и расходы покроют. Но этот вариант я отверг — мне претила мысль, что в моем доме станут жить чужие люди. В итоге мы сошлись на том, что я найду управляющего, по крайней мере, на тот срок, что с семьей буду во Франции.

Когда дела наконец-то были улажены, вещи собраны, дети причесаны и пересчитаны, мы двинулись в путь до порта Сансет Велли, чтобы там сесть на корабль. И вот среди здоровенных тюков, просмоленных досок и бородатых, пропахших солью и рыбой моряков, я вновь встретился с Бенджамином Шмидтом. Причем при весьма пикантных обстоятельствах — он стащил у меня кошель.
Почувствовав, как кто-то роется в моем кармане, я с размаха огрел вора тростью.

— Морской дьявол тебя дери! Джон! Старина! — возопил Шмидт, кидаясь обниматься. — Ха-ха-ха, неудобно вышло.

— Шмидт, старый вы пират! И как только докатились до жизни такой? Пойдемте, я познакомлю вас с сыновьями, у меня ведь двое славных мальчуганов! И Элеонора такая красавица выросла...
— Так вы с семьей? Направляетесь в Европу? — я кивнул, а он театрально запричитал. — О, вот оно, мое спасение! Не иначе Смотрящий свел нас здесь, в этом вонючем порту!
— Объясните толком.
— Мне нужно срочно уехать из страны, но я, как видите, на мели. Даже опустился до карманных краж. За мою голову назначена награда.

— Что же вы натворили? Впрочем, это ждет. Идемте, идемте! Корабль отходит меньше чем через час, не могу же я вас оставить.

У мальчишки-негритенка, который чистил ботинки, я купил банку ваксы и презентовал ее Шмидту, велев, как следует вымазаться. Так мы и взошли на борт: мистер Новель, миссис Новель, дети и черные слуги.

За проезд Шмидт платил историями, коих у него было предостаточно. За семь лет, что мы не виделись, он успел объехать полмира, и даже побыть пиратом, что его тут же подняло в глазах мальчишек. Бен был смугл, слишком мускулист для человека из общества, носил кривую, явно самодельную серьгу из темного металла, много пил и часто шутил. На его лице уже появились первые признаки старости, но нечеловеческая харизма и смеющийся взгляд были неподвластны времени.

— О чем вам рассказать сегодня? — спрашивал Шмидт, развалившись на кушетке в общей каюте со стаканом виски и в моем сюртуке.
— О пиратах! — тут же отзывался Стюарт.
— Стю, уймись ты со своими пиратами. Бенджамин, поведайте-ка о таинственных преследователях, из-за которых вы так стремились покинуть страну. Может, прочувствовав серьезность угрозы, я легче переживу расставание с половиной своего гардероба, - проворчал я, глядя, как малыш Тедди убирает с поля мою ладью. Мы играли с сыном в шахматы.

— Не волнуйтесь, Джон, я с лихвой возмещу вам убытки. В Калифорнии на приисках я сколотил приличное состояние. И это не какие-то бумажки, а настоящие слитки золота! А в дальнем углу сейфа может найдется парочка драгоценных камней на серьги миссис Новель.

— Где это все хранится? И позвольте узнать, как же вышло, что вы оказались в порту без гроша в кармане?
— В том-то и беда, Джон. Золото и драгоценности остались в Китае. Сейф надежно спрятан, да только я не могу за ним вернуться, меня ждут с распростертыми объятьями и виселицей наготове. Эти же тайпинцы преследовали меня и в Америке.
— Вы ограбили их корабль, когда были пиратом?
— О, нет, мой маленький воинственный друг. Тут дело касается дамы сердца… — Шмидт мечтательно замолчал. — Я как раз заканчивал обучение в ордене Шанг Сималы и всерьез собирался пойти по пути монаха-отшельника…
Представив Шмидта монахом, я самым непочтительным образом захихикал.

— Да, да, Джон, представьте. Однако мои медитации были бестактно нарушены грохотом орудий и криками невежественных солдат, — продолжил Бенджамин. — Хун Сюцюань, дохлого карася ему под одеяло, решил поднять восстание. Поначалу меня увлекла их идея, я присоединился к тайпинцам и прошел вместе с ними через весь Юнъань. *

*Речь о восстании тайпинов (1850-1864)

— Но долго я не продержался! Тон армии задавали религиозные фанатики и аскеты. Они запрещали сношения с женщинами, азартные игры, вино и курение опиума. Что и говорить, воевать в таких условиях просто невозможно.
— А что такое "сношение"? — отвлекся от шахмат Тедди.
— Так называют любовь, сынок. В некоторых ее проявлениях, — поспешил ответить я.
— Можно сказать и так... Ну вот, в провинции Хунань к нам присоединились новые повстанцы, а я повстречал ее... Нежную лилию, солнечный свет, звездочку моей души...
— И вы захотели с ней..?
— Да, да, — не дал я договорить сыну. — В приличном обществе не стоит так говорить, Тэд. Это нехорошее слово.
— Джон, но малыш Тедди прав. К сожалению, моя прекрасная лань оказалась женой некого Денг Ванга, который был не последним человеком у тайпинов. И этот некий Денг Ванг лишиться жены был не готов, а вот меня лишить жизни очень даже был готов. Вот мне и пришлось спешно бежать, бросив свои богатства, — Шмидт легкомысленно тряхнул седеющей гривой и подлил себе виски.

Я нахмурился. Безрассудство друга меня не удивило, а вот интерес, с которым сыновья слушал подобные истории, вызывал тревогу. Отправив мальчишек на палубу к дамам, я забрал у Шмидта виски.

— Вам на сегодня достаточно. И перестаньте так беззастенчиво очаровывать мою семью. Стюрт хочет быть похожим на вас, а Ориол на днях спрашивала, не смогу ли я сделать себе такую же серьгу! Бен, если вы продолжите в том же духе, то я скормлю вас акулам, даю слово джентльмена!
— Не пытайтесь казаться грозным, Джон, у вас это никогда не получалось. И отдайте виски. Я ведь не рассказывал ничего на самом деле страшного.
— Соблазнение чужих жен — это, по-вашему, хорошая история для семилетних мальчиков? А уж эти ваши подробности про сношения!..
— Они рано или поздно узнают, какая жизнь на самом деле.
— Я предпочту, чтобы это случилось «поздно», — проворчал я.
— То есть я зря научил Теодора мухлевать в покер? А Стюарта приемам сим-фу?
— Что?! Учите таким вещам своих сыновей, но моих — увольте!
— Своих сыновей… Джон, у меня нет детей. И уже вряд ли не будут — мне пятьдесят четыре.
— Я вам сочувствую, но тем не менее.
— Хорошо, — примирительно улыбнулся он. — Элеонора просила меня позировать для портрета, который она задумала написать. Это вы позволите, строгий отец?
— Можете позировать для зарисовок, но никаких грязных историй.

Хоть Шмидт и считал мои требования глупыми, но под угрозой разлуки с виски счел за лучшее согласиться. Из скорректированных рассказов, предназначенных для детей и Ориол, и из тех, что друг поведал лично мне, я сложил относительно полную картину его скитаний.

***​

Некоторое время после смерти тетушки Шмидт кутил по всей Европе: пил, играл, утешался в объятьях падших женщин (хвала Смотрящему мои сыновья не услышали эту часть истории!)

За год он умудрился допиться до белой горячки и проиграть все деньги. Впрочем, сам Бен рассказывал об этом, как о своем лучшем приключении. Он утверждает, что был тем еще пижоном, мог очаровать любого, был вхож во все слои общества и с легкостью заводил друзей, чтобы назавтра забыть их имена.

Солидный капитал, который копил некогда преуспевающий адвокат мистер Шмидт, оказался недостаточным для разгульной жизни повесы-Шмидта. Наделав долгов и лишившись средств к существованию, мой друг оказался на улице. Он жил в хижине у озера, название которого не знал, и промышлял рыбалкой.

Холодными европейскими зимами приходилось туго. Шмидт ел, то что мог поймать, не брезговал ничем. Он утверждал, что научился готовить самого вкусного ежа в соусе из топленого снега, но я рискнул ему не поверить.

Супруга была шокирована такими гастрономическими пристрастиями, и стала сама набирать блюда на камбузе для Шмидта, который не выходил из каюты, будучи безбилетным. Я же расстроился, что друг не написал мне, не попросил помощи. Лелеять свою гордость и голодать зимой в горах — как можно! Только со временем я понял, что сам готов отдать полжизни за подобный опыт.

Бен пытался найти работу, но неприглядный вид оборванца лишал его надежды вернуться в лоно общества. И судя по вдохновенным рассказам, жалеть об этом Шмидту не приходилось. Когда развалились последние ботинки, он выкрал лютню у бродячих музыкантов и стал играть в городах и деревнях, пытаясь заработать хоть что-то. Инструмента на корабле не нашлось, поэтому оценить его мастерство мы не смогли.

На второе или третье лето бездомной жизни Шмидт устроился на ферму, собирать вредителей на полях и полол грядки.

Так в дырявых карманах этого авантюриста завелись первые симолеоны, а уже через два года у него была небольшая мебельная мастерская в Ливерпуле. Что удивительно, Шмидт преуспевал и снова был при деньгах. Я счел, что на этом и надо было остановиться, но мой друг заявил, что та жизнь была более, чем скучной.

Надолго его действительно не хватило. Продав лавку и распустив слуг, Бенджамин отправился в Калифорнию, где началась золотая лихорадка. Он успел побыть старателем, решить, что это не для него, устроиться на перерабатывающий завод, выиграть у хозяина все состояние в карты, напиться до чертиков, соблазнить дочь шерифа и бежать с сейфом полным золота.

Тогда он и стал пиратом. Хотя на мой вкус его занятие можно скорее отнести к разряду мелких морских грабежей и странствий, чем к настоящему разбойничеству. Но у Шмита был говорящий попугай и черных флаг на рее, что в глазах сыновей делало его Капитаном Шмидтом! Бен же рассказывал, что попугай был забавным и прям как в книжках, но от него вся спина в помете.

Так он попал в Китай и решил найти умиротворение в медитации на одной из туманных гор. Однако смазливые жены генералов не дали покоя бывалому путешественнику. И вот Шмидт очутился с нами на корабле, плывущем во Францию. Круг замыкался. За семь лет мой друг успел повидать мир, выжить, разбогатеть, разориться, соблазнить десятки женщин, подраться, постареть и заглянуть смерти в лицо.

А что я? Сидел на плантации, командовал рабами, читал книги… Я чувствовал, что моя жизнь прошла мимо, а я ничего не успел сделать. Видит Смотрящий, я завидовал Шмидту. Но у меня было то, чего не было у Бена — семья, дети, дом. Променял бы я это все на свободу и вольный ветер дальних стран? Соблазн был велик, но так же как и тогда я отвечаю — нет.

***

​

На сорок пятый день рожденья я таки проколол себе ухо. Ориол говорила что-то про бесов, ребра и седину в бороде, но была очень довольна.

разное

Удален аддон "Райские острова"

Коллекция мудлетов.

Отправные панельки Шмидта. Я чередовала институт и заграницу, в институте ждала, чтобы пропал мудлет о том, что надо отдохнуть от поездки.

значки

25+13=38

баллы

Баллы: 40,75
+ 0,25*8 (навыки обаяния, рыбалки, логики, механики, скульптуры, кулинарии, боевых искусств, гитары)
+ 0,25*3 (вершина трех соц.групп)
+ 1 (достижение вершины всех соц групп одним персонажем)
+ 1*9 (полные коллекции рыб, светлячков, огранок, камней, метеоритов, металлов, ящериц, грызунов, мудлетов)
+ 1 (мечта всей жизни - разбиватель сердец)
+ 0,5 (6-я чх)
+ 0,25*25 ( друзья; было 5/30, теперь 30/30)
+ 0,5*4 (200.000 очков стремления)
+ 0,5*2 (100 воспоминаний)
+ 0,5 (коллекция цветов)
+ 1 (вторая пачка 15 значков)
На данный момент установлены все дополнения кроме "Будущего" и "Островов". Исходя из этого:
+ 0,25*4 (за каждые 10 рыб)
+ 0,25 (10 металлов)
+ 0,25*2 (каждые 10 драгоценных камней)
+ 0,25*2 (10 бабочек и 10 жуков)
Удаление "Островов":
- 1 (черная овца, русалка)
- 0,25 (у этой русалки 10й навык погружений)
Итого: 66,75

 

[Ariona]

читать

— Будьте так любезны, скажите, здесь остановилась мадам Дебуа? Или может мадам О'Брайн? — в седьмой раз за день спрашивал я.
— Откуда мне знать! У меня снимают комнаты десятки постояльцев!
— Позвольте, я опишу ее: миловидная дама солидного возраста, не такая полная, как вы...

— Не помню такой!
— О, я уверен, вы наверняка ее знаете, — вмешался Шмидт. — Она почти так же красива, как и вы. Впрочем, погодите... Нет, нет, вы в разы очаровательнее.

Пухлое лицо квартирной хозяйки расплылось в польщенной улыбке, а Бен продолжал сыпать комплиментами. Иногда я ненавидел этого обаятельного хитреца.

— Мистер Шмидт? — из открытого окна второго этажа выглянула та, кого мы искали уже неделю по частным квартирам и съемным комнатам. — Вот уж сюрприз? Джон, и вы здесь! Джентльмены, я сейчас спущусь.

— Чтож, мы справились и без вашей помощи, — улыбнулся я хозяйке.
— Нашли свою тощую женщину и радуетесь, — фыркнула она и, бросив на меня недовольный взгляд, пошла прочь.

А по дорожке к нам уже бежала Шарлотта. Я сделал шаг ей на встречу, радуясь, что леди не стала вспоминать старые обиды, и что мы, как и прежде, друзья.

Я смотрел на нее и мягко улыбался, Шарлотта отвечала на мою улыбку. Я протягивал руки ей навстречу, сердце сладко замирало. Миг длился почти вечность, я так и не успел понять, когда она успела отвела взгляд, и, легко задев меня шуршащим кринолином, пройти мимо. Мадам то ли смеясь, то ли плача упала в объятья Шмидта.

— О, как я рада вас видеть! Так давно не было писем! Я уж начала думать, что тайпинцы повесили вас!

Прямо скажем, я оторопел. Они были знакомы, да, но мне и в голову не приходило, что эти господа поддерживали связь после смерти тетушки.

— Шмидт, старый пройдоха, значит мадам вы писали, а мне нет? Я полагал, что дружба значит для вас больше!
— Поверьте Джон, если бы вы были обворожительной француженкой, я бы непременно слал письма и вам. Но увы, друг мой, — смеялся он в ответ.
— И вы не обмолвились и словом! — упрекнул я Шарлотту, которая не сводила восхищенного взгляда с Шмидта. — А теперь даже не смотрите на меня! Если б я знал, что мистер Шмидт завладеет и вашим вниманием, то оставил бы его в порту на радость китайцам.

— О, мсье Нов'ель, я рада видеть и вас тоже! Надеюсь, вы приехали не один? Я смогу увидеться с моей дорогой Элеонорой и милой Ориол?

И отчаянно старалась не смотреть на Бена, который надулся от гордости, купаясь в женском внимании. Потом мы пили чай в гостиной, делились новостями, а я наблюдал за друзьями, удивляясь, радуясь и... строя планы! Которыми я поделился тем же вечером с супругой.

— Милый, я даже не знаю, что вам ответить, — Ориол отложила книгу, которую читала. — Мистер Шмидт убежденный холостяк, а мадам в таких годах... Вы уверены, что между ними что-то есть?

— Оказывается во время странствий он писал ей! И Шарлотта так тепло встретила его! Подумайте только, как было бы чудесно ходить к ним в гости... Ах, дорогуша, право, мне хочется погулять на их свадьбе!
— Джон, подождите мечтать. Может, они и не захотят селится в Аппалузе, а может... — Ориол внезапно замолчала. Затем заговорила медленно, делая паузу между каждым словом: — То есть вы хотите, чтобы Шарлотта вышла замуж?
— Конечно! Да вы верно не поняли меня, дорогуша! Послушайте, говорю же... — я пребывал в счастливом возбуждении человека, нашедшего решение сложной задачи. Но Ориол перебила:
— Я поняла вас. Но... Неужели? Неужели! Вы разлюбили Шарлотту... — закончила она шепотом.

— Простите, что?.. Что?! - я замер, как громом поражённый. - Ориол... Я... Впрочем... К чему теперь отпираться... Но то было в юности и не должно волновать вас сейчас... Поверьте, я никогда... Это е то, что... Но от кого вы узнали?
— От вас же. Еще тогда, на корабле, мы спешили к тетушке, а вы рассказывали о своей подруге детства... Любящее сердце не обмануть. Я все поняла с первого взгляда. С вашего первого взгляда. На нее.

— Может я и не знаю, где находится Китай, и других сложных вещей, но я обладаю чутьем и разбираюсь в душевных делах. Уж, поверьте!

— Дорогуша, но зачем вы тогда пригласили Шарлотту к нам? Ведь я бы не стал искать с ней встреч, поверьте, я был предан вам! — я искал в лице Ориол обиду и обвинение, но их не было. Супруга смогла удивить меня снова.
— Конечно, я пригласила ее к нам! Я хотела, чтобы вы сами увидели, насколько мои достоинства превосходят ее!

— Она умна, да, но совсем ни как подобает леди! И я намного красивее! И не лезу в мужские дела! А она, — Ориол неопределенно махнула рукой и топнула ножкой, — она даже в географии разбирается. У приличной дамы должна кружиться голова только от одной мысли, что земля круглая!

Выпалив все это, раскрасневшаяся супруга негодующе фыркнула и с вызовом посмотрела на меня, ожидая ответа. Так вот почему Ориол столько раз в присутствии Шарлотты говорила, что ничего не смыслит в науках. Это, оказывается, была любовная тактика!
— Что вы так смотрите, Джон? Скажите, что я двуличная?! Смеетесь... Почему вы смеетесь?...
— Вы думаете, что если у вас голова от географии кружится, то... Ой, не могу! Ну насмешили!

— Но, Джон, — робко сказала Ориол. — Вы же полюбили меня. А ее забыли. Да?
— Да. Но потому что вы искренняя, нежная и непосредственная. Хоть иногда мне и кажется, что у меня четыре ребенка, вместо трех, я все равно благодарю судьбу, что она свела нас вместе. А теперь же давайте подумаем, как помочь нашим друзьям обрести то счастье, что выпало на нашу долю. Как вы считаете, дорогуша, мистер Шмидт еще не слишком стар?
— Ах, он весьма привлекателен. И эта его серьга, знаете, очень мила. Мистер Шмидт такой обходительный, веселый, рядом с ним чувствуешь себя всегда красивой и желанной...
— Достаточно было ответить односложно, — проворчал я.

Так или иначе, мы разработали план, как свести этих двоих. И немедля приступили к его реализации. Я занимал сыновей, чтобы они не приставали к Шмидту, Ориол проводила время в компании дочери, тем самым оставляя возможность Шмидту и Шарлотте спокойно беседовать. Мы старались сажать их рядом на воскресных чаепитиях.

На вечернем променаде я под руки вел супругу и дочь, так что Бенджамину ничего не оставалось, как сопровождать мадам. Маневр был не слишком тонкий, но действие имел удивительное — Шарлотта смеялась над его шутками и историями, проявляя день ото дня все большую склонность к моему другу.

Впрочем, им действительно было о чем поговорить: время, проведенное во Франции, Шарлота потратила на изучение наук — ее влекли новые знания. Шмидт же, имея богатый жизненный опыт, легко поддерживал разговор на любую тему. А мы с супругой обсуждали достоинства приютов, где они непременно возьмут себе малыша на воспитание.

Мы с Ориол на удивление единодушно решили, что в нашей жизни не хватает несмышленыша. И если Бенджамин с Шарлоттой были сомнительной надеждой, то в дочери мы видели скорое осуществление наших планов понянчить малышей. Элеоноре исполнилось пятнадцать, и из нескладной девочки она превратилась в прелестную леди. В ней дивно сочеталось очарование Ориол и пытливость ума Шарлотты. От меня она унаследовала глаза и любовь к книгам.
Во время верховых поездок, я старался узнать, не похитил ли кто девичье сердце.

Но Элеонора смеялась и отвечала, что видела любовь пока только в книгах.

В маленьком коттедже во Франции мы провели чуть больше года. Земли моих плантаций отдыхали от посевов, управляющий присылал мне отчеты о делах в поместье, фабрика, которой я отдал рабов в наем, давала неплохую прибыль. Весной пятьдесят четвертого из Америки начали поступать тревожные новости. К Союзу присоединились два новых штата - Канзас и Небраска. С новой силой вспыхнул вопрос о рабах, так, что дело начинало принимать серьезный оборот. В Канзасе началась гражданская война, черное население юга было взволновано, то там, то здесь вспыхивали восстания. Мне не терпелось вернуться на плантацию, взять ситуацию под контроль. Я опасался за свое благосостояние, ибо я полагал негров своей собственностью. И не был готов их лишиться.

Дело, ради которого я привез во Францию семью, было сделано — Ориол вернула Шарлотте ее вещи.

Не обошлось без слез, но я был доволен результатом. Ощутив глубокое чувство стыда, супруга зареклась воровать впредь. Мой метод действовал — Ориол действительно увлеклась чтением, придя в неописуемый восторг, что у нее получается разбираться "во всех этих сложных вещах". Если первое время она читала из-под палки, то за зиму, лишенная других развлечений, всерьез прониклась печатным словом. Впрочем, я так и не снял запрет на ее самостоятельные выезды. Просто на всякий случай.

Нам следовало вернуться домой, и только одно меня беспокоило - Шмидт и Шарлотта. Не смотря на явную склонность друг к другу, они так и оставались в приятельских отношениях. Желая ускорить события, я спросил у Бена напрямую:

— Не собираетесь ли вы обзавестись семьей, друг мой? Я вижу, что некая особа вам отнюдь небезразлична.

— Вы отстали от жизни, Джон, — смеясь, отвечал он мне. — Я уже три года, как просил ее руки.
— Когда?.. Как?!
— Да что вы так переполошились! Большое дело, подумаешь. Мадам приняла это, как шутку. Впрочем, я действительно шутил.
— Но если бы она согласилась?..
— Тогда я бы женился, — серьезно сказал он. — Однако, все к лучшему. Менять образ жизни на старости лет, знаете ли, сложно. Не принимайте все так близко к сердцу, Джон. Лучше пойдемте во двор, меня мальчишки научили занятной игре! И, скажу вам, я достиг больших успехов!

.

разное

У всех дам рядом со Шмидтом появлялся мудлет "Интерсная компания - привлекательный персонаж". И у Ориол, и у Шарлотты, и у случайной квартирной хозяйки, и даже у Мэйси! Мудлет не персонализированный, поэтому на скринах его толком не отобразить. Но такую подробность автор просто не мог умолчать!

Я давно не показывала награды за баллы счастья, и их накопилось прилично. Некоторые обыгрывала, некоторые нет.

значки

38+2=40

баллы

Баллы: 66,75
+0,25 (10-й навык науки Шмидта)
+0,25 (10-й навык логики Ориол)
+0,25*3 (10-е навыки садоводства, писательства и виноделия Шарлотты)
+0,5 (6-я чх Ориол)
+1 (МВЖ Шарлотты)
Итого: 69,5

спасибо

Большая часть скриншотов отснята на очаровательном французском лоте The morning sunshine авторства Frau_Engel. Спасибо мастеру за такие атмосферные и бесконечно милые лоты!

 

[Ariona]

Часть 1

Я уж было занес перо, собираясь написать, что после возвращения из Франции моя жизнь текла в том же русле — спокойного, размеренного быта с маленькими радостями и печалями. Но так задумался, вспоминая милые подробности ушедших дней, что тяжелая капля чернил уверенно и неотвратимо покинула кончик гусиного пера, чтобы растечься кляксой на чистом листе бумаги.

За год, что мы провели во Франции, забылись былые пересуды и сплетни. Кого волнует репутация миссис Новель, когда в Канзасе началась гражданская война!* Возвращаясь домой, мы ехали по центральной улице Аппалузы, и достопочтенные матроны выходили поприветствовать нас, будто забыли, как они злословили о миссис Новель. Может, миссис Баррингтон в силу возраста и впрямь страдала маразмом, я же, увы, все помнил. И намеревался выполнить свои давние угрозы: привлечь Ориол к хозяйству и к работе в саду.

По приезду я привел дела в порядок и только после вызвал жену в кабинет, чтобы показать бухгалтерские книги. Ориол корчила несчастнейшие мордашки, но я был непреклонен. В другой раз я бы и передумал, глядя, как супруга рассеяно чешет пером спящую рядом кошку. Но мои невольники учуяли запах свободы, и мне приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы полевые работы выполнялись в срок. Сидеть над бухгалтерскими книгами и контролировать кухню я не успевал, эти обязанности и легли на хрупкие плечики Ориол.

Супруге предстояло выдавать продукты кухарке и вести их учет. К ужасу Ориол, в погребе ее ожидал десяток одинаковых ящиков. Рассеянной миссис Новель никак не удавалось запомнить, в каком лежит рыба, а в каком — специи. Супруга страдала несколько дней, а потом решила подойти к делу творчески. Вооружившись кисточками и красками, Ориол с воинственным видом отправилась в подпол. В тот день короба красного дерева утратили свой гордый вид раз и навсегда.

Помогать в огородике супруга согласилась с готовностью, однако ее решимость сошла на нет после встречи с первым же жуком. А у червяка, имевшего глупость заползти на тяпку, наверняка случился нервный срыв от оглушительного визга. Право, мороки от такой помощницы было больше, чем пользы.

Боясь подойти к растениям, Ориол занялась, как она выразилась, «женскими делами» — стала наводить порядок в шкафу с семенами. Супруга самозабвенно перебирала холщовые мешочки, полагая себя главным ботаником-садоводом нашего дома. К грядкам она так больше не подошла. Ее стараниями цветы распускались только на дверцах шкафа.

Через несколько недель со стола пропало мясо. У меня в голове не укладывалось, как может неожиданно закончится копченая туша, тем не менее, заглянув на пятый день вынужденного поста в коптильню, я обнаружил спящего негритенка, ленивых мух и пустые крюки. В оправдание Ориол отвечала, что мертвые коровы ее пугают, поэтому туши были отданы на плантацию. Рабы ели мясо, а мы довольствовались утками и курицами. Благо Мэйси за свою долгую жизнь научилась готовить вкусно из любых продуктов.

После того, как хозяева пожаловали трех коров (а именно так это было подано невольникам), работа стала идти куда лучше. Урожай обещал быть хорошим, и я, вздохнув спокойно, стал больше времени уделять селекции. Я мог часами возиться с кустиками клубники, любоваться пузатыми матовыми тыквами и баклажанами, пересаживать малышей-луковичек… Ах, что за дивный мир растений! Все в нем так гармонично и продуманно! Под грушевым деревом я чувствовал себя, право, много лучше, чем на самом изысканном приеме. Жаль только, что мои дети не проявляли должной заинтересованности в этом вопросе.

Когда я привлек мальчишек к сбору тыкв, дело закончилось поножовщиной. В том смысле, что Теодор придумал вырезать на них глаза, а Стюарт подхватил идею. Не успел я обернуться, как сыновья достали ножички, которые подарил им Шмидт на восьмой день рождения, притащили газет и стали переводить урожай моих рыжих красавиц. Конечно, я поругался на них, как и подобает строгому отцу. Но тыквы были уже вскрыты, а Стюарт обладал потрясающим даром умаслить меня так, что я забывал, на что злился... В общем, дело приняло оборот соревнования: "Самая ажурная тыква", "Самая страшная тыква" и "У кого больше пятен на одежде".

Когда тонкая мякоть хрустела под пальцами Стюарта, он легко отодвигал неудавшийся экземпляр, не расстраиваясь из-за неудачи, но и не проявлял большей усидчивости впредь. Тедди же был предельно сосредоточен, почти не дышал. Иногда искоса бросал взгляд на мою тыкву и принимался еще больше пыхтеть, стараясь повторить сложный узор. Если выходило не так, как ему хотелось, то малыш со злостью ломал несчастную бахчевую, и с удвоенным рвением принимался за новую. И так пока результат не понравился ему самому.

В общем-то, на этом и закончилось приобщение сыновей к садоводству. Когда Стю объедал второй куст малины, а Тедди самодовольно обойдя свою "идеальную" тыкву, стал посматривать на патиссоны, я выпроводил их прочь. Мальчишки с диким улюлюканьем понеслись к сестре, на ходу доставая из карманов припасенные семена.

Элеонора, не оживавшая внезапного нападения, завизжала и, отмахиваясь кисточкой, принялась бегать от них по двору. Смотрящий знает, чем бы закончилась эта вакханалия, если бы мистер Кеннинг, наставник сорванцов, не призвал воспитанников к порядку. Молодой человек покраснел, когда Рози кокетливо поблагодарила его за спасение. Он был давно в нее влюблен, и об этом знали все, кроме самой Элеоноры. Или она знала?

Дочка расцветала с каждый днем. Одна из первых красавиц Аппалузы, выращенная в неге и холе, окруженная сомной слуг, Элеонора Роуз купалась во всеобщем обожании. В ней было достаточно гордости, упрямства и своенравия, но только мы, домашние, видели ее такой. На балах же появлялась ослепительная красавица мисс Новель, в шикарных туалетах, с обезоруживающей улыбкой и грацией дикой кошки. Надо ли говорить, как скоро к ее ногам пали соседские юноши?

Когда ей исполнилось семнадцать, пришла пора задумываться о замужестве. Ориол желала дочери в мужья состоятельного и уважаемого джентльмена, я же хотел вести дочь под венец с тем, кто полюбит ее, и кого полюбит она. Но видит Смотрящий, эта зазнайка командовала своими ухажерами, как горничными, со смехом зачитывала вслух любовные послания и давала женихам смешные прозвища. О какой любви тут говорить?

Так вот, возвращаюсь к трагедии, которая разворачивалась на наших глазах. Впрочем, порой это была комедия... Да не суть важно. Итак, юный Кертис Кеннинг был сыном священника. Его порекомендовал мне мистер Мидден, когда я заезжал в банк по делам: "Юноша толковый и из хорошей семьи, но, право, совсем без денег. Преподобный Кеннинг боится отпускать сына на север за заработками, а вам нужен учитель для сыновей. Ах, кстати, куда они убежали?" Мальчишек мы тогда нашли у двери в депозитарий, и как они смогли пройти через две кодовые двери осталось загадкой. Дети же молчали, как беглые негры перед патрулем.

Так в нашем доме появился гувернер. Юноша хорошо справлялся со своими обязанностями и, несмотря на некоторую мягкость характера, умудрился привить сорванцам основные дисциплины. Он не жаловался на своих подопечных, но я видел, как тяжело бывает объяснить Стюарту прописные истины. Сын хмурился, внимательно слушал, но не мог сообразить, как решить задачу. В восемь он все еще писал на графитной доске, тогда как его младший брат уже получил в подарок свою первую чернильницу.

Теодор с легкостью справлялся с заданиями, понимая учителя с полуслова, но хлопот с ним было не меньше. Младший был горазд на выдумки, он с юных лет начал проявлять интерес к девочкам. Мне пришлось проводить воспитательные беседы куда раньше, чем я рассчитывал. Стюарт же к счастью интересовался пока только рыбалкой.

Когда я заметил пылкие взгляды, которыми юный Кертис провожает Элеонору, то забеспокоился. Как отец взрослой дочери, я должен был принять меры, чтобы не вышло чего дурного. Юноша был из приличной семьи, я не сомневался в его душевных качествах, однако хорошо помнил, как горяча кровь в семнадцать, и на какие необдуманные действия она толкает. Так что я незамедлительно вызвал его в кабинет и напрямую спросил, каковы его намерения.

Мистер Кертис смутился, но не стал отрицать своего увлечения:

— Сэр, ваша дочь прелестна, и вызывает во мне то чувство, что воспевал Шекспир. Но я решительно не намерен просить руки мисс Новель. Свадьбы по любви считаются новомодной чушью, я знаю. И отец говорит мне, что брак должен быть одобрен родителями, а любовь придет потом. Я уважаю опыт и мудрость старших, но мое сердце противится таким обычаям. Ваша дочь не любит меня, и пока в ней не проснутся ответные чувства, я не приду просить ее руки.

Рассуждения юноши были мне очень близки. Я хмурился для вида, но в душе был рад. Если бы Элеонора ответила Кеннингу взаимностью, я дал бы свое благословение несмотря на то, что жених не богат. Разве деньги главное? Они приходят и уходят, а любовь вечна. С такими мыслями я отправился в сад. Ориол как раз должна была дочитать положенные ей пятьдесят страниц. Меня ожидало продолжения пересказа "сказки о золотом баране и красивой женщине" — так Ориол интерпретировала греческую легенду "Золотое руно".

---

р* Гражданская война в Канзасе, 1854.
В 54-м к Союзу присоединились два новых штата: Канзас и Небраска. Правительство демократов принимает билль, в котором сказано, что новобразованные штаты могут самостоятельно решать вопрос о рабстве. Местные власти позволяют держать рабов. На севере в это время зреет оппозиция, которая после принятия вышеозначенного билля, образует партию Республиканцев. Кстати, эта партия стала одной из крупнейших и существует по сей день, всем известный представитель республиканцев нашего времени — Джодж Буш.

А в далеком 54-м в Канзас с севера едут добровольцы, в основном фермеры, считающие, что южане нечестно захватили эти земли. Руководят этим аболюционисты (люди, борющиеся за отмену рабства), приверженцы республиканцев. В противовес с юга начинают пребывать те, кого называют "белая рвань". Хоть у них и нет невольников, но отмена рабства поставила бы их вровень с неграми, что для южан-расистов хуже смерти. Так, в Канзасе начинаются вооруженные столкновения.

Часть 2

Летом пятьдесят шестого я не расставался с газетами. Шла жесткая предвыборная борьба. Демократы победили с перевесом всего в 7% — гражданская война была отсрочена еще на 4 года. Бьюкенен, пятнадцатый президент США, считался с интересами сельского юга и опустил торговые тарифы до рекордных семнадцати процентов. Даже одежду для рабов стало выгодно закупать в Великобритании, а не на севере.

Когда я заканчивал читать политический раздел, то брался за местные новости. Особого внимания удостаивались заметки о свадьбе: у Грэйси было мороженое, а на платье невесты Блэков ушло пятнадцать метров кружевной тесьмы ручной работы… Очень интересно. А Брауны устроили фейерверк! Я намеревался организовать для дочери лучшую свадьбу в округе, и у меня были все основания полагать, что этот счастливый час не за горами.

Кертис поступил мудро — он не стал набиваться Элеоноре в кавалеры, коих эта барышня разносила в пух и прах. Он не рисовался, не высказывал восхищения, к которому она так привыкла, и не поощрял капризы. Молодой человек претендовал только на ее дружбу, что сразу поставило его на особое положение. Беседы в саду часто перерастали в споры, но первый, с кем дочка делилась новостями, был Кертис. С ним она могла свободно обсуждать кавалеров, наряды, книги или надоедливых братьев. Со временем этот юноша стал ей практически братом.

Ни с кем из женихов у дочки не было таких доверительных отношений, и я мысленно уже принял Кертиса в лоно семьи. Весь Роуз-парк* был уверен, что это предложение Элеонора не отклонит.

*Я не стал называть дом какой-нибудь «Дубовой рощей» или «Акацией» на манер своих соседей. В округе поместье называли «реконструированным», памятуя, что долгие годы особняк лежал в руинах. Но как только Элеонора стала выходить в свет, поместье быстро переименовали в Роуз-парк. Мне же так понравилось это название, что я даже заказал официальную табличку.

Только Ориол была недовольна этим сближением. И каждый раз, когда молодые люди проводили время вместе, она принималась ворчать.

— Джон, смотрите, они опять сидят в саду! И почему она так внимательно слушает этого мальчика? Не ровен час наша дочь влюбится в гувернера, и вам, Джон, придется разлучать их!
— Будет вам, дорогуша. Я не собираюсь их разлучать, напротив, я заказал в универмаге пять упаковок фейерверков, а то на них сейчас, знаете ли, такой спрос…

— Каких еще фейерверков?! Он же совсем без денег, вы не можете благословить такой союз!
— А вы хотите выдать нашу дочь за какого-нибудь мистера Пина? Да, состояние огромное, как и пузо.
— А на рыбалку вы к нему ездили, — укорила меня Ориол. — Впрочем, я не нахожу фигуру этого джентльмена неподобающей. Он весьма мил.

— Вам нравится его дом, не лукавьте. Если же вы находите симпатичным и самого мистера Пина, то у вас совсем нет вкуса, — супруга недовольно фыркнула. — А этот… Как его? Мистер Лакированная Макушка, блеском волос компенсирующий недостаток блеска остроумия. Или может кривоногий Джимми? Или позер Уэзерс, которого мне хочется огреть кочергой каждый раз, как он начинает выкаблучиваться.
— Ах, вы не правы, Грэхэм такой милый мальчик! На днях он сказал, что я совсем как сестра Элеоноре!
— Да, льстец и прохвост. Неужели вы хотите выдать нашу милую Элеонору за этого повесу?
— А по-вашему лучше гувернер?... О! Смотрите! Он…

Кертис повернулся к Элеоноре, поднял руку, будто хотел обнять ее за плечи, но, поборов секундное замешательство, вцепился в спинку качелей. Дочка, будто и не заметив маневра, продолжала что-то обстоятельно объяснять.

— И что я должен увидеть? Что джентльмен ведет себя подобающе и не позволяет вольностей? Лучше скажите, а пяти упаковок салюта хватит? Может, стоит заказать еще?

В сочельник шестьдесят седьмого Кеннинг просил у меня руки Элеоноры. Он говорил, что на Рождественском балу объяснится с дочерью, если я позволю. Что и говорить, я был счастлив! Кертис получил мое благословение и заверение, что за приданым дело не станет.

— В этом нет необходимости, сэр. Достаточно того, что вы позволить нам остаться в Роуз-парке. У мисс Кенниг, тетки по отцу, нет детей, а она весьма состоятельная особа. На меня оформлено завещание, но, сами понимаете, я не могу распоряжаться этими деньгами раньше срока. За будущее своей дочери вы можете не волноваться.

Мы скрепили договор рукопожатием и я, напевая под нос, велел позвать Элеонору. В холода у меня обычно ныла простреленная нога, но тут я будто помолодел на двадцать лет. Забыв о трости, я расхаживал по библиотеке, представляя картины светлого будущего. Совсем скоро я мог стать дедом! Ах, как этому дому не хватало детского лепета!

— Папенька, вы меня звали? — дочь почтительно остановилась в дверях. — Вы светитесь, будто наелись ангельского пирога. Неужто мадам Дебуа приехала раньше срока?
— Рози, ты не хуже меня знаешь, что Шарлотта приедет только летом, когда здание школы будет готово.

— Я же просила не называть меня Рози! — вспыхнула она. — Право, папенька, мне уже не три года!
— Не дерзите родителю, юная барышня! Итак, мисс Элеонора Роуз, в этом году мы даем рождественский бал и тебе, как хозяйке дома, выпадет честь открывать танцы. Поэтому найди маменьку, впрочем, это сделать не трудно — в гостиной уже второй час рыдает рояль, и вместе с ней нарисуй фасон платья, такого, чтобы все соседские девушки умерли от зависти, — Элеонора, прищурившись, заулыбалась. — А завтра мы поедем с тобой в город и купим материи, лент, кружев и всего прочего. Ну же, иди!

Дочка чмокнула меня в щеку и, подхватив юбки, побежала к матери. А я подумал, что надо и Ориол сшить новый наряд. В моду вошли воистину огромные кринолины, и каждое утро, пока горничная одевала супругу, она нарочно громко сетовала, что в этих узких юбках чувствует себя голодранкой. Низкие таможенные тарифы существенно повысили мои доходы — я уверенно приближался к первому миллиону. Экономить на нарядах любимых леди необходимости не было.

Надо признать, я считал эту свадьбу делом решенным. Поэтому когда Кертис в парадном сюртуке на балу двинулся в сторону компании, центром которой была Элеонора, я даже не стал прислушиваться. Просто стоял, прислонившись к дверному косяку, и с умилением наблюдал, как Кеннинг, смущаясь от пристальных взглядов других кавалеров, неловко поклонился и протянул руку, явно приглашая на танец. Рози с изумлением посмотрела на него, потом рассмеялась и что-то долго говорила. Бедный Кертис так и стоял с протянутой рукой, а юноши, сидевшие подле дочери, смеялись вместе с дочерью. Я уж хотел было вмешаться, но тут незадачливый ухажер резко развернулся и почти бегом вышел из залы.

Когда танцы закончились, я попросил Элеонору остаться в зале. Почувствовав, что я недоволен, дочка присела на краешек кресла и замерла.

— Ты можешь танцевать с кем угодно, юная леди, но унижать джентльмена в присутствии других — совсем нехорошо.
— Но папенька! Если это был бы, к примеру, мистер Тыква, то я так бы и сказала: «Ах, сэр, ваше предложение заставляет мое сердечко стучать быстрее, но я уже пообещала танец другому!» Все знают, что это вранье, но джентльменам приятно такое слышать. Юлить с мистером Кеннингом мне не нужно. Я была уверена, что Кертис все правильно поймет. Мы с ним сдружились, знаете ли, и все эти условности ни к чему.
— Вежливость! Вежливость, а не условности! Мне стыдно за тебя, дочь.

У Рози надулась и с новой силой принялась объяснять ситуацию. В разгар спора скрипнула дверь, дочь замолчала, на пороге появился герой вечера. В задумчивости он прикрыл за собой дверь, не сразу нас заметив.

Потом поднял взгляд, увидел нас с дочерью, нахмурился и не глядя на Элеонору, произнес:

— Мистер Новель, сэр, я искал вас. Если вы заняты, то я зайду позже.
— Нет, нет. Я готов вас выслушать. Дочь, оставь нас, — Рози тихо кивнула и направилась к двери. Кертис не дождался, пока она выйдет, и начал говорить, заставив ее тем самым остановиться.
— Я получил письмо от отца, он просит меня срочно вернуться. Вас не затруднит дать мне расчет?
— Как? Значит, уезжаете? — переспросила Элеонора, но Кеннинг даже не повернулся. Конверт лег мне в руки, я машинально достал письмо. Оно было действительно от отца, но трехнедельной давности. О возвращении домой речи там и не шло.
— Что ж, вижу, что ехать вам просто необходимо, — я сдержал улыбку, юношеские драмы такие милые. — Завтра с утра я дам вам расчет, а пока вы можете попрощаться с воспитанниками.

Юноша кивнул и, не поднимая глаз, вышел. А я посмотрел на Элеонору, по лицу которой нельзя было ничего прочесть. Она вышла следом за молодым человеком.

— Кертис, стойте!

Я подошел к двери, но не мог расслышать слов. Дочка говорила, юноша односложно отвечал. Повисла пауза, и я уж было решил, что дело кончилось поцелуем. Я как раз решал, оставить их наедине, или самым невежливым образом прервать, и тем самым выполнить родительский долг, когда Кертис снова заговорил. Сначала спокойно, а потом все с большим пылом, так, что до меня стали долетать отдельные фразы: «Себялюбивая», «Не нужно снисхождения», «Для вас это игра». Рози стала его перебивать, возражать, и разгорелся спор, какой меж ними бывал часто.

— Да после всего, что вы наговорили?! Никогда! — выкрикнула Элеонора, и по лестнице застучали каблучки. — Это мне не нужно снисхождения! «Все равно хочу на вас жениться!» Не надо мне вашего «все равно»!

Дверь оглушительно грохнула, а моя раненая нога совсем некстати напомнила о себе. Комната была не протопленная, и я, простояв в неудобной позе у двери, совсем замерз. Кое-как дохромав до камина, я опустился в кресло и уложил ноющую конечность на пуфик. Как мило наблюдать за юношескими привязанностями, с каким пылом в их возрасте ссорятся и с каким пылом мирятся. Любят непременно вечно. Ах, молодость!

Значки

40+3=43

гномики

Баллы

Баллы: 69,5
+0,25 (верх соц. группы ботаников у Ориол)
+0,25 (10й навык садоводства Ориол)
+0,25 (10й навык логики у Теодора)
+0,25 (10й навык рыбалки Стюарта)
+0,25*3 (коллекция Джек-фонарей Джона, Стю и Тедди)
+1 (коллекция рецептов Мэйси)
+0,25*6 (каждые новые 10 рецептов из прошлой главы)
+1 (МВЖ Стю)
+4 (за полные коллекции рыб Джона и троих детей)
+0,25*3 (10е навыки рыбалки Рози, Джона и Тедди)
+1 ( 50.000, которые пошли на дом Шарлотты. В главе "Отдельная история" рассказывается, как Джон смог оформить эту сделку, не навлекая на себя общественное порицание и не компрометируя мадам. Да, это те самые деньги.)
+0,5*8 (гномы: мистер гном, малыш Леон, мастер Манчу, султан Сам, изобретатель, котофей, летний гном, выпускник)
Исходя из того, что установлены все аддоны, кроме "Парадиза" и "Будущего":
+0,25*4*4 (каждые новые 10 рыб)
Итого: 88,5

 

[Ariona]

Часть 1

Я был уверен, что к утру ссора у молодёжи будет забыта. И действительно, Кертис спустился вниз задумчивым, спокойным. Заметив, как молодой человек оттягивает момент отъезда, явно ожидая небезызвестную особу, я предложил ему позавтракать с нами, а сам послал за Элеонорой.

Как глупо судить людей по себе! Но я был уверен, что дочь не находит себе места и ужасно переживает. Осознав близость разлуки, упрямица сможет забыть об уязвленной гордости и поступит, как велит душа. Встреча с утра после бессонной ночи все расставит на свои места. Как оказалось, я недооценил характер моей маленькой Рози.

Мисс Элеонора Роуз Новель — не буквой меньше — спустилась к концу трапезы, Мэйси уже убрала посуду со стола. В медовых глазах уверенность граничила с высокомерием, а легкая улыбка была одновременно насмешливой и чарующей. Раскаяние, страх, неуверенность? Леди не ведала таких чувств! Атласное бирюзовое платье при каждом шаге отливало холодным блеском, словно северное море в штиль. Наряд был слишком торжественным для завтрака в кругу семьи, но завороженный ее эффектным появлением, я понял это, только когда Ориол сделала дочери замечание.

— Отчего вы недовольны платьем, маменька? По-моему оно чудесно, — Элеонора кокетливо повела плечиком и качнула юбкой так, что море оборок пришло в движение. — Мистер Кеннинг, а как вы находите мой наряд?

От неожиданного внимания к его персоне Кертис подавился. Откашлявшись, он ответил прямым взглядом, улыбаться же ему явно не хватало духа. Вместо этого он поднял одну бровь, словно говоря: «Что за представление?»

— Вы необычайно красноречивы, — елейным тоном прокомментировала его молчание Элеонора и изящно опустилась на стул. — Маменька, папенька, я должна вам сообщить очень важную новость. Вчера я получила предложение руки и сердца. — Кертис замер, а Ориол нахмурилась. — И более того, я всерьез намерена его принять.

Выдав это, Элеонора как ни в чём ни бывало занялась омлетом, понимая, какой эффект произвели её слова.

Ориол помрачнела, недобро посмотрела на меня, потом перевела тяжелый взгляд на Кертиса. Он же ничего не замечал кроме Рози, что сидела напротив. Дочка выдержала эффектную паузу и продолжила:

— Для меня это стало такой же неожиданностью, родители, как и для вас сейчас. До вчерашнего вечера я и не сознавала, сколь много места занимает этот юноша в моем сердце, — обворожительный взгляд на Кертиса. — В нем сочетаются все те качества, что я хотела бы видеть в своем муже: сила духа, остроумие и обходительность. Вечером я поспешила с отказом, это правда, но после не могла уснуть, — театральный горький вздох. — И вот, с первыми лучами солнца пришло понимание — я в шаге от своего счастья! На рассвете служанка отправилась с запиской в Кленовую Рощу. Мистер Уэзерс прибудет к обеду, чтобы просить вашего благословения, папенька.

— Мистер Уэзерс? — переспросили хором Кертис, Ориол и я.
— Именно. Не правда ли, блестящая партия, маменька? — прощебетала Элеонора. — Жаль, что вам, мистер Кеннинг, нужно уезжать. Мне бы хотелось видеть вас в ряду гостей.
— Элеонора, достаточно, — я встал из-за стола. — Экипаж уже подан, идемте Кертис.
— Прощайте мисс, — два взгляда скрестились подобно клинкам. В медовых, обманчиво-ласковых, была насмешка, вызов и превосходство. В голубых боль и… любовь. Я не спутал бы ее ни с чем.

На прощание я сжал плечо юноши, который, кажется, с трудом воспринимал действительность. Лошади тронули, коляска мягко покатилась по аллее, поднимая красноватую пыль в воздух. Январское солнце совсем не грело. Через черный ход я прошел в кухню и велел сделать мне горячего чая с успокоительными травами.

Удивительно, я отчетливо помню, как в чашке плавала засушенная ягодка земляники, помню, как было жарко от камина. Помню счастливую улыбку Ориол и блеск атласных рюшей на платье Рози. Но вот что мне говорил предполагаемый жених на протяжении часа, я воспроизвести решительно не возьмусь. Он был, конечно, убедителен. Явно увлечен Элеонорой, но действительно любил только одного человека — себя. Удивительно, что дочь этого не видела.

Грэхэм получил отказ, что повлекло за собой череду споров с дочерью и супругой. Ориол всегда симпатизировала мистеру Уэзерсу и теперь стала на сторону Элеоноры. Мне довелось вынести тирады «Вы хотите, чтобы наша дочь осталась старой девой» и «Мне не дожить до внуков», а также слезы и уговоры. Но я был непреклонен.

Тогда за дело взялась Элеонора. Она попросила маму занять Грэхэма, прикрыла дверь и воззрилась на меня таким взглядом, будто собиралась вызвать на дуэль.

— Вы всегда говорили, что я могу сама выбирать мужа. Я выбрала. Отчего же вы не одобряете его?
— Милая, ты и сама это понимаешь. Выходить замуж назло нельзя. Ты хотела уколоть мистера Кеннинга, я понимаю. Я не одобряю твой жестокий поступок. К чему ломать эту комедию.
— Отец, — с плохо скрываемым раздражением произнесла она. — Мне глубоко симпатичен Грэхэм. Я и раньше собиралась принять его предложение, прежде помучив, не говоря ни да, ни нет. Кертис решил день, когда я скажу «да», не более.

— Вздор!
— Как вы можете так говорить! — вспыхнула дочь. — Вы же не можете знать наверняка, что творится у меня в душе!
— Вы забываетесь, юная леди.

Элеонора прикусила язычок. Тонкие пальчики теребили пояс, на лице была написана обида ребенка, которому не дают игрушку. В сухих глазах злое упрямство, плечики расправлены, спина прямая, губы плотно сжаты. Дочь выглядел решительно, но это не поколебало моей уверенности.

— Отец, — неожиданно спокойным тоном начала она, — вы покинули мистера Брауна, моего деда, только потому, что он собирался прожить вашу жизнь. Вместо вас. Вы не пожелали подчиниться, и поэтому я горжусь мистером Новелем, плантатором и моим отцом. Вы добились всего сами, совершая ошибки, поднимаясь и идя дальше…

Простые слова подействовали на меня сильнее, чем слезы Ориол. (А я не выношу, когда она плачет.) Наверное, отец тоже видел во мне вздорного ребенка, который хотел растить капусту и жениться на бедной француженке, что, по его представлениям, означало полное фиаско. Впервые я понял, что он, на самом деле, желал мне добра. Просто по-своему. Мне потребовалось вырастить своих детей, чтобы понять такую простую истину. А я… уехал, не простившись. Не писал. В горле неприятно защипало.

Передо мной стояла Рози, и я видел в ней молодую женщину в начале жизненного пути. Пусть гордую и бескомпромиссную, но сильную. Я почувствовал себя старой плотиной, сдерживающей бурную горную речку. Мне казалось, что я уподобляюсь своему отцу.

Ох, эта маленькая хитрюга всегда с легкостью обводила меня вокруг пальца! Вот и в тот раз — заговорила мне зубы, вспомнила про деда, разбередила старые раны. В результате я расчувствовался и дал свое согласие. Правда, с отсрочкой на три месяца, чтобы у дочери было время все еще раз обдумать. Счастливая невеста повисла у меня на шее, а я надеялся, что не делаю ошибки.

Надо ли говорить, что она не передумала?

Часть 2

Уэзерс и раньше бывал у нас часто, а теперь так вообще, что поселился. Элеонора с удовольствием проводила время в компании жениха, Ориол встречала юношу радушной улыбкой и провожала непременно новым приглашением — в результате в Роуз-парке Грэхэм бывал чаще, чем у себя дома.

У меня было достаточно времени, чтобы как следует узнать будущего зятя. До помолвки я относился к нему весьма скептически, как, впрочем, и к другим кавалерам Элеоноры. Все они слишком много рисовались, танцевали, ездили верхом и волочились за хорошенькими девицами. Но, разумеется, у Грэхэма были таланты, отличающие его от прочих. И я изо всех сил старался их обнаружить.

Как оказалось, Уэзерс позерствовал не от случая к случаю, а беспрестанно, что определенно можно было считать талантом. Во всех его жестах и мимике была какая-то наигранная театральная страсть. Он держал себя так, будто все взоры в комнате обращены на него, и каждое его слово ловят с открытым ртом. Впрочем, на леди молодой человек действительно производил впечатление своими ужимками и патетическими высказываниями. Мне же он казался напыщенным, самовлюбленным шутом. Почему он так жаждал всеобщей любви? Наверняка от недостатка уверенности в себе.

До того, как супруга обратила мое внимание на «эти мягкие кудряшки и чувственные губы», я считал внешность Грэхэма заурядной. Чтож, присмотревшись, я действительно разглядел в нем особенные черты, но отнюдь не нашел их привлекательными. Как по мне, так «мягкие кудряшки», вызывавшие у женщин непреодолимое желание вздохнуть, делали его похожим на девочку или, в лучшем случае, на богемного поэта. А «чувственные» губы были в пору только для того, чтобы их капризно надувать. Но в округе юноша слыл красавцем — быть может, я был предвзят к жениху?

В любом случае, дочь считала его привлекательным, и я старался разглядеть в нем то хорошее, что видит она. Но эта задача оказалась не так проста. Я то и дело находил жениха и невесту целующимися, а свечи в гостиной погашенными, что существенно усложняло наши отношения. Грэхэм несколько сбивчиво жаловался на непонятно откуда взявшийся ветер, но такие отговорки не проходили и во времена моей юности. Под угрозой невольничьего рынка к молодым была приставлена служанка, но этим прохвостам время от времени удавалось ее спроваживать.

Тогда я думал, что любой другой молодой человек был бы лучше повесы Уэзерса, с этими его непристойными взглядами и эпатажными манерами. Однако когда я представил на его месте Кертиса – а к этому юноше я питал симпатию – то точно так же преисполнился негодования. Галилей отдал своих дочерей в монастырь, и я понимал почему. Ориол убеждала меня, что в проявлениях любви нет ничего плохого — Элеонора уже взрослая девушка — но я все равно не находил себе места.

Впрочем, нужно быть хоть немного справедливым и отдать должное Грэхэму. Юноша, может, чтобы угодить мне, а может по природной склонности, проявлял интерес к садоводству. Когда он впервые увидел мой садик и теплицы, то низвергнул такое количество комплиментов, что, право, у винограда Рено свернулись листья в трубочки. Может быть дело, конечно, в тле, а может быть и от слишком сладких речей! Но все же мне было приятно подобное внимание. А после того, как Уэзерс с легкостью починил нектарницу, я почти проникся к нему уважением. Оказалось, руки у него не только для того, чтобы обнимать чужих дочерей.

По пришествию оговоренного срока Элеонора была также твердо уверена в своем выборе, как и в то далекое январское утро — помолвка была оглашена. В конце лета мы сыграли славную свадьбу. Право, я меньше переживал, когда сам шел под венец! Утром того самого дня я проснулся с петухами. В доме было тихо, небо только начало светлеть. Осторожно, чтобы не разбудить Ориол, я вышел на балкон. В саду все было готово для церемонии: деревянная арка, увитая цветами, стояла в беседке, стулья были расставлены… Но я смотрел на берег маленького озера, где мы с малышкой Рози поймали Густава. А там, дальше, под деревьями, у дочки были самодельные вольеры для мелкой живности, которую они с Шарлоттой собирали по всей округе. Как быстро пролетело время… Теперь в девичьей спаленке висит не озорной воздушный змей, а пышное, белое платье, с накрахмаленной юбкой и тщательно отутюженными кружевами.

С песней кухарки проснулся весь дом, наполнился шумом и веселой суетой. Тедди стащил фату Элеоноры. Мы отправили в погоню за братом Стюарта. Теодор, прижимая кружева к голове, носился по дорожкам сада. Шарлотта, приехавшая в маленьком ландо задолго до начала церемонии, помогала невесте наряжаться. Когда я зашел к ним, мадам украшала прическу цветами, напевая французскую песенку и время от времени смахивая набегающую слезу. Да я и сам чуть не прослезился, когда увидел мою малышку Рози в подвенечном платье.

В отличие от нас, сентиментальных стариков, дочка была удивительно спокойна. С философской невозмутимостью Элеонора перечитывала свою свадебную клятву, записанную на аккуратной бумажке. Когда Ориол заглянула к невесте, сообщая, что пора идти вниз, бумажка полетела в камин. Расставшись с ней, Рози будто потеряла уверенность, ничем не занятые руки выдали волнение хозяйки. Но вот тонкие пальчики сжимают букет, и ни одна живая душа не заподозрит, что очаровательной юной леди страшно.

Когда у алтаря я передавал руку невесты Грэхэму, то так строго на него посмотрел, что жених отшатнулся назад, задев вазон. Вышла небольшая заминка, пока служанки собирали рассыпавшиеся цветы. Дальше все пошло своим чередом.

Миссис Уэзерс. Миссис Элеонора Роуз Уэзерс. Я пытался привыкнуть к тому, как это звучит. А дочка, как ни в чем не бывало, принимала поздравления. Жених, вдохновленный всеобщим вниманием, ни на секунду не отпускал от себя Элеонору. Шампанское и нектары лились рекой, гремели фейерверки, а я пил успокоительный чай, надеясь, что он поможет мне примириться с такими переменами в жизни.

Уже стемнело и гости начали расходиться, чтобы назавтра снова приехать на продолжение праздника. Элеонора положила голову на плечо своему мужу, Шарлотта отмахивалась от мошек, которые летели на свет, я, уставший за день, дремал в кресле, когда Ориол мягко намекнула, что пора идти в дом. Это значит, что мне, как главе семьи, нужно взять подсвечник и сопроводить всю семью наверх, поцеловать детей на ночь и... оставить молодоженов наедине! С меня тут же слетел сон. Я покосился на дочь, но она признаков беспокойства не проявляла. Мне нестерпимо захотелось отложить неизбежное, я право, я так разволновался. Шмидт спросил Теодора об успехах в музыке. Ухватившись за эту возможность, я пригласил друзей и семью в гостиную, послушать выступление Тедди.

Мюриэль рвения не проявлял, и вскоре за инструментом его сменила Ориол. Прошли те времена, когда супруга извлекала из ни в чем неповинного рояля воистину адские звуки. Теперь она виртуозно исполняла... только одну песню, "Лорену". Больше Ориол, увы, ничего играть не умела. Но супруга так гордилась этим маленьким достижением, что какое бы общество у нас не собиралась, она, так или иначе, садилась играть, чтобы сорвать овации.

Грэхэм пригласил Элеонору танцевать, а Бенджамин, задумчиво глядя на молодоженов, начал напевать густым баритоном:

Сто месяцев прошли, Лорина,
С тех пор, как я держал эту руку в своей.
Я чувствовал, как быстро бьется пульс, Лорина,
Хотя мой бился гораздо быстрее, чем твой.

— Рыба! — испортил момент Стюарт. Мальчишки, помаявшись без дела, сели за домино.

— Джон, ну что вы так испепеляете Грэхэма взглядом? — шепнула мне Шарлотта.
— А вы посмотрите, как близко он прижал к себе Элеонору!
— Не будьте таким ханжой, м`сье Новель. Право, будто вы не были молодым.
— Был, как и вы, — мы переглянулись, как люди, у которых есть общий секрет. — Но это ведь моя дочь! Поймите, совсем другое дело...
— Джон, прекратите кокетничать с моей дамой сердца! — Шмидт потыкал меня локтем в бок и одновременно начал строить глазки Шарлотте, которая по привычке, заведенной между этими двумя, фыркнула. — Я нажалуюсь Ориол, и она запрет вас дома еще на полгода!
— Меня никто не запирал! Просто... Я не мог посетить мадам Дебуа... Потому что...
— Потому что ваша дражайшая супруга умерла бы от ревности, — насмешливо закончил Бен.
— Вздор!.. — тут Ориол, услышав перешептывания, гневно обернулась. Мы, как школьники, застигнутые строгим учителем, старательно, но не очень искренне изобразили внимание.

— А где вас носило, мой преданный обожатель? — тихо прошептала Шарлотта Бену.
— Я хоронил троюродного дядюшку! — с воодушевлением отозвался тот. — Он оставил мне наследство, и теперь я верну долг нашему общему знакомому, вот этому, что сидит между нами, — настала моя очередь тыкать его локтем в бок.
— Вашего дядюшку зовут дама червей или бубновый король? — усмехнулась Шарлотта.
— Вы слишком хорошо осведомлены о моих семейных делах... Но все это в прошлом! Вы просто светитесь от счастья, стоит вам заговорить о своих маленьких подопечных. Поэтому я намерен преподавать в вашей школе.

— Что, простите?!
— Да, да! Я силен во многих науках! Вы должны благодарить Смотрящего, что я готов расстаться с вольным ветром и передать свою мудрость детишкам. Но одно условие...
— Условие?!
— Может, вы сядете рядом? — вклинился я. Мне решительно надоело, что они переговариваются через меня.
— Боюсь, этот джентльмен не обладает достаточными добродетелями, чтобы незамужняя дама могла себе позволить сидеть рядом, — произнесла Шарлотта ехидно.
— Ах, моя добродетель!.. Джон, ну неужели вы не можете сидеть спокойно! — нарочно громко возмутился Шмидт, когда Ориол снова обернулась. Как только опасность миновала, он продолжал: — Так вот, условие, ma sheri. Вы умудрились выкупить участок в такой глуши, что мне будет решительно неудобно туда добираться. Поэтому вы сдадите мне комнату в своем коттедже.

Шарлотта задохнулась от возмущения, но не успела ничего ответить, потому как песня закончилась. Ориол захлопнула крышку так, что я понял — мне предстоит пережить серьезный разговор.

— Приказать подать чай? — спросила Ориол, выразительно посмотрев на часы, которые, к моему ужасу, показывали полпервого. Мне это ничего не оставалось, кроме как объявить об окончании вечера.

Мэйси принесла подсвечник, встречу с которым я так старался отсрочить, Ориол оперлась на мою руку. Шмидт взял под руку Шарлотту с таким многозначительным видом, будто сегодня была их первая брачная ночь. Невозмутимая Элеонора в сопровождении мужа шла следом, мальчишки замыкали наше маленькое шествие. Как я не оттягивал этот страшный момент, но он неизбежно наступил. Поцеловав меня в щеку, Рози в сопровождении Грэхэма ушла в спальню. Друзья разошлись по гостевым спальням, ободряюще улыбнувшись мне на прощанье.

Пока Ориол избавлялась от нарядного платья, я мерил комнату шагами.

— Джон, вы собираетесь спать?
— Вдруг она испугается? Вдруг ей понадобится помощь? — терзался я.
— Ради всего святого, с чем? — рассмеялась супруга. Она даже забыла, что была обижена. — Вы хотите внуков, мой дорогой?
— Конечно! Но я не думал, что это будет так... Как вы можете быть такой спокойной!
— Наша дочь вышла замуж. Отчего же мне беспокоиться... Джон, послушайте. Рози наверняка так устала, что сейчас спит. И вам нужно поспать.
— Спит?
— Конечно. День был долгий, и я видела, как она зевала весь вечер. Наша дочь точно спит, уютно устроившись рядом со своим мужем.
— Да... Да, вы правы. Такой поздний час...
— И вам нужно поспать, дорогой. Хотите еще чая с ромашкой?
— Не откажусь. Но вы уверены, что они?..
— Уверена!

Конечно, я напрасно себя изводил, Ориол была права. После такого насыщенного дня ни у кого не осталось сил. Я уснул, не допив свой чай, а на утро эти заботы казались глупыми и незначительными. Все-таки не зря говорят — утро вечера мудренее.

.

портреты Джона и Ориол

Баллы

Баллы: 88,5
+0,25*2 (10й навык механики у Грэхэма и 10й же клавишных у Ориол)
+0,5*2 (счастье Шарлотты)
Итого: 90

 

[Ariona]

Часть 1

Мне казалось, что свадьба дочери была совсем недавно, но в ожидании вестей о внуках прошло четыре года. Время растворилось в огненных закатах над пашнями, проросло хлопком и табаком, которые мы превращали в пачки новеньких банкнот, утекло вместе с ленивыми водами безымянной речки... Какими насыщенными и долгими помнятся мне ранние годы жизни — все было в новинку. Мир изумлял, шокировал, вдохновлял, заставлял сердце трепетать. А теперь я с трудом отличаю одну зиму от другой.

Я помню, какая тишина обрушилась на поместье после отъезда молодых. Тетушка Алуэтта, не имевшая детей, завещала любимой племяннице свой Солнечный коттедж, в который молодожены и перебрались.

Отгремела свадьба, и дом, казалось, погрузился в дрему. Даже мальчишки, которым было совершенно противоестественно стремление к покою, перестали озорничать. Без сестры проделки потеряли ту особую привлекательность — ведь кроме нее никто не умел так безжалостно преследовать и метко метать тапки. Лишившись смысла существования, ради которого улаживались внутренние конфликты вроде дележки конфет, пара Тедди - Стю распалась.

Стюарт рос куда быстрее брата — в тринадцать он уже перегнал меня. Его пристрастие к плотным обедам, верховой езде и сим-фу (это влияние Шмидта) превратило нескладного паренька в плечистого, не по годам развитого детину. После того, как этот Самсон на спор уронил корову, я не уставал благодарить Смотрящего, что он наделили моего старшего сына спокойным и покладистым характером. Страшно представить, что эта мощь могла бы натворить, руководи ей буйный, мятежный дух.

Буйным и мятежным духом у нас был младшенький. Из милого, озорного мальчика с длинными ресничками и живым воображением Теодор превратился в сущий кошмар. Он не желал подчиняться ни моим приказам, ни мягким наставлениям Ориол, ни требованиям хорошего тона, ни здравому смыслу. Никто не мог понять, что у него на уме, и чем он руководствуется в своих поступках. К тринадцати Мюриэль успел дважды подраться на дуэли, оскорбить почтенную матрону Хэндрик, подружиться с гробовщиком-Джонсоном, сломать руку, освоить покер (и это влияние Шмидта), вышить картину гладью и разбить сердца всем молоденьким служанкам в доме.

В моем сыне была необъяснимая внутренняя сила, природы которой я не понимал. Какое-то мрачное очарование, благодаря которому девицы забывали о других поклонниках, соседи прощали самые скандальные выходки, а юноши обходили Теодора стороной. Простодушный Стюарт, наслушавшись россказней старой негритянки, решил, что брат заключил сделку с дьяволом,

чего, разумеется, быть не могло. Но…

Но та картина…

Приблизительно через год после отъезда дочери с мужем, я застал Теодора в комнате Элеоноры у мольберта. Ориол давно хотела привить сыну основы живописи, но Мюриэль категорически отказывался. И вот, по собственному почину сын занялся рисованием. Я остановился в дверях, наблюдая, как уверенные мазки ложатся на холст. В двенадцатилетнем мальчике будто проснулась внутренняя сила, которая с яростью красной краски выплескивалась на холст.

Ромб. Он рисовал ромб. Очень странная картина.

Почему меня так испугал его рисунок? Я не знаю. Самый обычный объемный ромб красного цвета, светящийся, на темном фоне. В картине была необъяснимая зловещая сила. Почувствовав мое присутствие, Тедди повернулся.

— А вы бы хотели, чтобы он был зеленым, папенька? — в его глазах был отблеск пламени камина.

С тех пор Теодор жил в комнате Элеоноры. Мольберт унесли на балкон, дальнейшая судьба картины мне неизвестна. Я заглядывал на рассвете в комнату сына и укутывая худенькие плечи одеялом. На его лице блуждала улыбка, первые лучи солнца, пробиваясь сквозь штору, наполняли комнату изумрудным светом. Тогда я думал, что хоть характер у младшенького не сахар, но дьявол тут точно ни при чем.

Три года пролетели незаметно. Элеонора и Грэхэм навещали нас по воскресеньям, привозили свежие новости и сплетни. В тишине сельской местности, где царил покой и изобилие, было так сложно представить, что где-то захватывают оружейные склады, вешают зачинщиков негритянских восстаний, бастуют на заводах. Бедненькие янки не смогли сбыть урожай, потому что Россия вышла из Турецкой войны и завалила рынки Европы дешевым зерном. Северные штаты были на грани финансового краха, а мы с Беном смеялись над этими грубыми фермерами, которые не в состоянии прожить без наших денег.

Мы смеялись, не зная, чем это обернется для нас. В газетах заголовки прочили войну, но я не верил в то, что это действительно произойдет. Совсем скоро я собирался передать дела Стюарту, уйти на покой. Быть может, поехать с Ориол с Англию, показать ей места, где я родился, найти могилу отца и матери. Отправить Теодора в колледж искусств, о котором супруга прожужжала мне все уши. Дождаться внука, которого нам подарит Элеонора. В моей жизни не было места войне.

В выборах шестидесятого я не участвовал. Линкольн стал президентом. Через два дня тарифы взлетели с семнадцати до семидесяти процентов. Первой о сецесии объявила Южная Каролина, и через месяц за ней последовала Луизиана. Шесть мятежных штатов образовали Конфедеративные Штаты Америки.

С политического собрания я ехал прямиком домой, перемахивая через ограды и ручейки, торопясь сообщить семье эту новость. Союз штатов распался!

Не успел я спешиться, как из дома выбежала Ориол в таком волнении, будто поместье горело.

— Ради всего святого, дорогуша, что стряслось? До вас дошли вести о выходе Луизианы из Союза? Ну же, отдышитесь. Я говорил, что вам не следует так туго затягивать корсет.
— Какая война, какой Союз?! Милый Грэхэм заезжал, и он сказал… Что у нас будет внук! Вы станете дедушкой, Джон! А я… а я бааабушкой, — протянула Ориол, и на щеках появились мокрые дорожки. — Значит, я совсем совсееем стааарая!

— Ну что вы, дорогая, у вас еще мало морщинок, — Ориол почему-то заплакала сильнее. — Когда вы сообщили о том, что носите под сердцем Элеонору, я не решился поднять вас. Но теперь, моя дорогая, готовьтесь!

Часть 2

Этой весной я больше ратовал за клубнику, нежели за права демократов. Элеоноре нужны были витамины, и, направляясь в теплицы утром 17 апреля, я надеялся собрать достаточно спелых ягод, чтобы отправить служанку с корзиночкой в город. Как раз бы дочке к завтраку... Кряхтя, я заглядывал под резные листья, надеясь увидеть красный бочок. Мне удалось найти всего десяток спелых ягод, и то одну пришлось отвоевать у жирной улитки, которая, судя по упорному сопротивлению, была уверена, что это ее законная добыча.

Разочарованно посмотрев в полупустую корзинку, я предпринял попытку найти спелую чернику и малину на половине Ориол. Растения супруги были тщательно прополоты и окучены — Ориол понравилось играть в хорошую хозяйку, поэтому каждый день под ее надзором две служаки с рвением приговоренного к смерти пололи грядки. Я считал, что такой работой нечего гордиться, и большее, что позволял себе — это прибегнуть к помощи Стюарта, который с охотой перенимал у меня знания.

Когда ягод набралось достаточно, я бережно укрыл их папиросной бумагой и пошел на кухню. Не успел открыть дверь, как услышал причитания Ориол.

— Жжется, жжется!

На секунду меня обуял страх, что к супруге вернулось нездоровое желание готовить. Паленым не пахло, но все же, дверь я открывал с опаской. На высоком табурете посреди кухни сидела моя дражайшая супруга в неглиже, то бишь в розовом пеньюаре. Все ее лицо было залеплено кусочками листьев лопуха, а вокруг сновали служанки с баночками, наполненными какой-то дрянью. Мэйси намешивала что-то у стола, недовольно бубня под нос.

— Ориол, вы снова занялись этими вашими глупыми припарками? — возмутился я, отчего служанки в страхе замерли. — Мэйси, твоих рук дело?
— Мастер Новель, я не причем! - затараторила старая негритянка. — Хозяйка неправильно намазалась кремом молодости, и теперь у нее все лицо горит. Вот, — она махнула в сторону притихшей Ориол, — поглядите сами.

Я подошел поближе и повнимательнее пригляделся к виновнице утреннего переполоха. Там, где зеленая маска съехала, было видно красную кожу в волдырях, густо намазанную чем-то вроде жира.

— Больно? — Ориол кивнула, а я невольно поморщился. — Будете знать, как мазать лицо всякой ерундой! Я вообще не знаю, из чего Мэйси варит эти «эликсиры молодости»…

— Но я ведь совсем некрасивая и старая. А теперь вообще... — неопределенно пожаловалась Ориол. Мэйси и служанки хором стали успокаивать ее, заверяя, что никого краше не сыскать во всей округе. Супруга расцвела от похвалы и даже дала намазать шею. Я только покачал головой, глядя на эту вакханалию прекрасного, и понял, что в город придется ехать самому. Мэйси теперь весь день будет выхаживать Ориол, а молоденькие служанки слишком бестолковые, чтобы я мог доверить им первые ягоды.

По моему приказу седлали мистера К, который хоть и был стар, но вполне мог дать фору молодой кобылке. Осторожно закрепив корзинку, я пустил коня рысью через плантацию. Негры приветливо скалили белоснежные зубы, надсмотрщики кивали, а я любовался красными холмами и белеными особняками соседей, которые виднелись порой из-за деревьев.

В городе царило небывалое оживление. У типографии, единственного пункта телеграфной станции, по сложившейся за последние месяцы традиции, толпился народ. После выхода Луизианы из Союза, Аппалуза постоянно пребывала в возбужденном состоянии. Снова организовали эскадроны, ожидая, что Север может объявить войну, и каждый, от мала до велика, был преисполнен духом патриотизма, считая себя благословенным мятежником. Меня же куда больше занимало здоровье Элеоноры, чем война, которой может и не быть.

Дочка была одна. Ее деликатное положение не позволяло покидать дом, поэтому Элеонора проводила дни за живописью и вышивкой, пока Грэхэм пропадал на политических собраниях. Я нашел дочку в беседке, где когда-то рисовала Ориол, желая скрыться от строгой сестрицы. Элеонора также хмурила лобик, как ее мама, и я в очередной раз удивился, как дочь похожа на мать.

Пожурив дочь за то, что она вышла без шляпки, я передал ей ягоды и окликнул служанку. Девушка присела в реверансе, а я со всей строгостью отчитал ее за невнимание к хозяйке. Чем дольше я говорил, тем больше глупая негритянка открывала рот, будто совсем не понимала, о чем ей толкуют. Я окончательно рассердился, но тут Элеонора, вклинившись в мой грозный монолог, односложно приказала принести шляпу. Девушка что-то пискнула в ответ, и со всех ног припустила в дом.

— Меня так слуги не боятся, вздохнул я, — на что Элеонора только пожала плечами. — Расскажи, как ты поживаешь моя дорогая!
— Со вчерашнего дня у меня совершенно ничего не изменилось, папенька. Вам вовсе не обязательно проведывать меня каждый день.
— Но как я могу быть спокойным, когда Грэхэм совершенно не заботится о тебе!
— Вы же знаете, что он допоздна работает, — веско ответила дочка, тем самым закрывая тему.

— Все же, я непременно дождусь мистера Уэзерса сегодня, чтобы серьезно поговорить! Ах, милая, в твоем положении нужно больше думать о себе. В городе так неспокойно! На днях в Чарльстоне открыли огонь по форту Самтер…
— Папенька, до Чарльстона полдня на поезде. Ну, кто станет стрелять в Аппалузе! Не выдумывайте понапрасну, — Элеонора ласково улыбнулась и взяла мою руку в свои. — И не стоит ждать Грэхэма. Сегодня с утра мальчишка, который таскает нам газеты, проболтался о срочном сообщении. Мол, вся типография на ушах, печатают какие-то листовки. Муж наверняка будет там, дежурить на крыльце до позднего вечера. А теперь расскажите, как матушка? Как учатся мальчики?

Уступив уговорам Рози, я не стал сидеть до вечера. Когда день начал клониться к закату, я поцеловал дочурку в лобик, наказал ей беречь себя и внука и отправился домой. Я отъехал от маленького коттеджа, думая, на кого будет похож малыш, и не сразу заметил, что происходит нечто странное.

Еще на торговой улице до меня донеслись крики и выстрелы со стороны редакции. Пришпорив коня, я срезал через ухоженный дворик и выехал в переулок Лекарей. Звуки становились все громче, на мостовой все чаще и чаще попадались листовки. Я уж было решил спешиться, но тут из-за угла показалась центральная площадь.

Люди будто сошли с ума. Они выбегали из домов, кричали, обнимали друг друга. Тут же затевались драки, другие стреляли в воздух, все куда-то бежали, спешили. Розовые бумажки, будто лепестки сакуры, усыпали пыльные улицы. Спрыгнув с коня и увернувшись от молодых людей, чуть не сбивших меня с ног, я, наконец, поднял одну. Бумажка была мятая, с отпечатком ботинка. Я прочел:
«Декларация Линкольна призвала собрать 75 000 добровольцев за 20 дней ...»

Так началась война.

В памяти сразу всплыли бородатые, однорукие и одноногие солдаты наполеоновской армии, которые возвращались в Шам ле Сим. Потом я подумал о малыше, которого Элеонора носит под сердцем. Моим сыновьям пятнадцать — мурашки стройными рядами промаршировали по спине. Мне явно не хватало того лихого возбуждения и патриотизма, которым горели глаза соотечественников.

Через несколько дней я получил приглашение на должность командира в ***ский эскадрон. Я полагал, что слишком стар для войны. Однако взглянув на безусые лица моих солдат, преисполненных спесью, безрассудством и восторгом, я подписал контракт на добровольной основе. Так, я был приписан к седьмому артиллерийскому полку под командованием Дж. К.

И вот, пережив череду истерик супруги, я сел за документы, которые мне предстояло привести в порядок перед отъездом. Нужно было передать дела Стюарту, оформить наследство на Теодора и Элеонору, привести в порядок бухгалтерию…

Тогда-то я и нашел то самое письмо, которое писал тете, стоя на палубе корабля.

Перечитывая неровные строки, я вспоминал того наивного мальчика, который «превыше всех красот природы почитал любовь». Ведь это был я!

Воспоминания накатывали, как волны в шторм. Стремление к свободе, поиск собственного пути, обиды и... любовь... Я так глубоко похоронил те чувства, что почти убедил себя, что ничего не было. Но я любил! О, как я любил! Тень того глубокого, всепоглощающего чувства обняла мое сердце, заставляя его стучать сильнее. Наверное, перед смертью я вспомню, как Шарлотта танцевала со мной вальс, мягко улыбаясь и подтрунивая Смотрящий знает над чем, как вечером мы целовались на крыше, нагретой за день ласковым солнцем...

Записывая все это, я хотел убедить себя самого в правильности выбора. Имя «Ориол» укоризненно смотрит на меня с исписанных листов... Я полюбил супругу, конечно... Как можно остаться равнодушным к этому милому наивному дитя в листьях лопуха? Но свое сердце я подарил Шарлотте. А супруге — все, что осталось.

Часть 3

На этой драматичной ноте я, честно говоря, собирался закончить повествование, но у моих друзей имелось на этот счет иное мнение. Когда я, погруженный в лирически-томное раздумье, выводил последние строки из-за дома вывернула потрясающая воображение процессия.

Впереди шла Ориол, под руку с красным, как винное сусло, молодым человеком. Лицо у супруги, надо сказать, было такое, будто к нам заехал дьявол во плоти. Сзади них шествовали (вот тут я вскочил с плетеного кресла и разлил чернила на лист) мой старый управляющий Бердтрам под руку с Шарлоттой. С другой стороны мадам сопровождал Шмидт. Едва завидев меня, Бен принялся вопить:

— Вы посмотрите кого я вам привез из города, Джон! Вы только посмотрите!

Я сделал три шага и остановился. Прикрыв глаза рукой от солнца, я смотрел на моих старых приятелей. Бердтрам обзавелся пышной шевелюрой и морщинами. Роскошный головной убор был похож на перепуганную индюшку, но мой пухлый (да, все еще) приятель держал себя с достоинством новоиспеченного монарха. Он первый подошел ко мне и с неподдельной радостью поведал о луне, солнце и тропах, которые вели его.

Красный человек оказался сыном Бердтрама. Он просто склонил голову в знак приветствия. Заметив моё изумление, он объяснил, что занимается добычей охры, и она так въелась в кожу, что уже не отмывается (увы, Ориол это не успокоило). Из дома выбежали сыновья, все принялись знакомиться друг с другом. Зычный голос Бердтрама выделялся из гомона. Великий индеец пожимал руку Стюарту и говорил, что из мальчика выйдет славный воин.

Сын зарделся и стал искать меня глазами, мол, слышал, отец? Он каждый вечер пытался убедить нас с матерью отпустить его на войну. Сын выглядел старше своих лет, и вполне мог бы обманом записаться в армию, но, к счастью, у Стю не хватало на это хитрости.

После того, как мой старый управляющий в одиночку съел курицу, он принялся рассказывать. Об их племени, детях, охоте... Удивительными были не истории, а незначительные подробности, о которых Бердтрам упоминал вскользь, как о вещах разумеющихся. Он жил другими ценностями, мыслил в иных рамках. Я все не решался спросить, почему не приехала Хэйли, но Бердтрам сам рассказал - она ушла тропой мертвых. Не желая задеть чувства друга, я не стал вдаваться в подробности.

В Аппалузу их привела война — племя чероки, несмотря на напряженные отношения с белыми, выступило в поддержку Конфедерации. Бердтрам с сыном прибыли в город, чтобы сообщить о готовности предоставить волонтеров и посильную помощь в военной кампании. Джуд собирался записаться в армию. На их невозмутимых лицах не было страха, или того фанатичного патриотизма, который так часто мне доводилось видеть в последнее время. На прямой вопрос Бердтрам ответил, что мужчины созданы для тропы войны, и все свое внимание посвятил пирогу.

После мы расположились в саду. Мэйси со священным ужасом на лице принесла плетеные кресла и печенье, и весь остаток вечера испуганной тенью бродила вокруг. А мы вспоминали, мечтали, смеялись... За те несколько часов в беседке, кажется, мы обсудили все на свете. Наша маленькая, такая необычная компания, будто спряталась в цветущем саду, не желая вспоминать о том, что существует весь остальной мир. Мы не стоили планов, единственное — договорились на завтра съездить в город и сделать дагеротипы на память.

Рукопись осталась лежать на столе, прижатая чернильницей. Вначале вечера я думал приказать Мэйси унести бумаги в дом, но негритянка оказалась на удивление глухой к зову хозяина. Она только корчила страшные рожи из-за кустов, показывая на Джуда. Мне не хотелось тратить время на пререкания с ней, тем более Бердтрам как раз начал историю об их свадьбе с Хэйли. Вдруг я заметил, что Шарлотта, сидевшая ближе всех к столу, с интересом всматривалась в строчки.

Я успел только побледнеть и проклясть свою невнимательность, когда мадам подняла на меня взгляд.

Я жаловался, что забыл, каково это быть молодым? Вздор. Сердце билось где-то в горле, а все остальные перестали существовать. Нам снова по шестнадцать, и я только что признался в любви...

Но рядом была Ориол, а мне было уже, дай Смотрящий, пятьдесят три. Шарлотта еще несколько секунд переводила взгляд со строчек на меня и обратно. Звуки возвращались, Бердтрам громогласно вещал что-то о своем вигваме. Я встал, намереваясь убрать рукопись от греха подальше.

— Джон, что это? — не оставил мои манипуляции без внимания Шмидт.
— Что-то вроде биографии, — улыбнулся я. Улыбнулся я Шарлотте, которая все еще смотрела на меня.
— О, а там есть про меня? Вы просто обязаны были написать, как я великолепен, — подскочил Шмидт. — Дайте почитать!
— Ну уж увольте, сударь, — возмутился я. — Это личное!
— О, Джон, но мне тоже интересно, — подала голос Ориол.
— А про меня вы писали? — подключился Бердтрам.

Друзья атаковали меня вопросами, а я, словно щитом, защищался стопкой бумаг. Отступать было некуда, да и мне самому понравилась эта идея.

— Что ж, я дам вам прочесть некоторые моменты, — задумчиво согласился я. — А взамен вы оставите небольшие замечания от себя лично. Вроде комментария или пожелания. Бен, не пиши, как ты великолепен!

Шмидт довольно правдоподобно изобразил поезд, разводящий пары. Этим звуком он, видимо, выразил негодование. Все рассмеялись, только Джуд сохранял невозмутимость истинного краснокожего.

Я тщательно выбирал записи, а потом с удовольствием наблюдал за реакцией читателей. Беседка погрузилась в тишину, только Шмидт иногда фыркал. А после друзья дружно заскрипели перьями, предоставив мне время для раздумий. Когда четыре самодельных конверта легли мне в руки, я уже твердо знал, что мне следует делать.

В неразберихе прощания, пока Ориол ушла наверх, готовить гостевые спальни, я осторожно потянул Шарлотту за рукав, и увлек за собой в библиотеку.

Я думал, что сначала извинюсь перед ней. Скажу, что... А, Смотрящий знает, что я там собирался говорить. Библиотека была погружена в полумрак предрассветных часов, а вечер воспоминаний кружил голову не хуже нектара. В этот миг не существовало ничего кроме ее огромных светло-зеленых глаз.

Тогда я ее поцеловал.

.

Записки друзей

Старый вы романтик, почему я вышел несчастным лирическим героем?! Вы слишком драматизируете! Я не так плох!
P.S.: я не знал, как обратить с такой просьбой лично, но не могли вы одолжить мне лошадь и мушкет? Я записался в армию, но сам на мели. Работа в школе, оказывается, на добровольных началах.

Капитан Бенджамин Шмидт.​

Да, это все очень мило... Но Джон, вы не можете пойти воевать! Вам пятьдесят три, у вас прострелена нога, вас точно убьют! Я не позволю! Если будет нужно, я пойду к самому генералу Ли! Вы перестали слушать мои увещевания, и я пишу их здесь. Я настроена серьезно, Джон!

Ваша супруга, Ориол.​

Почему вы дали мне пустой лист? Впрочем, я и так прочла слишком много.
Для мужчин важна война, я понимаю и не стану вас отговаривать. Но прошу, берегите себя! Я боюсь снова оказаться в мире, где нет вас... мой дорогой Джон.

Шарлотта Дебуа О'Брайн.​

Вы прекрасно управились с хозяйством, мой друг. А я, признаться, страшился оставить все на вас. Проезжая сегодня через плантации, я был приятно удивлен. Много воды утекло с тех пор, как мы с вами впервые приехали сюда... Да... Вы нарочно выбрали для меня ту историю о сгоревшем поместье? Будет вам, Джон, насмехаться!
Ах да, я был счастлив увидеть ту, по которой вы сходили с ума столько лет. Она действительно очень мила.

Бердтрам Грозно Глядящий.
​

Скляночки

Значки

44+1=45

Баллы

Баллы: 90
+1 (черная овца - вампир)
+ 0,25 (10й навык садоводства Стю)
+ 0,25 (10й навык рисования Рози)
+ 0,25 (10й навык алхимии у Мэйси)
+ 1 (коллекция изученных эликсиров)
+ 1 (коллекция приготовленных эликсиров)
+ 1 (лошадь ученая, то бишь с 5ю чх и с 10ми навыками прыжков и скорости - УРА!)
+ 1*2 (две полные коллекции растений Джона и Мэйси)
+ 0,25*7*2 (в этих коллекциях по 72 растения, то есть за каждые 10 новых/в игре растения из всех аддонов, кроме будущего+11 из сторе)
+ 0,5 (дом за 100+ тысяч)
+ 1*2 (два раза по 50.000, потраченных на дом)
+ 0,25 (10й навык писательства у Джона)
+1 (очередные 15 значков)
Итого: 104