Час назад…
По мере разговора, Мари сначала прищурилась, потом совсем прикрыла глаза, а потом распахнула их так, что они стали угрожающе огромными.
- Жени, похоже, я чего-то не знаю. Ничего не хочешь мне рассказать?
- Пока ничего, - сквозь зубы буркнула я, напряженно пересчитывая недели с моих последних месячных. Из-за поездки и стресса я не заметила, что в последний раз они приходили еще в конце сентября, незадолго до нашей встречи с Рене, а теперь уже конец ноября.
- Жени, как долго?
Мари не конкретизировала вопрос, но я поняла, о чем она.
- Почти десять недель…- мой голос прозвучал жалко, даже жалобно.
- И ты молчала…
- Я не заметила… - тут же перебила я Мари, предотвращая почти неизбежную тираду.
- Не заметила! – голос Мари взвился – Как такое можно было не заметить? Не заметить можно было задержку в две недели, но не в десять!
Крыть было не чем, но я и правда не заметила. Да даже если мысль об этом проскакивала в голове, то причину я искала в резкой смене климата, стрессе, но никак не в …беременности.
- Кто отец?
Вопрос Мари хлестнул меня по сердцу. Я промолчала.
- Ты кого-то встретила? В Египте или здесь? У вас роман? – Мари застрочила вопросами как из автомата, но, похоже ей не нужны были мои ответы, потому что дальше она начала уже строить свою догадку – Нет, ты почти не выходишь из дома. За месяц в Египте – вряд ли. Ты слишком любишь того парня – Рене. Сомневаюсь, что ты бы бросилась на шею к кому то другому. Значит Рене. Ты встретила Рене.
Мне оставалось только кивнуть.
- Черт возьми, Жени! Да когда ты вообще успела? Вы год не виделись, потому что он тебя бросил, но буквально за три-четыре дня ты успела не только встретить его, но... Жени, ты сошла с ума. Как ты вообще смогла его простить?
Словно серая вуаль упала мне на глаза.
- Мари, я поняла, что ты беспокоишься обо мне. Поняла, что считаешь произошедшее – глупым поступком. Но знаешь что? Даже если я беременна, что нам не известно, то это – мое дело. Да, я люблю Рене. Да, я встретила его. Да, между нами... в общем, было все. Да, я, возможно, глупо выгляжу в твоих глазах, но я не считаю все произошедшее преступлением против разума. Почему ты считаешь что прощать – это сложно? Это не сложно, просто нужно уметь. Почему ты считаешь, что так любить нельзя? А может быть только так и можно, а все вокруг ошибаются, ставя свою раненную гордость поперед собственных чувств? Ты вообще не знаешь что произошло, но ты сделала выводы!
Я рассказала о нашей встрече с Рене. О том, что он ушел, решив, что у наших отношений не будет будущего, потому что мы брат и сестра. Ушел, надеясь на то, что его побег отвратит меня от него, что после этого я смогу его забыть и начать свою жизнь заново. Рассказала про то, что Рене выяснил, что он приемный сын в семье и между нами нет родства, но даже узнав об этом, он не искал меня, думая, что моя жизнь идет своим чередом и его появление только все испортит.
Я не знала только о том, как рассказать о том, что Рене, как выяснилось женат.
Мари не комментировала мои слова и только спросила:
- Скажи мне лучше – вы теперь вместе? Все хорошо?
- Нет, мы – не вместе. За этот год кое-что изменилось – нет, не мои… не наши чувства, но все же есть кое-что, что не позволит нам быть вместе. Могу сказать лишь одно: на этот раз решение уйти я приняла сама. И я не передумаю, даже если выяснится то, что я… эм… жду ребенка.
Мари молча втолкнула меня ванную, сунув в руку тест на беременность.
Вечером в ванной я дала волю слезам. Нет , это не было истерикой или жестом отчаяния. Просто мне нужно было выплеснуть из себя всю злость, боль, растерянность, которые я испытала за последнее время. Эти слезы омывали мою душу, заживляли на ней мелкие царапины и рубцевали раны. Когда слезы закончились, я приняла решение – у нас с Рене будет ребенок. Нет, у меня будет ребенок, мой ребенок, а у Рене – будет его ребенок, не имеющий к моему ни какого отношения. Рвать Рене пополам между его семьей и нами – мной и малышом – я не собиралась.
Вот уже два дня я просто лежу на своей кровати и смотрю в потолок.
Мари почти не говорит со мной, хотя мы помирились. За примирение нужно благодарить сувенирную статуэтку, которую я привезла из Египта специально для Мари.
Наверное, со мной сейчас просто не о чем говорить. Я собственные то мысли не могу как-то организовать, не говоря уж о том, что бы поддерживать разговор.
Моя жизнь неизбежно менялась, менялась столь кардинально, что это отчасти пугало меня. Одновременно, я была уверена, что Господь дал мне тот знак, который я просила. Он даровал мне то чудо, в котором я нуждалась. Теперь я обрела новый смысл моей жизни, завязшей в болезненных воспоминаниях о потерях и предательстве. Уже сейчас где-то внутри меня требовательный голосок еще не родившегося малыша требовал внимания и заботы, не давая мне забыться, раствориться в своей тоске. Я не оставлю мое маленькое чудо, как оставила меня моя мама.
Я легонько гладила свой живот, пытаясь передать малышу то ощущение тепла и нежности, которое родилось во мне вместе с осознанием моей беременности. Мне казалось, что даже сейчас, когда он размером с ежевичку, он почувствует мою любовь.
Иногда я долго стояла у зеркала, рассматривая свою фигуру, выискивая в ней первые признаки намечающегося живота. Конечно, еще было рано и ничего не было видно, я мне оставалось только улыбаться, представляя какой круглой и необъятной будет моя талия. Впрочем, я помнила маму, когда она была беременно Саймоном – ничего необъятного, даже красиво.
Загибая пальцы, я отсчитывала месяцы, вычисляя время нашей встречи с малышом… Время до июля обещало пролететь незаметно.
