TS3 Футарк | Futarc

[Aisgil]

Футарк​

Изначально имя и характер каждого персонажа (кроме первых двух из "Дромиморта") соответствует той или иной руне. Я попыталась переложить значение и трактовку рун на характеры. Но это еще не все, встреча со второстепенным персонажем, носящем руническое имя, тоже влечет за собой последствия в связи со значением имени. Это сложные, но безумно увлекательные рамки. Надеюсь, вам будет интересно.
Очевидно, что далеко не все знакомы с рунами, поэтому в конце каждой главы я буду давать краткий глоссарий с выдержками из "астрологического толкования рун". Почему именно из этой книги? Она мне ближе всего и именно ей я пользуюсь во время написания расказов.
У каждого из рассказов свой отдельный сюжет, но, тем не менее, все вместе они образуют общий сюжет. Можно сказать, что все герои идут к одной цели, сами того не ведая.

Жанр: драматическая фантастика с элементами фентези
Возрастные ограничения: нет
История и текст: Elph Aisgil
Фотограф и декоратор: Ларисса, kolombina
Актеры: Helga Rose, Junona, Ларисса
Оформление и фотошоп: Elph Aisgil​

Для тех, кто не понял «что это было»: я удаляю старые темы и выкладываю их содержимое сюда. Чтобы все было вместе. Знаю, что давно пора)

 

[Aisgil]

Глава Первая. Дромиморт.
Часть первая. Встреча.

Они встретились, как водится, совершенно случайно, не ожидая увидеть друг друга вот так просто на улице. Она стоит напротив него, руки в карманах и сердце бьется, желая выломать ребра и разорвать одежду. Морт говорит с ним спокойно, но внутри у нее шквал: эмоций, чувств, воспоминаний, мыслей, переживаний и куча еще идол знает чего. Она рассеянно улыбается, глядит себе под ноги на ковер из листьев, которые слишком рано начали планировать для этого времени, еще даже не набрав своего нарядного красного цвета. Смотрит, чтобы было не так больно, чтобы сердце уперлось во внутренний карман непромокаемого плаща, не обрызгав Дроми своей кипящей кровью.
— Как ты?— спросила она, заглядывая в его глаза цвета ночного неба.
— Весьма преходяще,— его взгляд блуждает вокруг, он смотрит на все и в никуда, совсем как прежде,— а ты?

— Посредственно. Опаздываешь куда?

— Не желаете прогуляться?— эта его привычка иногда, ни с того, ни с сего, говорить «на вы» с лукавым прищуром и мелькающими зайчиками в темных глазах.

— Хотела то же самое предложить,— Морт растерянно улыбается.

Они были разные. Это было так давно, но сейчас эта разница увеличилась и стала пропастью. И один обогнал другого. Такие жизненные догонялки, когда нельзя с уверенностью сказать, кто придет к финишу быстрее, и вообще можно ли называть этот финиш финишем, ведь приз одинаков для всех — переход на следующую ступень, с которой все начнется заново, только с дополнительными препятствиями. Но тогда они были равны, просто находились по разные стороны медальона жизни. Они хотели друг друга съесть, в поцелуях всегда губы в кровь. Им не хватало времени, они упивались друг другом, как только могли. Урывками, тайком, но всегда без оглядки.
Она тогда жила с Пауком, который стерег каждый ее шаг, каждый ее поступок и никуда не отпускал. Он следил за ней, вил крепкие сети своими мягкими мохнатыми лапками и портил кровь ядом. Морт боялась уйти от него, но и оставаться тоже было очень тяжело. Было трудно просыпаться в паутинной постели с Пауком, но она зачем-то продолжала жить в его сетях. Морти пыталась не задевать тонких нитей, когда виделась с Дроми, она очень аккуратно маневрировала. Она думала, что это надолго, возможно, навсегда, но это был всего лишь вопрос времени. Паутина оказалась не слишком крепкой, да и Пауку надоело пить ее кровь, он нашел себе другую, посвежее.
Дроми очень сильно изменился, и пусть на мир он смотрел тем же способом, но уже иначе, нежели раньше. Он сменил не только прическу, но и религию, отказался от ерра, вредных привычек и обзавелся семьей. Сейчас ей казалось что, по сравнению с ним, она стоит на месте. Это было не совсем так, она делала шаги, правда, относительно маленькие. Хотя, некоторое время назад она думала, что это он топчется на месте и растрачивает драгоценное время попусту, а она семимильными шагами приближается к Цели, которую озвучить до сих пор не в силах, поэтому и приблизиться к этой большой Ц можно было только приблизительно.

 

[Aisgil]

Часть вторая. Говорящие Рябы.
Дроми и Морт шли по пустой аллее, заросшей Рябами. В гигаполисах они совсем не те, что в поселениях. Тут их много и они повсюду, но с ними не о чем говорить — глупое и мелкое дерево, которое умрет прежде, чем вырастет. Рябы шептали им что-то свое по-детски наивное, им так не хотелось умирать раньше, чем они повзрослеют, но молодые люди не слушали их. Они вообще ничего не слышали из внешнего мира, внутренний гомон мыслей заглушал все остальные звуки, шумы и голоса.
— Ты…— вздохнув, Морт первая нарушила молчание,— я не знаю, что хочу сказать.
— Это нормально, я думаю,— он смотрит на листву Рябов, они вот-вот начнут краснеть.
— Нормальнее некуда. Для нас с тобой все всегда нормально.
— Да, так и есть. Ты помнишь, как мы танцевали в воде из музыки?
— Помню,— улыбается,— хорошая была пора. А мы так бесстыдно промотали ее.

— Нет, совсем нет. Мы ее растранжирили, но не промотали. Слишком жадные были до ощущений.
— Я так скучала,— она опустила глаза вниз,— извини, что говорю это. Но мне очень хотелось сказать. У тебя сейчас совсем другая жизнь и это очень эгоистично с моей стороны.
— Я тоже скучал,— он улыбнулся,— наверное, именно поэтому стал транжирить время еще быстрее и безжалостнее. Чтобы забыть тебя.
— И у тебя получилось сделать это.
— Да, получилось, Морт,— он первый раз назвал ее по имени,— смотрите, какое небо. Оно только для вас!
Он кривляется и дурачится. Взрослый мужик, а корчит из себя невесть что. Совсем как раньше, совсем как тогда. Отлично замял тему разговора, что тут скажешь, у него всегда это здорово получалось. Морт остановилась и обняла дерево.
— Прости, что отвергаю тебя. Вы все простите меня. Но мне так тяжело, я сейчас не могу. Я потом вернусь и расскажу вам все. Я не дам вам умереть.
Дроми подошел незаметно и вслушивался, но не понимал, что говорит Морт, не мог разобрать ни единого слова.
— Чего ты там шепчешь? Ты что, умеешь с Рябами говорить что ли?— в его взгляде определенная заинтересованность.

— Да, умею. Сейчас мало кто умеет. Мне так жаль этих деревьев. Они же живут меньше в молчании. Гораздо меньше. Власти думают, что если их много насадить, то они протянут дольше, потому что вместе веселее. А им внимание нужно, когда с ними говоришь, они растут и умнеют сразу же. Что-то открывается внутри, я пока не знаю что именно, но надеюсь, что Рябы мне расскажут об этом как-нибудь.

— Я был в поселениях, когда странствовал, смотрел на этих гигантов. Они же совсем не такие, как у нас тут. Там они мудрее, крупнее и величественнее. Я-то думал, что в полисах какие-то подделки растут,— он усмехнулся.
— Не обижай их, они же как дети. У тебя же есть дети, ты должен понимать, каково им слушать про себя такое,— отвечает Морт очень серьезно и гладит кору дерева,— Рябам точно так же нужно внимание, их точно так же нужно растить и лелеять. Им нужна любовь, как и всем нам.
— Никогда не думал, что такое может быть.
— А как ты думал?
— Думал, что они глупые…

— А сам дураком оказался в итоге.
— Теперь, пожалуй, соглашусь.
— Конечно согласишься, куда ж ты денешься!— теперь она уже привыкла к присутствию представителя и, по совместительству, символа ее прошлой жизни.
— Ты интереснее, чем я думал в начале нашей встречи,— отвернувшись, символ стал гладить дерево и трогать листву на нижних ветвях,— и прогулку предложил из уважения к нашему бесшабашному прошлому.
— Я поняла это. А мне было тяжело согласиться, потому что это бесшабашное прошлое оставило во мне глубокий след. И я хочу сказать, что ты очень много думаешь.
Дроми очень резко повернулся и пристально посмотрел ей в глаза.
— Ты не называешь моего имени. Больше никогда?

— Больше никогда,— она медленно замотала головой,— не хочу ворошить.
— А по-моему, наша прогулка по аллее более серьезное ворошение, чем произношение моего имени,— он сделал шаг вперед, не отводя взгляда.
— Тогда я зря согласилась. Мне пора,— она повернулась и пошла прочь.
Дроми стоял и смотрел ей в след. Он хотел было развернуться и пойти в своей дорогой, но почему-то не смог. Неожиданно для самого себя, он сорвался с места и побежал за ней. Снопы листьев разлетались из-под его ног в разные стороны и медленно планировали на поверхность земли.

 

[Aisgil]

Часть третья. Поток воды над головой.
Она услышала, что кто-то бежит позади нее и рефлекторно обернулась. В этот момент они встретились взглядами.
— За мной еще никто не возвращался,— она удивлена и не скрывает этого,— никогда никто не шел за мной. Почему ты это сделал?

— Морти, прости меня.
— Зачем ты просишь прощения?
— Я хочу, чтобы бы ты меня простила.
— Я не буду тебя прощать, я не вижу на то причин,— она улыбается глазами, но лицо сохраняет спокойствие,— тебя не за что прощать.

Начался дождь. Молодой человек посмотрел в никуда и вокруг, и его взгляд остановился на мерцающем небе. Он улыбался своим мыслям, наслаждался каплями воды, струящейся по лицу, с запрокинутой вверх головой. Морт засмотрелась на него, просто было на что посмотреть: Дроми не растерял эту свою способность к безумию и наивности в восприятии мира.
— Пошли,— неожиданно он взял ее за руку и потащил вперед.
— Куда?

Он не ответил ей, просто упрямо вел к какой-то только ему ведомой цели. Девушка не сопротивлялась, ей самой стало как-то неожиданно легко и очень интересно, куда он ведет ее и почему молчит. Ее внутренние Рорты перестали скрестись на сердце, их придавило камнем, который свалился с души.
Они проходили мимо угла Желтого Дома, когда он, наконец, остановился.
— Дроми…
Он провел ладонью по ее волосам и обнял.
— Ты назвала мое имя,— шепчет почти неслышно.
Сказав это, он поцеловал ее.

Они стояли под водостоком, на них сплошным потоком лилась вода, но они продолжали целоваться. В этом поцелуе были мириады томительных ощущений, бездна трогательной агонии и сонмы нежности с легким налетом тоски. Время остановилось, и мир замер, любуясь чужим безрассудством. Дроми гладил ее мокрое лицо, целовал в виски, в носик, щеки и подбородок. Парень обращал время вспять, доказывая в очередной раз, что оно не существует.
— Прости, но снега пока нет.
— Вот теперь есть за что прощать,— Морти шепчет ему в ответ,— ты же понимаешь, что без снега совсем не то.

— Понимаю. Но ничего не могу сделать с этим.
— Врешь, ты только что переместил нас в прошлое. А это значит, что ты способен на многое.
— Я боялся, что не смогу.
— Зачем ты это сделал? Ты же понимаешь, что это не правильно, что так не должно быть? У меня совсем другая жизнь, у тебя совсем другая жизнь. Та пора давно прошла, и после нее были целые эпохи…
— Тебе было плохо?
— Мне было плохо без тебя.
— Но ведь ты сама…
— Да, я сама. Пошли,— теперь она схватила его за руку и потащила в неведомую сторону.
— Не ожидал продолжения путешествия.
— Оно уже почти закончилось. Вон туда идем,— она указала на страшненький приземистый Серебристый Дом в нескольких дюжинах шагов пути,— я не такая подлая, как ты. Я сразу говорю, куда веду человека.
— Ты бы не согласилась пойти со мной, если бы я сказал.
— А откуда ты знаешь это? Надо мостовую перейти,— она отпустила его руку и пошла вперед.
— А ведь, действительно, не знаю,— пробормотал он.
Дом приближался и уже не казался таким жутким, каким он выглядел издалека. Большие окна с сине-красными витражами, как планирующие листья на фоне мерцающего неба. У каждого жильца свой вход, а у тех, кто живет на втором этаже, есть свои лестницы. Такие дома обычно рассчитаны на четыре-пять обителей.
Они поравнялись с домом, Морти обыскивала себя в попытках найти коды.
— Ты тут живешь?— спросил Дроми, оглядывая дом.
— Нет, это не моя обитель. Здесь живет подруга, она попросила за зверем присмотреть, пока ее не будет. Я вообще сюда и шла, когда мы встретились,— наконец она нашла связку шифров в кармане и поднесла нужный к считывающему гнезду.

— А что за зверь?
— Обычная Рорта,— мечтательно произнесла она,— это очень красивые, умные, самобытные и любопытные звери, при этом отличающиеся крайней вежливостью. Им не принято давать имена: всех Рорт так и зовут Рортами.
— Да знаю я.
— Тогда милости прошу,— усмехнулась девушка, отворяя портал.

— Знатно я тебя подморозил, вся дрожишь,— он снова обнял ее , когда они уже зашли внутрь.

— А я как знала, специально непромокаемый плащ одела, но и он меня не спас.
Обитель была просторной, почти как небольшой дом. Уютное местечко: изысканная мебель, великолепные портьеры, красивые картины в прекрасно выдержанной цветовой гамме.
— Красиво, правда? Она сама их рисует. Очень странная женщина.
— Небось, не страннее тебя, раз вы подружились.
— Твоя правда,— она улыбается,— надо согреться, ты иди в ванную. Это направо до конца. А я пока зверю воду поменяю и еды положу.
— А ты пойдешь со мной?— робко спросил он, беря ее за руку.

— Пойду, если хочешь. Только сначала Рорта.
Он поцеловал ее ладонь:
— Как скажете.
Грациозная Рорта вышла навстречу, только заслышав свое имя. Ее мех блестел и переливался в лучах света, элегантные крылышки были сложены на спине в знак приветствия. Это был поистине роскошный зверь, достойный целого мира.
— Знакомьтесь! Рорта, это Дроми. Дроми, это Рорта,— усмехнулась девушка,— а ты чего встал, как вкопанный? Знакомься давай!
— Ты сказала, что она обычная! Но она же красная!
— Ты бы не поверил, что у художницы, живущей в обители, хоть и просторной, заведена красная Рорта.
— Она неподражаема, никогда таких не видел.
Рорта недовольно фыркнула.
— Не пялься, она этого не любит,— проговорила Морт, накладывая еду в миску Рорты,— кушай, милая. Проголодалась, небось.

 

[Aisgil]

Часть четвертая. Твои синие слезы.

Они валялись в обнимку в горячей ванной, дыша раскаленным паром.
— У меня никогда не было поцелуя романтичнее, чем тогда, под водостоком. И еще этот снег… Тогда мы не могли пойти к кому-нибудь в ванную погреться. Я часто вспоминала тот поцелуй. А совсем недавно вспомнила на практике,— мечтательно проговорила она.
— Это лучшее, что было со мной,— он улыбнулся.
— Ты же понимаешь, что это все неправильно.
— И ты это понимаешь. Ты могла бы дать мне пощечину, вместо того, чтобы отвечать на мой поцелуй.
— Мне кажется, что это самая моя большая ошибка. Но она такая приятная.
— Очень. Я не говорю, что мы сейчас верно поступаем. Но так было и раньше, ты сбегала ко мне от Паука. Знаешь, каково было делить тебя с ним? Бояться, что он раскроет нас?
— Он и раскрыл,— ответила она дрожащим голосом,— только так и не понял, что это был ты.

— Я вижу, как он раскрыл,— он поцеловал ее уродливый шрам на правом плече и накрыл ладонью, чтобы не видеть.
— Я боялась уйти от него. Мне постоянно было страшно. А каково было спать с ним? Я силилась пережить тьму с полусветом, чтобы только поскорее увидеть тебя.
— Понимаю.
— А потом ты исчез! Пропал.
— Не я один, мы оба пропали. Но теперь-то нашлись,— он обнял ее крепче и поцеловал в затылок.
— Но у тебя есть семья, дети. Теперь мы поменялись местами.
— Есть. И что?
— Тебе не жаль их?
— А почему, собственно, их должно быть жаль? Не понимаю, зачем кому-то знать о нас?
— Потому, что нельзя вот так всю жизнь прятаться. Потому, что мы выросли из таких игр,— ее голос срывался в крик, она вырвалась из его объятий и взглянула в глаза,— потому, что я не смогу так больше, мне изрядно досталось!
— Это жестоко с моей стороны.
— Это больно,— глаза Морти пролились на лицо двумя мокрыми дорожками.
— У тебя соль из глаз.
— Хочу суп из тебя сварить, негодяй!— она вскочила на ноги, схватила полотенце и начала судорожно им вытираться.

— Не хочу вариться в твоих прекрасных синих слезах. Не плачь, я прошу тебя.
— Я не вижу никаких выходов из этой ситуации, кроме как забыть, притвориться, что это был просто сон. Как будто мы никогда не встречались больше.
— Если ты перестанешь лить синьку, то я что-нибудь поинтереснее придумаю.
— Я не перестану лить синьку, и ты не придумаешь. Дроми, так не может продолжаться.

— Но ведь мы оба хотим продолжения. Нам обоим хорошо. Или тебе плохо и ты не хочешь?
— Я хочу, чтобы ты был только мой, а я только твоя. Но это невозможно,— она швырнула в него мягким полотенцем,— портал закрывается автоматически. Не обижай Рорту и прощай.

 

[Aisgil]

Часть пятая. Паучьи сети.
Она проснулась в холодной липкой испарине. Очень яркий и почти реальный сон, слишком настоящие эмоции, непомерно тяжелые события. Как будто и вправду это все произошло, а сон ли это? Она повернулась и увидела безмятежно спящего рядом Паука. Значит, все-таки сон, и надо успокоиться, подумала она. Морт тяжело дышала, пытаясь прийти в себя, но было очевидно, что одним дыханием тут уже не обойтись. Надо срочно пойти прогуляться, надо немедленно поговорить с Дроми и пусть тьма за оконным пространством, ничего не страшно. Она вскочила с постели и запуталась в паутине. Она решила зажечь огонь и спалить всю эту мерзость к идолам. Поджигая бесчисленные тонкие нити, девушка посмотрела на Паука, который резко очнулся от своего умиротворенного сна, живо ощутив запах огня.
— Ты что творишь? И куда ты собралась?
— До аллеи. Мне страшный сон приснился,— ответила она, хладнокровно подпаливая его сети.
Перестань, успокойся, поговори со мной, расскажи, что такое тебе приснилось, что ты так рвешься в ночь на улицу и сжигаешь мою паутину! Я, конечно, привык к твоей эксцентричности, но это уже чересчур!

— Не могу рассказать, мне нужно проветриться.
— Не можешь?— он начал злиться,— ты скрываешь от меня что-то?
— Да, скрываю. И не раскрою ничего,— ответила она спокойно,— убери свою паутину от портала, а то сожгу и ее.
— Ты не можешь вот так просто уйти!— сказал он, поспешно убирая сеть. Не хочет плести ее заново, мерзавец. Силы свои жалеет.
— Мы прожили так долго вместе, а ты так и не узнал меня. Тебе разве этого недостаточно? Я уйду и сделаю это прямо сейчас.
— Тогда не возвращайся! И не смей проситься обратно!

— Можешь выкинуть все мои вещи утром. Или немедленно, как тебе будет удобнее,— последние слова Морт проговаривала уже в портале.
На ходу она застегивала плащ и набирала совсем не те цифры дрожащими пальцами. Наконец ей удалась нужная комбинация. Длинные гудки в трубке. Морти кусала губы от нарастающего напряжения.
— Ты спишь?

— Не очень. Сижу в сугробе и думаю о тебе.
— Как мило. До тебя можно добраться?
— А как же Паук?
— Я не вернусь туда больше никогда. Я сделала выбор. И он в твою пользу. Просто я устала прятаться и скрываться.
— Он может пытаться вернуть тебя.
— Я сожгла его сопроводительную паутину. Он не сможет найти меня без нее.
— Отправляйтесь на Рябовый Брод, в Фиолетовый Дом. Я заплачу за ваш путь, когда вы прибудете. Я ждал этого события, но не думал, что это будет так неожиданно и ночью. Почему ночью?
— Я расскажу тебе, когда прибуду.

 

[Aisgil]

Глава вторая. Ингуз.
Часть первая. Ингуз.
Желтое поле колосьев, самое начало осени, листики на деревьях потихоньку начинали краснеть, чтобы потом неспешно спланировать вниз к еще густой траве. Солнышко жарило, но не так сильно, как прежде, позже холод завладеет землей и на небе появится сияние. Мы шли по проселочной дороге в полис. Дорога старая, разбитая, вся в трещинах и заплатах, ее давно не ремонтировали, а быть может, и никогда вовсе. Она всю мою жизнь такой была. Мы не замечали красоты вокруг, просто смеялись и говорили о пустяках. Мы — это я и Лагуз.
— Ты видел, слоны вчера летели на запад?

— Вчера? Врешь, еще же рано!
— Ингуз, да спроси у кого угодно!— мой друг засмеялся.

— Но еще тепло, — буркнул я.

Мы с детства дружили, да и как не дружить, если мы в соседних домах живем. Сначала наши матери завели знакомство, когда построили свои дома рядом, а потом, когда у них появились мы, они брали нас вместе с собой и гуляли. Такая дружба, братская и действительно с пеленок. Конечно, мы ссорились, Лагуз всегда немножко задирался, но мы быстро сходились опять, не вспоминая уже о былых разборках.
— А ты видел, пару дней назад протапы с ярмарки приезжали?
— А то, и истории слушал!— ну ничем не удивить его.
— Правда? Расскажи хоть одну!
— А ты где был? Почему не слушал, раз знаешь, что они приезжали?
— Мне не очень интересно. Просто не знаю, о чем тебя спросить.
— Опять ты отнекиваешься, я же вижу, что хочешь послу…— он споткнулся и уткнулся носом в траву,—…шать!
— Ну ты даешь, растяпа!— я засмеялся ему прямо в глаза. Он недовольно пробубнил в ответ что-то нечленораздельное,— хочешь, вернемся?

— Вот еще!
Повисло молчание, он насуплено шагал позади меня и не хотел показываться на глаза. Еще бы, он-то всегда пытается производить впечатление самого ловкого и сильного во всей нашей истории. Но я-то знаю его, как облупленного, он совсем не такой, хоть и стремится к своему идеалу.
Пейзаж не менялся совершенно, разве что где-то на дороге трещин было побольше да деревья краснее, а так все тоже поле слева и деревья справа. Было очевидно, что когда мы пойдем назад, все будет наоборот, но при этом по сути ничего не изменится.
Я разглядывал небо и вслушивался в шаги Лагуза, который плелся следом, но уже пободрее, видимо, его разочарование от собственного поступка поутихло. Небо царственно мерцало, но в одном месте мерцания почему-то не было.
— Лагуз, смотри, в том месте мерцания нет!

— Действительно, — шмыгнул он носом, удивленно таращась на матовый фрагмент неба.
— Будто оторвали кусочек. Как от одеяла…
Матовый лоскут стремительно мрачнел в красках и плыл в очертаниях. Мы остановились и неотрывно пялились в эту дыру. Становилось не по себе. По спине пару-тройку раз пробежались мурашки, и выступила испарина на лбу, испуг нарастал все сильнее, но я пытался держать себя в руках. Ведь гораздо интереснее то, что может сейчас произойти, а что могло произойти, мы и не догадывались. Из уже почти черной дыры слишком быстро летело что-то оранжевое и казалось, что прямо на нас. Резко стало очень жарко, время непозволительно растянулось, объект приближался, а мы заворожено смотрели на него. Через каких-то две секунды мы опомнились и побежали сломя голову: я все так же впереди, а Лагуз сзади. Мы не особенно понимали, что происходит, зачем и куда мы бежим.

Я резко становился, вспомнив, что однажды говорил Отилия. Нельзя бежать. Когда на тебя летит что-то с неба, надо стоять до последнего, потому что траекторию полета любого объекта нельзя заранее предугадать. Лагуз с разбегу врезался в меня. И тут нас накрыло.

 

[Aisgil]

Часть вторая. Лагуз.

Я очнулся весь в земле. Рядом раздался стон, я повернул голову в направлении звука и увидел Лагуза, который оказался завален еще больше, но уже вполне успешно начинал выбираться на поверхность. Решив незамедлительно последовать его примеру, я тоже принялся освобождать свое тело из-под кучи земли. Все тело ныло от многочисленных ушибов, одежда перепачкана и порвана настолько, что с трудом угадывается ее первоначальный цвет и фасон, в волосах безнадежно застряли комья грязи. Было уже не так светло, но прекрасно ощущался жар от Падучего Камня в большой лунке, которая начиналась в пятидесяти метрах от нас. Вокруг нее было множество поваленных и опаленных жаром деревьев, а все поле в брызгах земли.
Лагуз уже совсем пришел в себя и яростно отряхивал свою многострадальную одежду, надо сказать, что получалось это у него плохо, она была слишком грязной.
— Что это было, Ингуз?— он подошел ко мне и заглянул в глаза, перестав на какое-то время отряхиваться.
— Я не знаю. Смутно припоминаю, что произошло,— я потер грязное лицо не менее грязными руками.

— Да-да… лоскуток матового неба, мы еще смотрели на него долго,— он немного сощурил глаза, припоминая недавние события,— а потом он почернел и, окрасившись в рыжее, помчался на нас…
— И мы побежали,— закончил я фразу Лагуза.
— Ты тогда остановился. Почему ты остановился?— спросил он.
— Посмотри вперед и узнаешь,— я указал рукой в сторону лунки.

— Ничего себе! А я бы, наверное, и не смог остановиться,— смотрит на лунку и деревья, беспрерывно тряся головой в безрезультатных попытках отряхнуть волосы,— меня такой страх охватил, что я не понимал, что делаю! Ты ж меня…— он резко обернулся, его глаза округлились от ужаса.
— Спас,— обреченно вздохнул я.

— Надо возвращаться.
— Согласен.

Мы шли молча, говорить не хотелось. Мы оба знали, что спасти человека — плохо, но не знали почему. Никто никого никогда не спасал, таков порядок, но мне почему-то спасение Лагуза не казалось таким уж страшным поступком. Ведь я спас друга, своего названного брата — одного из самых близких мне людей, и я был рад, что не потерял этого человека, что он жив и идет рядом со мной. Но с другой стороны я знал, что так нельзя было поступать, пусть даже это случайность, этот закон все жители нашего мира впитали с молоком матери, но о причине этого табу не знал никто, или просто не хотели говорить. Ну почему же это плохо? Я думал об этом и не находил ответов. Надо первым делом сходить к Отилии, мне нужен его совет, надеюсь, он сможет дать мне ответ на этот вопрос.
— Ингуз?
— Да?
— Ничего, я так…

 

[Aisgil]

Часть третья. Отилия.

У Отилии знатный двухэтажный дом, красный, оттенка планирующих листьев. Красный — самый почетный цвет, его носят только самые важные люди, старейшины. Дом самый большой и самый красивый в поселении, он служит главным зданием администрации. Отилия не хотел туда переезжать после избрания, говорил, что ему нравится дом, что он сам некогда построил, но таков порядок, что старейшины со своими семьями должны жить в этом доме.
Я никогда раньше не был внутри, поэтому и стоял с полдюжины минут, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании, любуясь фасадом.
Чего я ждал, не известно даже мне самому, но, как ни странно, я дождался; из распахнутого окна на втором этаже выпала рыжая ткань, я счел это добрым знаком и, подобрав ее, направился в дом старейшины.

Дом внизу практически не обставлен: пустота, в лучах света тают снопы пылинок. Пыль, похоже, была единственной мебелью во всем доме. Здесь было странно тихо, настолько, что слышишь стук чужого сердца лучше собственного дыхания.

Я старался идти как можно тише и смотрел только под ноги, чтобы не нарушать эту царственную тишину и упрямо шел на звук. Когда я поднялся наверх, то был очень удивлен: первый этаж явно не был жилым, ну а второй был хорошо обставлен, в нем чувствовалось многолетнее присутствие человека. Я встал и начал осматриваться, здесь было уже не так светло, как внизу, но тишина перестала быть такой вязкой — я перестал слышать свое дыхание и стук чужого сердца, на который я шел.
— Отдай ткань, мальчик, а то совсем замусолишь,— голос шел, определенно, справа.

Я повернулся и посмотрел в глаза Отилии.
— Она выпала из вашего окна,— сказал я, протягивая тряпицу.
— Но ты же не за этим пришел, так?
— Да,— кивнул я.
— Может расскажешь, зачем тебе я понадобился? Или мне пытки устроить, чтобы ты озвучил суть проблемы?— Отилия улыбался ртом, но глаза сохраняли то же самое бесстрастное выражение.
— Да. Я… спас человека,— я опустил взгляд.

— Вот как? И кто это был?— старейшина заметно оживился.
— Это был мой друг, Лагуз. Самый близкий мне человек после матери. Почему же это плохо?
— Как тебя зовут, мой мальчик?
— Ингуз.
— Садись, Ингуз, рядом. И расскажи мне все, что приключилось.
Рассказывал я недолго, но очень, даже слишком, эмоционально, периодически срываясь в крик.

Выражение лица Отилии по ходу моего рассказа несколько раз менялось, но глаза были все так же спокойны и равнодушны. Тело не двигалось вовсе, только мимика, создавалось жутковатое впечатление, что лицо его живет своей отдельной жизнью, а глаза уже давно умерли.
— Понимаешь, спасти человека, не важно, какого — это не плохо,— сказал он, когда я окончил свое повествование.

— Но почему тогда все говорят, что это плохо? Почему нас приучают к этому с пеленок, толком не объясняя почему???

— Потому, что спасти человека страшно. И не перебивай,— спокойно ответил он,— я тебя выслушал, теперь ты слушай меня.
— Хорошо,— согласно кивнул я.
— Понимаешь, если ты спас человека, то ты умрешь его смертью. Неизвестно когда это произойдет, видимо, когда придет твое время, но ты обязательно умрешь от Падучего Камня. Так уж заведено. Теперь ты знаешь, как ты умрешь. Это тяжкое знание, многие люди из тех, кто спасал кого-либо, даже случайно, как ты, сходили с ума. Они шарахались от лесов или рек. Ну, в зависимости от того, где они спасли кого-то. Всех детей учат тому, что спасать других плохо, потому что не желают своим детям безумия. А теперь ступай, мне нужно отдохнуть. Ты уже большой мальчик, тебе уже семью заводить можно, живи своей жизнью. Падучие Камни не так часто летают на землю. А это значит, что ты проживешь долгую жизнь.

— Расскажите мне про Падучие Камни,— я захотел знать больше о своей смерти, раз уж узнал что-то.
— Нет-нет. Я устал, оставь меня.

 

[Aisgil]

Часть четвертая. Соулу.

После того случая Лагуз стал от меня шарахаться. Это приключение не получило широкой огласки, об этом знали только мы с Лагузом, такая домашняя тайна. Удивило меня больше всего то, что он даже не заинтересовался тем, что мне сказал Отилия. Лагуз не хотел со мной общаться вообще. Наши матери по-прежнему виделись, они не понимали, почему мы сторонимся друг друга, да и все окружающие видели, что между нами вдруг стали натянутые тонкой синей нитью отношения, но вдаваться в подробности не стремились. Мало ли что там по молодости приключилось? Может, девчонку не поделили какую. Хотя никаких девчонок между нами не пробегало, только Падучие Камни. Я четко представлял, что бы было, если бы все узнали, что случилось. На меня бы все смотрели косо, как будто это заразно, ведь все считают, что спасти человека плохо, но кроме старейшин никто не знает, что на самом деле это страшно. Отилия строго наказал никому не рассказывать, а на деле вышло, что и рассказывать-то некому.
Я остался предоставленный самому себе. Думал, что теперь так и не узнаю, что за истории рассказывали приезжие протапы. Да и не хотел узнавать, честно говоря. Все чаще я ходил в лес к Падучему Камню, смотрел на него часами, если не было дел; как-то хорошо думалось рядом с ним. Нормальный человек бы не стал этого делать из страха, но мне уже было все равно. Я понял, что не повзрослел, а состарился. Прибавился опыт, но не прибавилось мудрости, глупость моя все так же оставалась при мне, я не думал о том, как мне теперь жить, постепенно отказываясь от подобных мыслей. Мне абсолютно все стало безразлично — пусть идет, как идет, а там увидим.
Спустя долгие, тягучие, словно патока, дни я все так же стоял на краю лунки и смотрел на этот большой камень, упавший с неба.

Я созерцал. Теперь, когда я проводил много времени наедине с самим собой, я постоянно любовался природой, чего раньше за мной не водилось. В один из таких дней, мне неожиданно пришло в голову, что я слишком много времени провожу у этого камня, вместо того, чтобы действовать. С другой стороны, как я могу действовать? Ведь уже все предопределено. Вот именно! Как же я раньше не понимал этого? Надо спасти еще человека, или трех человек, или пятерых, и в этом случае я смогу выбрать себе смерть сам.
Я решительно зашагал обратно в наше поселение, ведь теперь у меня появилась цель. Занятый этими мыслями, я и не заметил, что пришел довольно быстро. На окраине занимался пожар, и мне не потребовалось даже мгновения, чтобы принять решение. Я принял его гораздо раньше, и у меня было достаточно времени обдумать его по дороге в поселение. Когда я подбежал к месту искусственного зарева, то увидел людей, что толпились у горящего дома. Все внимательно смотрели, и никто ничего не собирался предпринимать, только ставки делали, сколько дом продержится. Обычное дело. Я и сам раньше так поступал, но теперь все изменилось.
— Кто-то есть внутри?— спрашиваю у первого попавшегося.
— Да, там осталась бедняжка Соулу. Мы скорбим,— ответил мне какой-то мужчина.
Я понесся сквозь толпу напролом к дому.

Перед тем, как войти в пламя, я обернулся и увидел, что люди удивленно смотрели мне в след, они просто не понимали, как такое может произойти, чтобы человек добровольно шел кого-то спасать. Так же не принято, это же безумие! Самый непонимающий взгляд был у Лагуза.

Я вспомнил кто такая Соулу, вбегая в дом, она была весьма красива и очень нравилась мне. Я попробовал несколько раз прокричать ее имя, но когда это не принесло никаких результатов, я стал метаться по горящим лестницам и комнатам. Я не понимал, что делаю, перестал чувствовать жар и стал фантастически спокойным.

Нашел я ее на втором этаже, эта невероятно красивая девушка лежала на полу без сознания, и, даже в такой обстановке, я залюбовался ею. Через несколько минут я закашлялся от большого количества гари и дыма, поэтому мне надо было действовать быстрее, а не глазеть по сторонам. Я бережно обхватил девушку руками и быстро побежал вниз.

Было очевидно, что скоро дом рухнет, ведь он уже практически весь был объят пламенем. Я выбежал на улицу в гущу событий, и народ резко смолк после моего появления. Я сам стал событием. Все показывали на нас пальцами и шептались, в этот момент у меня возникло ощущение гордости за себя. Я же пошел против устоев, и я не колебался, принимая такое странное решение, а это значит, что я чего-то да стою и знаю, чего хочу.
Соулу закашлялась и показала другие признаки жизни, видимо, свежий воздух пошел ей на пользу.

— Я уже умерла?— голос ее был еще очень слаб.
— Нет, ты жива,— улыбнулся я.
— Но тогда почему…— фраза закончилась мучительным кашлем.
— Я тебя спас.
— Ты что, сумасшедший?— глаза ее округлились.
— Можешь считать и так, но мне кажется, что такая красота не должна пропадать в пожарах. Она вообще не должна пропадать.
Я посадил ошеломленную Соулу на лавку рядом с колодцем и пошел домой.

 

[Aisgil]

Часть пятая. Неодобрение.
Я рубил дрова позади дома и думал обо всем, что случилось за последние дни. Время то растягивалось, то сжималось в моих воспоминаниях, я присел на пенек от нахлынувших переживаний— эмоции, оказывается, утомляют. Я не знал, что делать дальше, ведь со мной перестали общаться все, разве что Лагуз и Соулу бросали заинтересованные взгляды в мою сторону, но и они хранили молчание. А я сам уже не знал, зачем я совершил эти поступки, почему не подумал обо всех последствиях содеянного. Да, они ходят рядом со мной, они живы и у меня появилась возможность выбрать себе смерть. Хотя я уже не был ни в чем уверен. Я продолжал жить в нашем поселении, но словно стал мертвым для окружающих, и только мама обращалась ко мне, как к живому. Она единственная не скрывала, что видит меня, и единственная, кто разговаривал со мной.
— Мам, я что, плохой?

— Нет, мой хороший, просто ты безумен,— она ласково улыбнулась и погладила меня по голове. Она была абсолютно убеждена в том, что я сумасшедший, но продолжала любить своего единственного сына.
— Мам, я и Лагуза спас,— поднял я на нее свои глаза,— тогда, в лесу. Но это вышло совершенно случайно, я не хотел тебе рассказывать.
— Ингуз, что же ты за ребенок такой, — глубоко и очень горько вздохнула мать,— тебя спрашивал Отилия. Наведайся к нему.

— Мам, я не хотел тебя огорчать. Я тебя очень люблю, мам.
— И я тебя, ты же знаешь. Ступай, сынок.
— Всегда знал, мам.

Я быстро переоделся и направился вниз по улице к дому Отилии. Прохожие не здоровались, но оборачивались и смотрели мне в след, словно я привидение, они шептались за моей спиной. Я ощущал их взгляды затылком, я чувствовал их неодобрение и сочувствие по моему безумию, кожей. Становясь слишком материальными, их слова прилипали ко мне настолько ощутимо, что мне захотелось срочно окунуться в холодную воду и смыть с себя всю эту дрянь.
В доме Отилии все было по-прежнему: запустелый пыльный первый этаж. Я уже подошел к лестнице, чтобы подняться наверх, но меня смутил неожиданный скрип половиц.
— Какой ты шумный, Ингуз,— звук голоса долетел до меня откуда-то сбоку. Я повернулся. Отилия стоял в гуще тающей пыли.

— Вы меня звали?
— Ты спас Соулу вчера, вынес ее из горящего дома. Это так?— сказал он скорее утвердительно.
— Да.
— Знай, что на самом деле многие рады этому, просто они боятся заразиться твоим безумием. Хотя ты создаешь впечатление более здорового человека, чем многие из наших жителей. Скажи мне, почему ты это сделал?— Отилия чуть прищурился.
— Я решил, что мне уже нечего терять, но я ошибался, и теперь со мной никто не разговаривает, только вы и моя мама. Я словно умер, а вы — единственные, кто может вызывать духов.

— Но ты не умер, будь уверен,— он улыбнулся,— и еще я не умею вызывать духов.
— Мне казалось, что я смогу сам себе выбрать смерть, если спасу кого-то еще. Даже не знаю, почему пришел к такому выводу.
— Ты прав, это действительно так и есть. Теперь у тебя есть два варианта смерти.
— Вот как… Вас не смущает, что вы в пыли?— сам не знаю, зачем задал этот вопрос.
— Она тает, поэтому не страшно, а вот тебе неплохо было бы окунуться,— лицо его вновь стало бесстрастным,— слишком многое прилипло.
— Я собирался на обратном пути,— я немного удивился, но все же он старейшина. Многое видит и немало знает.

— Ступай, скоро все изменится, во всяком случае, я надеюсь на это. И запомни, что любая жизнь обречена жить смертью.
Я вышел из его дома и увидел Соулу, она улыбалась мне, я улыбнулся в ответ.
— Как ты?— спросила она, поправляя волосы.
— Со мной никто не разговаривает, боятся заразиться безумием. Почему ты не боишься?
— Потому что ты не безумен.
— А как ты?
— Уже лучше, спасибо тебе,— она снова улыбнулась,— мне пора.

 

[Aisgil]

Часть шестая. Райдо.

На реке было спокойно, почти никто не заходит в воду в такую пору. Несколько человек молча стояли на берегу и смотрели на мягкую, мокрую влагу, что текла в берегах, я их понимал, течение воды завораживает. Я решил пройти дальше, чтобы окунуться в одиночестве, но мое внимание привлекло какое-то мелькание справа от меня, прямо в воде. Я глянул на людей, и оказалось, что они смотрели как раз в ту сторону, где кто-то тонул. Складывалось впечатление, что для наших жителей нет ничего привлекательнее чужой смерти.

Я опять, совершенно не думая, бросился в воду прямо в одежде. Я плыл, как можно быстрее, иначе очень быстро начнет сводить ноги от холода, и я сам стану тонуть. А спасать меня уже будет некому — я тут единственный, кто безумен и спасает людей. Подплыв ближе, я понял, что это был маленький мальчик, его я знал, это был Райдо, он жил недалеко от нас с Лагузом.

Я схватил под шею парнишку, который совершенно не сопротивлялся моим действиям, скорее всего, он уже успел сильно замерзнуть. Плыть было неудобно и очень холодно, но я старался изо всех сил и, через несколько мгновений, вылез на берег вместе с мальчишкой на руках. Я настолько обессилел от холодной воды, что упал прямо ему на грудь, видимо, так и надо было, потому что Райдо тут же выплюнул воду и закашлялся.
— Зачем ты туда полез, Райдо?— я спросил его укоризненно, когда мальчонка окончательно пришел в себя.
— Я… я случайно,— он немного заикался, зубы его стучали друг об друга от холода,— а ты… ты меня спас! Зачем?
— Мне нравится, когда люди живые. Это плохо? Пойдем, тебя надо отвести домой и хорошенько просушить. Заболеешь еще.

— Хорошо,— устало и совершенно беспомощно ответил Райдо.
Мы прошли мимо тех наблюдателей, которые не сводили с нас глаз все это время. Казалось даже, что от них дырка в спине появится, но я уже устал от этих метафизических нападок и решил высказать все, что накипело и прямо сейчас. Хватит молчать.
— Мне нравится, когда люди живые. И мне не нравится смотреть, как они умирают,— сказал я одному из них прямо в лицо.
Человек отвел взгляд.

Остальные последовали его примеру, а я ощущал некоторый триумф. Теперь у меня есть три варианта смерти, но ни одна из них мне не нравилась, кроме самой первой, что была бы внезапной и безболезненной, в отличие от остальных. Тут я поймал себя на мысли, что слишком холодно и расчетливо думаю об этом, меня уже как-то не волновало, что это может произойти со мной и надо бы быть осторожным, а не соваться в самое пекло. Я знал, что это произойдет со мной и именно тогда, когда придет мое время и просто искал более удобоваримые варианты, не более того — смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.
Мы шли довольно-таки быстро и очень скоро пришли к дому мальчика. Мать Райдо удивилась, что я привел ей мокрого и холодного сына, но не сказала мне ни слова.

— Он тонул,— сказал я ей.
— Мама, ему нравится, когда люди живые,— сказал мальчик, теребя женщину за рукав,— он меня спас.
Она ничего не ответила, только посмотрела на меня как-то странно, не то сочувственно, не то благодарно. Какое-то время мы стояли и смотрели друг на друга, пока Райдо раздевался и обтирался какой-то тряпицей, сидя на печи.
— Посиди там пока, прогрейся,— сказала она, глядя на живого сына, и протянула ему стакан с каким-то горячим напитком,— на вот, выпей и оденься.

— Пусть поспит,— сказал я.
— Спасибо,— наконец она перевела свой внимательный взгляд на меня.
— Да.

 

[Aisgil]

Часть седьмая. Йер.
— Мам, я спас Райдо. Он тонул,— я решил, что моей матери стоит знать обо всем этом.
— Зачем ты это делаешь, скажи мне, безумец?— ласково спросила она.
— Мне нравится, когда люди живые. Мне нужно что-то тебе рассказать, то, что сказал мне Отилия,— я заискивающе заглянул в ее глаза.
— Хорошо, давай выпьем чего-нибудь. Очень хочется пить.
Она вышла в кухню и забренчала там посудой. Ей словно было не интересно, она была разбита горем, ведь ее сын непутевый и занимается тем, на что наложено табу.
— Мам, Отилия сказал, что я не поступил плохо. Просто теперь я знаю, как умру, это может быть страшно, но совсем не плохо,— выпалил я,— ты об этом знала?
— Нет,— она неожиданно повернулась и посмотрела на меня,— это правда?

— Правда,— я кивнул.
— Но ты совсем не боишься. Я бы боялась… боялась пожаров, реки и того леса,— сбивчиво протянула она.
— Я умру в свое время,— спокойно ответил я,— зачем бояться смерти, зачем приближать ее своим страхом?

— Ты говоришь, как взрослый, да ты повзрослел. Мальчишки твоего возраста совсем не так думают о смерти.
— Мальчишки моего возраста делают ставки и бездействуют,— фыркнул я.
— Все это очень странно. Почему об этом никто не знает? Почему об этом не говорят?
— Отилия сказал, что это знание для старейшин, тяжкое знание. Многие люди из тех, кто спасал других, сходили с ума. Они старались держаться подальше от лесов или рек, в зависимости от того, где они спасли кого-то. Всех детей учат тому, что спасать других плохо, потому что не желают своим детям безумия. Наверное, с течением времени, люди просто забыли, почему нельзя спасать других. Так сказал мне Отилия.
Наконец выговорившись, я вышел во двор. Там стоял Лагуз.
— Ты тут спасаешь всех направо и налево?— спросил он, повернув голову набок.

— Да,— немного горделиво ответил я,— и они мне за это спасибо говорят. Я рад, что ты жив, но мне грустно от того, что я потерял тебя.
— Ты не безумен,— подтвердил Лагуз, внимательно вглядываясь в мое лицо.
— Нет, просто у меня мозги другие,— я усмехнулся,— мерцают, как небо.

— Скорее, как тот лоскут, матовые,— откровенно поиздевался он.
— Ты зачем пришел?
— Пошли пройдемся? Хочешь, расскажу ту историю от протапов? Я ведь так и не рассказал.
— Давай потом,— отмахнулся я,— можешь узнать у моей матери все, что захочешь, она тебе расскажет, что знает, а я хочу побыть один и подумать.
— Ладно.

Я пошел прочь, к полю. Что все это значит? То все отвернулись разом, то бросаются разговаривать. Что за народ? Я решил пройтись не просто так, а потому, что надо было хорошенько подумать. Я не понимал, что происходит, но видимо, предсказание Отилии о том, что все будет хорошо, начало сбываться, и надеялся он на это не впустую. Небо потихоньку начинало мрачнеть, но я не обращал на него должного внимания. Я не понимал, почему так все произошло, по идее, я должен был радоваться: меня снова начали замечать, мой лучший друг предложил мне прогуляться. И все началось после спасения Райдо.
— Эй!
— Что?— я обернулся на звук. Это оказалась Соулу, и она была чем-то встревожена.
— Все хорошо?
— Нормально,— отмахнулся я, не сбавляя шага.
— Ты в поле идешь?— спросила девушка, продолжая идти рядом со мной.
— Да. И я хочу побыть один,— отрезал я.
— Небо мрачнеет, скоро Гроза выйдет на охоту. Я искала Йер, она потерялась,— ответила она, чуть ли не плача,— помоги мне!

— Меня никто не просил о помощи. Я всегда сам. Все сами.
— Я тебя прошу, Ингуз,— она упорно не хотела уходить, пытаясь заглянуть в глаза.
— Иди домой,— я остановил и развернул ее в сторону дома,— я вернусь с Йер.
Я пошел быстрее, мысли уже практически не занимали меня, что случилось, то случилось, и ладно. Откинув ненужные сомнения с размышлениями в сторону, я очень быстро дошел до поля, сосредоточившись только на ходьбе. Гроза действительно вышла на охоту, и, кажется, я знаю, кого она хотела поймать, но есть способ ее обмануть. Я побежал к дереву, которое стояло точно в центре желтого поля — это огромный старый Ряб в три дюжины обхватов толщиной, у него самые яркие листья. Рябы считаются самыми мудрыми из деревьев, да и живут они дольше остальных, в каждом поселении стоит такой огромный Ряб, говорят, что он охраняет жителей. Под огромной кроной Ряба стояла Йер, ей явно было очень страшно, она вся тряслась от ужаса, держась за ствол дерева.

Еще бы, никто не хочет, чтобы его поймала Гроза. Я посмотрел на Грозу из-под могучей кроны — она металась. Главное рассчитать момент: побежать не слишком рано и не слишком поздно. Она приближалась. Я взял Йер за руку и кивнул ей, а она кивнула в ответ. Через мгновение мы побежали.

Гроза врезалась в Ряба, когда хотела изменить траекторию, чтобы схватить нас, но Рябу ничего не будет, я знал точно, Рябы отлично разбивают Грозу. Я уже делал так раньше, но тогда я был один, а теперь Йер крепко сжимала мою руку, и мне было о ком волноваться. Мы продолжали бежать, мокрые капли хлестали по щекам, и в какой-то момент, я отчетливо услышал, как Гроза разбилась вдребезги. Только тогда мы остановились, и девушка, тяжело дыша после пробежки, улыбнулась мне. Я рассмотрел ее более пристально: она тоже красивая, но Соулу казалась мне красивее. В Соулу есть яркий огонек, а в Йер легкость полей. Они, как мы с Лагузом — тоже названные друг другом.
— Я знала, что ты придешь,— она прервала наше молчание, едва восстановив дыхание.
— Я бы не пришел, если бы не Соулу,— ответил я с ноткой безразличия,— она искала тебя.
— Ты бы пришел, я знаю,— возразила она, качая головой,— мне Ряб сказал.
— Ты умеешь разговаривать с Рябом?— я удивился.
— Да,— она слегка покраснела,— они действительно самые мудрые деревья.

— Значит, ты будешь следующей старейшиной, но… ты же девушка!
— Он сказал, что это не имеет значения. Обычаи иногда можно нарушать. Например, как это сделал ты.
— Вот как…
— И ты все это время знала?
— Да. Я очень хотела поговорить с тобой, когда тебе объявили бойкот, но мы не встречались. Соулу единственная, кто разговаривал с тобой, потому что она тоже знала. Но потом ты спас Райдо и все как-то встало на свои места, его мать не сочла тебя безумцем, ведь ты вернул ей ее единственного ребенка. Тебя теперь никто не считает безумцем.
— Я никогда им не был.
— Верно.

 

[Aisgil]

Часть восьмая. Тень Ряба.

Я лежал в тени Ряба, мне нравилось находиться здесь, иногда я навещал Падучий Камень, и он тоже говорил со мной, но на каком-то непонятном языке. Я постоянно думал о смерти: никто не знает, когда он умрет. А я знаю, как умру, я выбрал свою смерть сам. Немногие знают, как они умрут, но счастливыми их назвать нельзя. Те, кто спас падающих в обрыв шарахаются даже от оврагов и стараются изо всех сил обмануть судьбу, но я-то знаю, что она умнее нас и пробовать спорить с ней бесполезно, мне сказал об этом большой Ряб посреди желтого поля. Я не могу говорить с ним, но зато научился его слушать, он рассказывает очень интересные истории и вещи, каких никогда не услышишь от глупых приезжих протапов. Мне нравится слушать бессмертного Ряба. Я все больше думаю о смерти, но не страшусь ее, кто живет в чрезмерном страхе перед смертью, тот заживо завернут в саван, но какая польза бояться того, чего нельзя избежать? В часы страданий многие из нас завидуют умершим, но, справившись с бедой, люди опять со страхом думают о смерти.

Я все чаще думал о Соулу, мы с ней иногда гуляли, приходили к Рябу или Падучему Камню. Мы лежали с ней вместе под раскидистыми кронами самого величественного дерева в мире, но меня не слишком волновало дерево. Да и как меня вообще могло что-то волновать, если рядом находилась такая красивая девушка, которая улыбалась всякий раз, когда я смотрел на нее?

— Йер с Лагузом тоже стали вместе ходить, знаешь?
— Ага, по-моему, они хорошо ладят,— я задумчиво улыбнулся. Лагуз мне все рассказывает, но я не говорю об этом Соулу.
— Если бы ты меня не спас, то ты был бы здесь один.
— Я бы вообще был один.
— Ты стал мудрее.
— Сначала постарел, а потом только набрался мудрости.
— Но главное, не растерять накопленное и на глупость не променять. Уйти из этого мира, не разменяв багаж на мелочи.

— Знаешь, после всего того, что я понял и пережил, умереть совсем не жалко. Просто взять и перестать дышать,— я усмехнулся и попытался покрепче обнять ее. В этот момент я узнал, что нет глубже взгляда, чем в бездонно зияющих глазницах смерти.
Отилия не сказал Ингузу самого главного: если человек спасет четырех других, он сможет взять себе любую смерть в любое время. Потому что он сам не знал этого.

 

[Aisgil]

Помимо фотографий, тут присутствует краткая справка из астрологического толкования рун. Имя каждого героя имеет свое значение. В связи с этим каждая серия и каждая судьба находит отклик с именем персонажа. Как говорят, имя твое определяет судьбу, так тут оно и есть.

Ингуз
Inguz — самая позитивная, мощная руна в плане личной судьбы. Ингуз символизирует качественную смену уровня, происходящую помимо воли человека. Количество переходит в качество. Накопленные опыт, смыслы и энергии приобретают новую форму, рождают новое качество.

Лагуз
Laguz — великий обманщик. Ошибочно рассматривать этот принцип поверхностно — как рассудок, ум, интеллект. Этот принцип скрывает множество подводных камней, в чрезмерно серьезном, наивном и излишне трепетном отношении к слову. Недаром говорится: когда человек много разговаривает, то он «воду льет».

Отилия
Othila в определенном смысле указывает на пагубность, на опасность употребления слов. Основными содержаниями символического поля Отилии являются преданность и свобода, но эти понятия противопоставлены друг другу. В руне Отилия кроется секрет ко всем остальным рунам. Если человек понял Отилию, значит он понял все рунические знаки.

Соулу
Sowelu — Солнце. Жизненная сила. Теплота. Руна Соулу символизирует сердце сознания. Ее приход говорит о том, что в человеке пробудилось его высшее Я, которое понимается как фокус связи внутреннего и внешнего. Внутреннее пробуждение изливается свободно и решительно и преображает окружающую действительность; или же внешний мир мощно, императивно вторгается во внутренний мир человека.

Райдо
Raido — руна дороги. Жизнь как дорога подразумевает комплексность любых изменений: если что-то серьезно меняется, вместе с ним изменяется целое. Ввиду лености и ограниченности мыслительного аппарата мы фокусируемся на отдельных элементах, забывая, что наше существование целостно, комплексно, системно по своей природе. В жизни нет ничего незначительного.

Йер
Jaru — урожай, награда за прошлые усилия. Небесный свет, соединяясь с почвой, вплетается в мякоть плодов. Плод живой материи напитан светоносной силой разума. Все события, происходящие под руной Йер, получают помощь и поддержку мироздания. Процесс будет развиваться, закономерно приближаясь к завершению. Что бы ни происходило, оно будет расти и достаточно скоро оформится в конкретный результат.

 

[Aisgil]

Глава третья. Феу.
Часть первая. Тяжелые мысли, легкий выход.

«Бывает, когда у тебя возникают стрессовые ситуации. И ты ищешь поддержки, как слепец, в отчаянии тянущий руку не в ту сторону. Молящий о помощи, только что не в крик. Ищешь везде, как нищий, обезумевший от голода, ищет жалкую краюху хлеба. И не находишь н-и-ч-е-г-о, кроме этой звенящей тишины между длинными гудками в трубке телефона и щемящей пустоты в почтовом ящике между вековыми слоями серых пылинок. Никто не отзовется. Как только ты пропадаешь, банально выпадая из привычного окружения, тебя забывают. Как забывают заправить в старую ручку новый стержень с чернилами только потому, что эта ручка уже не нужна. Ее проще выкинуть. Из ящика стола, из памяти, из сердца — если это твое отсутствие длится очень долго. А ты сходишь с ума, в тщетных поисках хоть кого-нибудь. Но в глухом отчаянии ты находишь лишь пустые стены и недолговечное успокоение в лекарствах и заламывании рук до болезненного хруста в суставах. Стены на ощупь такие же, как человеческая душа — непроходимая преграда, холодная и шершавая. Но лишь стоит за нее уцепиться, разбить защитный маскировочный слой в полметра и там обнаружится древний тайник, настоящий клад. И ты роешься в себе, как в сундуке с вещами своего детства. Роешься на этом чердачном помещении потому, что ты остался один, и больше нет масок. Нет смысла врать себе, когда понимаешь, что тебя не существует, если ты в маске. Нужно привыкнуть к одиночеству и научиться с ним и с собой дружить. Ведь человеку, не подготовленному к одиночеству, будет трудно умирать…»
Феу оторвалась от своей писанины, придирчиво осмотрела ровные строчки, переправила пару слов и отправилась курить на кухню, в которой было очень много хлама и грязной посуды.

Вся ее обитель напоминала пещеру или нору — почти нигде нет света и повсюду разбросано чрезвычайно большое количество бесполезных вещей и мелочей, которые постепенно, с каждым днем все глубже, утопают в пыли. Девушке было безудержно лень, в голову ничего не шло, поэтому убираться и наводить порядок совсем не хотелось. Наступил очередной кризис во всем: от способа жизни до течения мыслей и самовыражения.

Ее настигла непомерная апатия, которая была достаточно сильна, чтобы убить все желания накорню. Феу ужасно грустила, но, тем не менее, не пыталась найти способ выйти из этого состояния, а только сетовала на жизнь. Курительная палочка тлела в ее тонких пальцах и источала благородный аромат, пепел падал на пол, но Феу не обращала на это внимания.

Она сидела практически неподвижно, ее взгляд был обращен внутрь себя. Она пыталась найти там сюжет, какие-то мысли, которые можно было бы записать, но тщетно: в голове только меланхолия и тоска по чему-то, чего она никогда не испытывала. Феу решила, что раз больше ничего нет, то про это и надо писать, и побрела обратно за рабочий стол. Посидела, собираясь с мыслями, вздохнула, и принялась выводить новые буквы.
«Пустоту в почтовом ящике заменяет спам: ворохи рекламных проспектов, писем от новоиспеченных владельцев финансовых пирамид, стены которых были возведены на костях стареньких бабушек, отменно приправленных чужим смыслом жизни и слезами младенцев. И как-то так выходит, что ты хоть кому-то, да нужен. Пускай они не заметят того, что тебя нет. Они все равно будут слать килограммами макулатуру, совершенно не жалея погибших деревьев.
Пустоту в душе заменяет внешняя маска бодрости и веселости. Почему мы не вырезаем до конца свои вены тогда, когда было за что умирать? Тогда, когда был вкус к жизни? Пусть это был вкус боли, отчаяния и страха. Но он был. А сейчас рецепторы атрофировались и невозможно отличить сладкое от горького. Даже умирать как-то скучно. Мы не взрослеем, мы не становимся старше. Мы стареем. И больше внутренне, чем внешне.
С течением времени маска снова станет моим лицом. Она приживется. И тогда мое настроение будет искренним. Точнее, я не буду думать о том, что является моим, а что позаимствовано у того несимпатичного серого прохожего или девчонки из телика. Я не смотрю телик. Я гуляю по полису и все чаще мысленно. Дубликат брошености в большом полисе. Вся мыслимая стена непонимания — полис. Хочешь полис? Полис — одиночество непохожих.
Все хорошее всегда кончается. Плохое тоже всегда кончается. Короче, все всегда кончается. И нет ничего бесконечного. И ты тоже кончишься, когда истечет срок годности твоего тела».

Она осмотрела написанное и задумалась, ведь ее жизнь казалась бессмысленной и вялой даже с клочка бумаги. Надо что-то срочно менять в жизни, иначе она просто покроется плесенью и быстро умрет, болезненно загнивая заживо. Такой судьбы для себя не хотелось, да никто не хочет такой судьбы, все хотят быть особенными и самыми лучшими на свете. Феу не была исключением.
Неожиданно, ей пришло на ум простое, но очень эффективное решение проблемы: совершить путешествие. Новые впечатления, люди и виды должны встряхнуть ее дряблый мозг и подкинуть пищи для размышлений. Не раздумывая больше ни минуты, она закидала в сумку стопку бумаги и письменные принадлежности. Документы и деньги уже находились там, а в дальнейших сборах девушка не видела необходимости, поэтому сразу же накинула плащ и открыла портал.

 

[Aisgil]

Часть вторая. Яркие краски девственной природы.

Ее ослепило ярким светом. Светило безжалостно пыталось прокрасться своими лучами под плотно сомкнутые веки. Через какое-то время девушка уже смогла раскрыть глаза и осмотреться, попутно стягивая с себя плащ, который оказался слишком теплым, чтобы в нем находиться дальше. Она стояла посреди поляны, залитой светом, как молоком: повсюду солнечные зайчики, видны лучи и радуга. Видимо, недавно тут прошел дождь, и поэтому невысокая трава блистала на свету, словно алмазная. Феу растерялась от такого неожиданного великолепия и пялилась во все глаза вокруг: уж очень красиво. Раскрывшаяся перед девушкой картина была практически полной противоположностью тому месту, где она провела всю свою жизнь. В ее родном полисе деревья мельче и растут только в строго отведенных местах, прямыми рядами; лучи светила редко пробиваются сквозь тучи смога, нависшего над гигантским поселением людей. Феу никогда не видела такого, да и не выходила на улицу: было достаточно работы дома, в обители, и поэтому девушка выходила наружу только при возникновении крайней в том необходимости. В полисе не на что было смотреть, кроме как на архитектуру да людей, но такого рода красота не очень прельщала девушку. Она всегда мечтала вырваться за пределы своего крошечного ограниченного мирка, но по натуре своей была домоседкой и страшилась неизвестности.
Неожиданно для самой себя, Феу поняла, что уже вовсю сидит на корточках и с задумчивой улыбкой гладит траву. Она была очень приятной и мягкой на ощупь, а капли дождя, собравшиеся в стеблях, нежно увлажняли ладони. Тогда она решила потрогать и деревья, ведь не ясно, когда еще выдастся такая возможность! Хотя понятно было, что девушка задержится тут надолго. Она пересекла поляну, оставив портал позади, и подошла к ближайшему дереву.

Сразу же сильно захотелось обнять его. Она стояла с закрытыми глазами и обнимала розовое дерево, нежно поглаживая его кору. Такое счастье еще никогда не переполняло ее: она за столь короткое время стала частью этой природы, сроднилась с растениями и землей, пышущей здоровьем и красками. Хотелось остаться тут навсегда, но надо было как-то выбираться к людям. Скорее всего, когда настанет тьма, в лесу станет холодно и спать на голой земле будет не слишком комфортно, даже в плаще.

Феу тут же поняла, что не знает дороги в поселение: портал находился на поляне в густом лесу, и рядом не было ни единой тропинки, которая могла бы вывести девушку к людям, да и звуков, свидетельствующих о жизни разумных существ, не было слышно. Решив, что лучше действовать, чем сидеть, сложа руки, девушка решила пойти по направлению выхода из портала. И тут же боковым зрением она заметила что-то белое, мелькающее между деревьев. «Человек», — подумала Феу и пошла на белое пятно, которое и правда с ближайшего рассмотрения оказалось маленькой девочкой в белом платье с пышной юбкой.
— Как хорошо, что я тебя встретила,— улыбнулась Феу, которой показалось знакомым лицо белокурой принцессы.

— Да, неплохо тебе,— серьезно ответила белокурая девочка,— ты же не знаешь этих мест. Я покажу тебе путь до поселения.
— Это было бы прекрасно!— Феу радовалась, как ребенок, своей удаче, но при этом заметила, что они с принцессой поменялись ролями: Феу вела себя, словно маленькая, а малышка, напротив, казалась очень серьезной и взрослой. Интересные перемены.
— На самом деле ты не такая уж взрослая, хоть твой возраст приравнивается к вечности.
— Мне не вечность, я очень молода. Мне всего-то двадцать пять и по сравнению с вечностью — это ничтожно. Но вот твой возраст я ставлю под сомнение. Это скорее тебе недавно исполнилась вечность.

— Мне исполнилось больше, чем вечность. И уже сравнительно давно,— ответила девочка.
«Странно как она говорит, да и знает, что я потерялась. Мысли мои как будто читает!»— подумала Феу, решив, что лучше промолчать вместо ответа на реплику великовозрастной девчонки, хотя верила ей безоговорочно, не сваливая слова девочки о возрасте на буйную детскую фантазию. Потому, что дети так не говорят.
— Ты еще вспомнишь все, и это произойдет очень скоро. Тебе направо, там уже виднеется дорога,— сказала принцесса и совсем по-детски захихикав, побежала в другую сторону,— мне туда не надо, а ты сама дойдешь!

Феу глянула в указанном направлении и, действительно увидев там дорогу, устремилась направо. Но, сделав единственный шаг, подумала поблагодарить девочку. Мгновение спустя, когда девушка обернулась, то увидела тающий силуэт девочки. Она стояла в трех дюжинах шагов совершенно неподвижно, закрыв глаза руками, и постепенно исчезала с нежной улыбкой на лице.

Ошарашенная Феу снова стояла столбом. Разумеется, она никогда не видела ни таких умных девочек, ни тающих девочек, ни такой природы. Она действительно еще очень молода и не видела в своей жизни ничего, кроме собственной каморки. Опомнившись, девушка сделала глубокий вдох и продолжила путь до поселения.

 

[Aisgil]

Часть третья. Знакомство с теми, кто знает.
Путь до поселения занял много времени, ведь Феу постоянно останавливалась, осматривая открывающиеся впереди, позади, слева и справа от нее пейзажи, обнимала деревья, трогала листву кустарников и поднимала красивые камушки с дороги. Так много впечатлений за один день у нее не было никогда, и она вовсю наслаждалась окружающей ее красотой, существование которой она даже не предполагала, потому что выросла в полисе, где все было одинаково серым, не смотря на обилие красок. Но эти искусственные краски не шли ни в какое сравнение с яркостью и насыщенностью натуральных.

Когда, наконец, девушка дошла до поселения, то сразу же в голове возник ряд задач: найти себе место для ночлега и пропитание, голод уже подал весточку бурчанием в животе. Она вышла на самую широкую улицу и внимательно осматривала дома без единой вывески. Феу поняла, что это центральная улица, так как в конце ее стоял красный дом. «Видимо, тут находится местная администрация, раз дом красный»,— подумала Феу и отправилась прямиком туда, чтобы все разузнать из первых рук.
Входя в дом, она поняла, что это не только служебное здание, а еще и жилое. В полисах такого не бывает, потому что у здания есть свое предназначение, его не оскверняют постоянным проживанием и бытовухой, но в полисах больше места и больше людей. Тут, наверное, ни к чему строить несколько зданий для управляющих поселением, неудобно же бегать туда-сюда. Дом на первом этаже был совершенно пуст, в лучах света, проникающих из больших окон внутрь, таяла желтая пыль.

Здесь было странно тихо, настолько, что казалось, что слышишь стук чужого сердца лучше собственного дыхания. Феу прислушалась и пошла на звук, подумав, что тут интересная акустика. Ноги словно вязли в этой тишине, но шорохи, доносившиеся со второго этажа было слышно более, чем прекрасно. Поднявшись наверх, девушка увидела обильную обстановку, по-домашнему уютные мелочи на комодах и полках. Около окна сидели двое человек: пожилой мужчина и красивая девушка, которые были одеты в похожие льняные костюмы из туники и штанов.

— Давно к нам не приходили гости,— сказал мужчина,— мое имя Отилия, и я являюсь старейшиной этого поселения, а прекрасную девушку рядом со мной зовут Йер.
— Мое имя Феу и я ищу ночлег,— ответила Феу, сразу же выдав цель своего визита.
— Вот как? Подарок…— старейшина немного удивился,— решила узнать все из первых рук? Похвально. Честность и прямота красят людей, как я думаю.
— Ночлег найти трудно, у нас нет постоялых дворов,— подала голос Йер,— но я могу тебя приютить за скромную плату. Ты будешь помогать мне по хозяйству.
— Я могу заплатить, у меня есть деньги.

— Нет, так не пойдет. Нам деньги не нужны, а только лишняя пара рук. Чем ты занималась в полисе? И как его название?— сказал Отилия.
— А очень заметно, что я городская?— смутилась Феу.
— Вообще да. Мало кто носит такую одежду, но дело не в ней, а в твоем акценте,— сказала Йер утвердительно.
— Я из Оранжевого. Занималась написанием текстов в прессу.
— Хорошо, что не из Синего, там странный народец. Наверное, тяжело было идти через лес так долго?— спросил пожилой Отилия.
— Не очень, у вас очень красиво и поэтому я не скучала. Но почему портал так далеко от поселения?
— Чтобы лишний сброд не шастал. Мы не слишком любим туристов, а особенно, когда их много. Но тебя это не касается. Ты можешь жить у нас сколько захочешь, девочка-подарок.
— Почему вы так меня назвали?— удивилась Феу.
— Это трактовка твоего имени,— пояснила задумчивая Йер.

— О, вы владеете тайной имени. Как интересно!
— На этом все. Йер, будь любезна, познакомь Феу с нашим Рябом.
— У вас только один Ряб? Я думала, они аллеями растут.
— Ты мало знаешь о поселениях, у нас все организовано совершенно иначе, чем в полисах. Ряб один, но зато большой и очень мудрый,— ответила Йер с мечтательной улыбкой,— ты, как новый житель, обязательно должна с ним познакомиться.

 

[Aisgil]

Часть четвертая. Ряб и его поляна.

Две девушки шли к Рябовой поляне в молчании. Йер была целеустремленной, но при этом шла словно на автомате — ее ноги хорошо знали дорогу и не нуждались в подсказках головы. Феу же, постоянно смотрела вокруг. Еще бы! Столько нового и необычного она видела: кругом разноцветные деревья, и красные, и розовые, и зеленые! А еще трещинки в дороге красивые и трава! А камешки… Она собирала особенно красивые и складывала в карман. Йер заметила это и спросила:
— Вижу, камешки собираешь. А зачем они тебе?

— Пока не знаю, просто очень красивые. Может, потом буду на них имена писать.
— Интересный подход. А потом что с этими именами сделаешь?
— Придумаю что-нибудь!
— Хорошо,— улыбнулась Йер.
Обе замолчали. Феу подобрала очередной камешек и стала поглаживать его, не убирая в карман. Тогда она решила вытащить их все и посмотреть, как они смотрятся вместе. На ладони лежала пригоршня камней, одинакового размера и похожей формы, отличались только цвета.

— Ничего себе, какой гигант!— воскликнула Феу, только увидев огромного Ряба на горизонте. Она поспешно спрятала свое сокровище обратно в карман.
— Да, ваши аллеи берут только количеством, но далеко не качеством,— подтвердила Йер.
— Они просто мелкие детишки, по сравнению с ним…— растерянно кивнула Феу.
Девушки шли достаточно живо, и поэтому приблизились к священному дереву очень скоро. Феу сразу же обняла огромный ствол грандиозного дерева, ласково глядя его по коре.
— Ряб, какой ты большой и красивый!— сказала она.

«Вы тоже красивые, дети мои»— позвучал голос Ряба в головах девушек.
— Он сказал, что мы тоже очень красивые,— озвучила Йер.
«Она слышит меня, не надо ей переводить»— ответил Ряб в мыслях.
Йер удивленно уставилась на Феу.
— Ну ничего себе, и правда подарок! А если так?— спросила Йер,— «ты слышишь меня?»— закончила свою фразу она уже мысленно.
«Да»— ответила Феу, кивнув.
«Тебя кто-то учил этому?»— спросила Йер, удивленная тому, что девушка ей ответила еще больше, чем тому, что слышала.

«Нет, ее никто не учил, она сама, спонтанно. Самородок. А теперь, Йер, я буду разговаривать с Феу лично. Возвращайся скоро, мы недолго»— сказал Ряб.
Йер беспрекословно пошла с озадаченным видом в сторону леса, который граничил с поляной, в середине которой стоял Ряб.
«Ты видела белокурую принцессу, да?»— спросило дерево.
«Видела, она мне очень понравилась, принцесса помогла мне выйти к поселению. Мы даже разговаривали, но я мало что поняла из ее слов»— ответила девушка.
«Принцесса редко помогает людям и далеко не каждому, знай это — она уж очень избирательна, с весьма своеобразным характером, но милая. Я знаю, она сказала тебе, что ты все вспомнишь. Это истинно так, через какое-то время ты сама поймешь, что тебе действительно вечность. Ну все, тебе пора возвращаться»— сказал Ряб.
Среди деревьев показалось льняное платье Йер. Она быстро подошла к ним.
— Не удивляйся, я сама не так хорошо ориентируюсь во времени. Это Ряб меня позвал, как вы закончили беседу. Теперь мы направимся в мой дом.

 

[Aisgil]

Часть пятая. Утро бьющейся посуды.

— Завтрак у нас будет скромным,— продекламировала Йер, когда заспанная Феу спустилась вниз,— давай, присоединяйся. Яйца на столе, сковородка в левом шкафу на третьей полке. А я пока салатом займусь.
— Ага,— коротко ответила Феу, протирая глаза.
— Снилось чего? Или как вчера?— Йер уже вовсю шинковала простенький салат из свежих овощей.
— На этот раз снилось.
— Ну так расскажи что ли, что снилось, чего смурная-то такая?— улыбнулась хозяйка,— городская, не привыкла вставать рано, понимаю. Но ты же сама вскочила, я тут ни причем!
— Да я не помню, что за сны. Просто впечатление от сна осталось,— ответила квартирантка, разбивая яйца,— что-то такое, знаешь, очень красивое и грустное. А можно я модернизирую яичницу?
— Да модернизируй, сколько влезет, только не отрави ненароком. У тебя со снами всегда так или это только сегодня?
— Я раньше снов вообще не видела, только тягучая пустота,— девушка пропустила шутку мимо ушей, добавляя сыр и специи в яичницу. В воздухе безгранично носились нежные ароматы свежей еды.

— А мне всегда сны снятся, и я их всегда запоминаю, но это я. Так, давай уже накрывать на стол!— Йер быстро-быстро забегала, завертелась, закружилась, и через пару минут стол был сервирован. Просто, но все, что может понадобиться, уже есть. Девушки разложили еду по тарелкам и налили сока в стаканы.
— А ты сама, что ли, сок делаешь?— поинтересовалась Феу.
— Ага, это совсем не сложно. Я все делаю сама, у нас тут негде приобрести полуфабрикаты, поэтому все выращивается и собирается своими силами. Жизнь тут не легкая, если вдуматься, но меня устраивает, ведь экология-то хорошая.

— Да, тут здорово. А что, у тебя и огород есть?— пробурчала Феу с набитым ртом.
— Я смотрю, ты как зверюга голодная,— прыснула хозяйка,— да огород есть, тут у всех они есть. Себя не прокормишь — никто не прокормит.
— Вот как.
— А ты думала! Ладно, доедай, а потом приберись тут немного, я буду за домом. Поковыряюсь в земле, как раз в том самом огороде,— сказала Йер, прикончив свою порцию завтрака,— если чего будет непонятно, то спрашивай. И лучше из окна, чтобы ты не носилась туда-сюда, как угорелая.

— Хорошо, обещаю не носиться,— улыбнулась Феу и поднялась из-за удобного деревянного стола.
Она придирчиво осмотрела поле предстоящих работ и, оценив сложность задания, принялась собирать посуду в мойку. Одна тарелка, вторая, третья, пара стаканов из-под сока, миски и сковородка: в итоге в раковине скопилась приличная горка кухонной утвари. Девушка включила теплую воду и начала мыть тарелки. Вся перемазалась в пене, как ребенок, но старалась выполнять работу тщательно, ведь обижать некачественным трудом хозяйку в ее планы не входило.

Феу нравилось здесь, и она хотела остаться подольше, ведь впервые за долгие годы в ее жизни появились новые впечатления и эмоции, люди и знакомства. Как давно этого не было! После третьей тарелки, она уже не задумывалась о том, какие движения ей совершать — руки работали на автомате. Под шум воды она задумалась о своей жизни в целом и о недавних событиях — размеренное монотонное занятие давало свободу мыслям. Девушка начала выдумывать новый сюжет для книжки, решив, что как только она закончит, то возьмется за перо и бумагу. Хотя когда это произойдет не ясно.
— Хозяйственная. А я-то думала, что ты неряха и крот,— кто-то хихикнул сзади.
Феу обернулась на голос и увидела девочку в белом пышном платье и сверкающей короной на прелестной белокурой головке.

— Вообще, такая, да, но тут все иначе. Мне кажется, что за ночь я сильно изменилась. Мне снились совершенно фантастические сны, но это всего лишь ощущения. Я совершенно ничего не запомнила.
— Это не беда, я могу тебе помочь. Хочешь свой сон вспомнить? Только учти, что это не совсем сон был,— наставительно произнесла маленькая очаровашка, воздев указательный палец в сторону небес.
— А что же тогда это было?— удивилась девушка.
— Так тебе надо или нет?— нахмурилась принцесса,— а то я ведь и передумать могу.
— Конечно-конечно! Я очень хочу,— сразу же затараторила Феу, почувствовав, что упустит что-то важное, если не вспомнит этого сновидения.

— То-то же. А я думала, что тебя уговаривать придется,— хмыкнула собеседница,— но я вообще много думаю не по делу, так что мне простительно. Смотри, у тебя сейчас чашка свалится на пол.
— А?— девушка повернулась, чтобы приостановить падение чашки, но на столе рядом с ней стояли только стаканы,— шутишь все, принцесса?
Феу повернулась, но она уже была одна на кухне. Принцесса опять растворилась в воздухе. «Кажется, у нее слабость к эффектным исчезновениям»— подумала девушка и тут же из раскрытой полки на нее упала чашка. Раздался звон бьющейся посуды.