Нет, нет, сейчас никак нельзя упускать сон. Не в этот раз.
Он снова видит её гладкое, безумно соблазнительное влажное тело без единого изъяна, чувствует запах её волос. Миндальный, с вишнёвой ноткой. Она медленно извивается в простынях, словно змея в зарослях дикого папоротника, смахивает прилипшие к лицу волосы...
— ПИ-ПИ-ПИ! — проклятье!
Ушла. Снова. А ведь ещё чуть-чуть и Джон бы увидел её лицо. Он вымещает свою злость на кнопке выключения будильника и с досадой рычит в подушку, руки сжимаются в кулаки. Редкий сон является таким, что не хочется просыпаться. И этот как раз такой. Сон-воспоминание. И никогда, никогда не получается доспать до того момента, когда женщина открывает своё лицо. Её фигура не похожа на фигуру Кати и Джон уже почти смирился с тем, что это была не она. Кати нежная, ласковая, даже заботливая, если это можно применить к постели, но настоящей страсти не было места в их отношениях.
А что, если это просто фантазия? Придумал то, чего никогда не было?
В тот день количеству алкоголя в организме Джона мог бы позавидовать любой поклонник Бахуса. Но он не хочет думать, что это всего лишь сон. Всему должно быть объяснение, у всего есть основа. Нет-нет, такое не может присниться. Скрежет усиливается, и за дверью слышится нетерпеливый скулёж.
Время на часах показывает раннее утро, самое время, чтобы начать подготовку к первому дню в новой школе. Тоска по шуткам Томми, по хохоту "китят" и даже по нравоучениям Китобоя разрослась до невообразимых размеров. Джон всё лето ждал сегодняшнего дня, сулящего новые знакомства со сверстниками. Но сейчас он был бы рад променять его ещё на пару часов сна.
Шлёпая босыми пятками по ковру, он отмечает про себя холодность пола. Осень приходит в этот город быстрее, чем хотелось бы. Распахнув дверь, он тут же отскакивает за неё, впуская в комнату Майка. Но Майк не клюёт на этот дешевый трюк. Отточенным движением он запрокидывает на Джона свои огромные лапы, не переставая при этом вилять закрученным хвостом.
— Да встал я, встал! — протестует Джон, но Майк продолжает выплескивать накопленное за ночь собачье счастье. Соскучился, балбес.
Натянув на покрытые мурашками ноги домашние штаны, Джон выходит из комнаты. В ванной льется вода, значит, Адель уже встала. Как обычно – раньше всех. Она всегда встает ни свет, ни заря и потом половину утра носится с феном. Безусловно, сегодня её утро началось ещё раньше. Переживает о своём первом дне в новой школе. Этот день будет одним из немногих, когда Адель представляет собой образец идеальной чистоты и аккуратности. Почесав Майка за ухом, Джон выглядывает с балкона второго этажа в гостиную. Принюхивается. Аж слюнки потекли. Запах жареного бекона здесь, на втором этаже, продержится ещё пару часов, пока Майк не зальёт слюнями весь пол.
— Не надейся, бекон – мой.
Майк осуждающе гавкнул и помчался вниз по лестнице.
Спустившись на первый этаж, Джон толкает дверь второй ванной. Прохладный воздух окутывает его, заставляя поёжиться. Ну, с добрым утром.
Холодное и мерзкое начало дня ещё больше омрачал мёд. Он никак не хотел растворяться в чае. Из пластмассы его, что ли, производят? — размышлял Джон, когда на кухне появилась Адель. Уже одетая в новую школьную форму она так и благоухала нервозностью.
— Ты почему ещё не одет?! — она выпучивает на Джона свои идеально-накрашенные глаза.
— Одежда сковывает движения. В ней я чувствую себя рабом ножа и вилки, — по ложке струится вязкая прозрачная масса, и Джон снова опускает её в кружку.
— Едридки-маргаритки, Джонни! Автобус скоро придёт, мы должны быть готовы! Мы не можем опоздать в первый день, мы...
— ...должны произвести хорошее впечатление. Ага, я ещё вчера это понял. Впечатление будет лучше, если твой живот не заурчит сразу после приветствия, — Джон подвинул сестре тарелку с уже остывшей едой.
Белка, покорившись судьбе и обаянию Джона, безмолвно, как рыба, хлопнула губами, села и принялась ковырять вилкой в своей яичнице. Её свободная рука тут же нашла каштановый локон и принялась наматывать его на палец бесконечной восьмеркой. Оторвёт же когда-нибудь.
А ей идет новая форма. Пусть по всей стране и принят единый фасон школьной формы, каждый регион представлен своим цветом, а кое-где обязательны даже шевроны. Например, в Исла носят голубые джемпера с шевронами, изображающими морской узел. Узел все обычно снимают, и никто на это не обращает внимания. Джон сейчас даже и не вспомнил бы, куда он его дел. В Сансете же джемпера глубокого зеленого цвета, а шеврон подразумевает две схематичные сосны, похожие на два шалашика разделенные деревом (наверное, сосной). Кто знает, может, это значение и подразумевалось, но когда шевроны выдали, сказали, что это сосны. Джон попытался поспорить, но... В общем, сосны, так сосны.
— Я прямо слышу скрип морщин между твоих бровей. Не очкуй, всё будет отлично, — сказал он, коснувшись её руки.
— А вдруг я им не понравлюсь? Вдруг меня начнут задирать? Джонни, я так этого боюсь.
Он небрежно пожал плечами:
— Тогда мне придётся закупиться взрывчаткой и подорвать школу.
Адель так распахнула глаза, что они грозились выкатиться и упасть в тарелку к глазунье. От этого зрелища Джон не удержался и прыснул.
— Дурак, — бурчит Белка, но уголки её губ приподнимаются.
Джон отводит взгляд. Эти губы... Джон помнит их мягкость и соленый вкус слез даже сейчас. Нельзя было этого допускать, ой нельзя было. И пусть это было всего лишь кроткое касание губами, он был так шокирован, что, когда она отпрянула, остолбенел и забыл как дышать.
"Я пойду" — промычал он. Идиот. Ничего лучше придумать не мог? Я пойду! Подумать только. И ведь пошёл, побежал прямо-таки.
Потом, сидя в своей комнате, он не раз проигрывал случившееся в памяти. Белка, думается ему, тоже. Но что бы они там оба не надумали, объясниться друг с другом так и не решились. Всё замялось само собой. Его не смущал сам поцелуй от Белки, она и раньше целовала его в щёчку, даже расхаживала при нём в нижнем белье, но никогда это не воспринималось им так, как сейчас. Даже тогда, когда он сам впервые поцеловал её, всё было по-другому...
Ему было двенадцать и дурачество после школы было обычным делом. В тот день Джон рассказал Белке о Кати и о её кролике, мистере Гунтере. О том, что они вместе учатся, и что она ему нравится. Белка слушала не перебивая.
— А вдруг ей не понравится? Вдруг она смеяться будет? — закончил он свою пламенную речь.
— Тогда она глупая девочка! — ответила Белка. — Но если ты боишься, то можешь потренироваться на мне. Я с мальчиками не целовалась, но ты же брат. Мы так оба поймём чего ожидать, — она лукаво улыбнулась.
— Рано тебе ещё с мальчиками целоваться, — посерьезнел Джон, но согласился с доводами.
Детский, ничего не значащий, поцелуй. Они мало что из него поняли и от этого весело рассмеялись.
С Кати, конечно, всё было по-другому: сначала его бросило в жар, дрожащие ладошки вспотели. Потом, пытаясь успокоить нервы, Джон принялся теребить рукав, рискуя его оторвать полностью. И наконец, всё-таки совладав с эмоциями, он набрался смелости, закрыл глаза и коснулся её губ своими. От белокурых волос шёл мягкий ванильный запах, а её маленький тёплый нос воткнулся в нос Джона. Губки, словно два розовых мягких облачка не сопротивлялись. Ничего кроме них для Джона не существовало в этот момент. Когда он всё-таки отстранился, то увидел её небесно-голубые глаза, превратившиеся в огромные блюдца. Оба с красными щеками они обменялись неловкими взглядами. Наверное, Кати всё-таки понравилось, иначе как объяснить, что с тех пор они не расставались и даже тайны взрослых отношений познали вместе?
Но воспоминание о своём первом поцелуе с Адель так и осталось где-то в закоулках памяти. Он почти забыл его и никогда не считал чем-то ужасным, но что, если уже тогда он что-то значил? Что, если Джон по своей глупости совершил чудовищную ошибку? Мысли против воли возвратились к утреннему сну. Ещё один эпизод из жизни и ещё один, возможно, неверный шаг.
Как много ошибок ещё будет совершено?
Они вышли ровно за десять минут до приезда школьного автобуса. И, хотя, путь до остановки составляет не более трех, больше Адель ждать не согласилась. На выходе из дома они столкнулись с Эшли. Громко захлопывая дверцу своей "новой" полицейской машины, она смачно выругалась и отвесила пинок колесу.
— Да чтоб тебя!
— Что случилось на этот раз? Тебя прищемила бешенная "Минима"?
Эшли пропустила шутку мимо ушей:
— Эта дрянь не заводится! Старый Хрен всучил мне это корыто, но не сказал, как я должна на нём ездить!
— Карма, Эшли, это всё твоя карма. Она должна была когда-нибудь тебя настигнуть.
— Заткнись.
— Но как же я тогда предложу посмотреть её после школы? — ухмыляясь спросил Джон, обходя старенькую машинку.
Вместо ответа Эшли бросила ему ключи.
— Эй! А попросить?
— Не затягивай! А я на такси поеду. Коп на такси – вот умора! Сегодня же потребую другую тачку. И пусть только старый Хрен откажет, ну я ему тогда устрою, — Эшли бурчала ещё что-то про туфли, но Джон уже не разбирал слов.
Он не раз чинил отцовскую машину в Исла, и даже год назад сам смастерил себе байк, на котором ездил в школу. Искусству возвращать транспорт к жизни его научил Норман Хармс – отец Кати. С мистером Норманом в его автомастерской Джон проводил даже больше времени, чем с родным отцом. Они понимали друг друга с полуслова и иногда ему казалось, что тот видит в Джоне своего сына. Мать Кати умерла, когда девочке было всего шесть лет, и её отец с тех пор так и не женился. Джон хотел, чтобы его отец был таким же как мистер Норман. Ему нравилось копаться в его автомастерской, и одно время он всерьез подумывал посвятить себя этому ремеслу.
— И как ты её терпишь? — спрашивает Адель, пиная небольшой камень натертой до блеска туфлей.
— Это не так сложно, как ты думаешь. Вы хоть и совершенно разные, но в чём-то всё-таки похожи.
— Что?! Я и она? Ну нет.
— Она бы сказала то же самое.
Когда пришло время, желтый школьный автобус затормозил перед остановкой и, шипя, раскрыл свои двери. Пасть, которая так и хочет проглотить, мелькнула у Джона забавная мысль, но он постарался не задумываться, как будет называться выход, находящийся здесь же.
***
Адель нашла его сразу. От её захвата на своей руке Джон чуть было не выронил поднос, но удержал равновесие и теперь наблюдал за тем, как плюха сладкого чая растекается по тарелке с картофельным пюре. Хорошо, что шум в столовой заглушает почти все воспроизводимые звуки, особенно это полезно, если они нецензурные.
Сестра, отыскав среди толпы голодных школьников свободный столик, с хитрой улыбочкой ждала единственного вопроса.
— Ну, ладно, ладно, как твой день, мисс осторожность-для-слабаков? — сдался Джон.
— Чудесно! — она, с удовлетворением села. — Ну, пока ещё не совсем, потому что я не со всеми еще познакомилась, но, я думаю, уже завтра будет точно чудесно. Едридки-маргаритки, ты не представляешь, как мне понравилась химия! Ну, я уж точно не представляла... А биология! Творец-огурец, ты вот знал, что углеводы – это органические вещества, в состав которых входит углерод, водород и кислород? То есть, по сути, углерод и вода, отсюда и название – углеводы.
— Знал.
Адель скисла:
— А я нет.
— Вообще-то у тебя биология ещё в пятом классе началась, — заметил Джон.
— Она там же и закончилась... Здесь учителя другие, они объясняют по-другому. А ты уже всё, что ли? — перевела тему Белка, стягивая огурец из тарелки Джона.
— Нет. У меня "окно", хочу сходить в спортклуб, может, им нужен игрок. Эй! Возьми себе уже обед.
— Бу-бу-бу, котлету для родной сестры пожалел.
Джон почти не надеялся, что его возьмут в спортклуб на последнем году обучения. Его и не взяли. Глупо было даже об этом думать, но он до последнего всё-таки лелеял надежду. От участия в команде, на самом деле, ничего не зависело, в "Финиш" его возьмут итак, но Джон скучал по усталости в ногах после тренировок, футбольному полю и командным тусовкам.
Услышав отказ, Джон отошел за угол школы и сунул в рот сигарету. Теперь можно не скрывать. Он уже докуривал, когда услышал резкий голос:
— Слышь, ракушник!
Знакомое слово резануло слух. А интонация, с которой его сказали, заставила кровь вскипеть, отчего пальцы свободной руки сжались в кулак. Ракушниками называют жителей курортных городов. Островитяне, занимающиеся отловом моллюсков и прочей морской живности, никогда не имели хорошей репутации среди жителей материка. Уровень безработицы из-за мигрантов рос, а телеканалы, тем временем, пестрили новостями об островитянах, составляющих большую часть преступных группировок.
Обернувшись, Джон увидел своих одноклассников. Судя по довольной улыбке к нему обратился светловолосый. Кажется, его зовут Этан. По бокам от Этана, как рыбки-лоцманы стоят ещё двое. Их имен Джон не запомнил. Один, низкорослый с густой черной шевелюрой, улыбается в свои хилые усики. Другой, с выкрашенным в синий цвет ирокезом и пирсингом на смуглом лице, стоит рядом, исподлобья наблюдая за Джоном. В свой первый учебный день Джон решил занять изучающе-выжидательную позицию. И Этан не понравился ему сразу. Джон заметил, как он посмеивается над теми, кто ошибается в своих ответах, заикается, спотыкается, или что-то роняет. Да что угодно рисовало на его самодовольном лице не менее самодовольную ухмылку. Но учителя от него прямо без ума. Прилежный ученик и милый мальчик, как же. Сейчас он тоже ухмыляется, но его блеклые глаза смотрят с неприкрытой злобой.
— Проваливай в свою банановую республику.
Джон затушил сигарету. С такими разговор должен проходить на их же языке:
— Прости, я не изучал ослиный, как ты меня назвал?
— Согласно твоему статусу и происхождению. Тебе здесь не место, рожа островная, твоя пальма тебя заждалась, — смуглый и усатый усмехнулись, и Джон понял, что всё это было спланировано ещё с первого урока. С того самого момента, как он вошёл в класс и назвал своё имя.
Этан подошёл так близко, что Джон уловил удушливый пряный аромат его одеколона.
— И что ты теперь, обратный билет мне купишь?
— Билет тебе твоя мамаша-шлюха купит.
Руки сами сжались в кулаки.
— Нет. Шлюха здесь одна и она прямо напротив меня. Знаешь, а ты прав, мне не место среди слабоумных от которых дерьмом несет.
Ухмылка исчезла с его лица.
— Ты за это ответишь, ублюдок, — процедил он, — Парни! Надо бы проучить нашего заморского го-о...
Четкий, резкий удар пришёлся ему в челюсть. Прямо в самодовольную белозубую улыбку. Вот тебе мой ответ, подумал в этот момент Джон. Может, хоть сейчас ты не будешь так часто скалиться. Этан схватился за разбитое лицо и рухнул вниз. Не теряя времени, Джон резко развернулся и увидел перед собой усатого. С этим проблем не возникнет, ликует Джон и резким ударом бьет противника, но усатый ловко отпрыгивает в сторону. Тебя я вырублю в два удара.
Удар! Ещё! Уворот! Усач замахивается...
Джон заныривает под его руку и со всей силы погружает свой кулак в плоский, незащищённый живот. Словно мягкое тесто, успевает подумать Джон и на секунду чувствует вкус победы. Вторым ударом он отправляет его лицо в асфальт.
Первым приходит звон.
В глазах темнеет. В животе что-то проваливается и начинается пожар.
"Выбирай цель правильно — говорил учитель по Сим-Фу, — слабый побежит, когда сильнейший будет повержен".
Следующий удар приходится в левый бок. Огненным клубком он поглощает тело, и тротуар устремляется Джону навстречу. Удары сыпятся со всех сторон – спереди, сверху, сзади. Что-то твёрдое прилетает в лицо и весь мир окрашивается в красные тона. А потом всё прекращается.
— Вы что творите?! Хватит, перестаньте! Я сейчас охрану позову! — кричит высокий женский голос. — Виджи, ты что себе позволяешь?!
Кто-то резко и легко поднимает Джона на ноги.
— Ты как, парень? — спрашивает незнакомый мужчина.
Джон отмахивается. В глазах двоится, но цвета постепенно возвращаются в мир. Перед взором появляется мобильник, наверное, выпал в разгаре драки. Мелькает мысль, что нужно что-то сказать, но все манеры забылись.
Женский голос набирает обороты. Его визгливые нотки прямо-таки издеваются над барабанными перепонками окружающих. Сморщившись, Джон поднимает взгляд и видит Этана встающего с тротуара. Из его носа и рта тонкой струйкой течет алая кровь. Полшколы собралось поглазеть, не меньше. Как тебе такая слава, Этан? Надеюсь теперь тебе нечем улыбаться. От этого зрелища где-то внутри Джона загорелся едкий огонь торжества. Этан вскинул на Джона взгляд полный ненависти, презрения и гнева – колючий взгляд трусливого, но мстительного человека.
***
В слабом луче света медленно, словно в вальсе, танцуют пылинки. Джон прикрывает за собой входную дверь и сбрасывает пыльную обувь. Тишина. Все на работе. Есть время, чтобы привести себя в порядок.
Мысль пойти в медпункт Джон отмел сразу. И не такие травмы получал, так что же теперь бежать укольчик от бешенства ставить? Хотя, после встречи с Этаном, конечно, не помешало бы. По правде сказать, Джон просто ушёл из школы, пока никто не потащил его силой для разбирательств. Скорее всего, всю компанию поведут к директору, где Этан и усатый скажут, что это Джон начал их оскорблять и затеял драку. Можно в этом не сомневаться. Слово иногороднего новичка против прилежных учеников, будет значить ровным счетом ничего. Джон знал это ещё в тот самый момент, когда отправлял кулак в зубы Этана. Должно быть, они уже рассказывают правдоподобную легенду.
Джон набрал полные ладони холодной воды и окунул в неё лицо. Боль тут же притупилась. Стройные ряды грязно-розовых ручейков стекаются в центр раковины, закручиваясь в розовом водовороте. Щека опухла, глаз заплыл, хорошо хоть нос и зубы целы. Джон снова подумал об Этане и улыбнулся. Но боль в щеке тут же напомнила, что злорадствовать не хорошо. Нужно приложить что-то холодное.
Промыть лицо было легко, куда труднее стянуть с себя белую рубашку, ставшую красно-серой и зеленый джемпер, впитавший в себя пыль школьного тротуара. Ещё утром на груди джемпера был приколот шеврон с двумя сосно-шалашами, теперь ни его, ни сосен, ни шалашей нет. Снятая одежда открыла зеркалу последствия драки: левый бок окрасился в ярко-красный с вкраплениями синего, фиолетового и бордовых цветов. Джон даже залюбовался этой палитрой разных оттенков. Когда-то на соревнованиях по Сим-фу удар в этот же бок сразил Джона и надолго отправил на больничную койку. Извинения соперника за сломанное ребро приятно удивили его. В тот момент он подумал, что это было достойное поражение достойному противнику. В случае своей победы, Джон, скорее всего, даже не подумал бы извиниться.
Ковыляя на нетвердых ногах к холодильнику, Джон с легкой грустью отмечает, что в доме нет Майка. Наверное, гуляет на заднем дворе, мелькает у него мысль. Этот медведь до усыкания любит гонять во дворе Сансетовских белок, которые прямо-таки толпами сидят на деревьях. Подкармливать летом бельчат, читая книжку в беседке, когда рядом сидит своя родная Белка и делает то же самое – разве может быть что-то забавнее?
Ах, ну да – смотреть, как на это ругается Эшли:
— Они жрут кору с моих деревьев! Это мои деревья, моя кора, пусть найдут себе другую! Треклятые белки, ненавижу белок, — ворчала она.
Кто знает, может Адель тоже где-нибудь грызет её кору. Кору головного мозга.
В ярком свете холодильника Джон выбирал между газировкой и банкой пива. Лед был бы лучше, но его в морозилке не оказалось, а за разморозку оставшихся котлет Эшли с него шкуру сдерет. Даже такую потрепанную как сейчас. Пульсирующий глаз нуждался в любом холоде, поэтому остановив свой выбор на газировке, Джон приложил прохладный металл к больной части лица и блаженно закрыл глаза. Даже если бы сейчас явился сам Творец в образе огурца, Джон бы его не заметил. Поэтому, только уняв боль, он понял, что в доме что-то не так. Не только отсутствие Майка делало помещение другим, было что-то ещё.
Джон осторожно, морщась при каждом шаге, заковылял в гостиную.
Тишину и темноту дома нарушало только слабое журчание воды и подсветка аквариума. Если бы там были рыбы, то, скорее всего, даже они бы не дышали и, сомкнув свои ротики, смотрели бы на Джона. Но рыб нет, а на столике перед диваном лежит коробка конфет, Джон снял крышку и взял одну. Сладкая ликерная начинка от укуса растеклась по языку. И тут он понял, что не так.
Она всего лишь выглядывала из-под дивана, но даже этого хватило, чтобы понять принесенные ею проблемы. На дне ещё плещутся остатки, но большую часть жидкости впитал в себя ковер и диван. Крепкий, сладкий запах спиртного распространился по дому, делая его особенно чужим. Джон взял бутылку. Понюхал. Ром. Любимое отцовское пойло. Они с дядей Мэтом часто говорили о том, что ром – это напиток настоящих моряков. Однажды Джон решил с ними поспорить, что не ром, а портвейн или грог – разбавленный ром, пили чаще, но этот спор так ни к чему и не привел.
Остатки рома он вылил в раковину, пустую бутылку бросил в мусор. Но здесь его ждало ещё одно удивление – неприлично большое количество смятых банок из-под пива. Неужели...?
Джон никогда не заходил сюда. Он даже не знает что внутри. Отец последнее время часто запирается в своей комнате и никого туда не пускает кроме Эшли, да и то для уборки. Зачем я сюда пришел? Отец должен быть на работе. Джон опускает пальцы на дверную ручку и давит на неё. Резкий запах пота и перегара, словно кулаком, ударяет в нос. На кровати пьяным клубочком свернулся отец. Вот это да. У его ног размеренно похрапывает Майк. Когда Джон вошел в комнату, пёс поднял свою голову, как-то грустно проскулил и снова опустил её на ноги отца. Взгляд Джона упал на ещё одну пустую бутылку из-под рома рядом с кроватью.
Он всё ещё переживает, шепчет тоненький голосок где-то внутри. Нет, он просто слабый, со злостью отвечает Джон сам себе и сжимает правую руку в кулак. Разбитые костяшки пальцев не преминули напомнить о себе. Плохая это была идея – заходить сюда. Тряхнув головой, он замечает единственную вещь, на которую может смотреть без неприязни – мамин ноутбук.
Тебе он ни к чему, думает Джон, забирая его себе. Подойдя к Майку, он чешет его за ухом, но пёс даже не обращает на него внимания. Он так и лежит у ног отца, грея его своим теплом.
— Он же тебя ненавидит, глупый пёс.
Майк ему не ответил. Джон уже хотел уйти, но стопка бумаг на прикроватной тумбочке, словно магнитом притянула его внимание. Любопытство оказалось сильнее, и он подошёл ближе.
Старые газеты, листовки, журналы...
Нет. Этого не может быть. Просроченные квитанции, письма из разных фондов и... одно от Юми Секемото. Он просрочил... Проклятье, отец просрочил все платежи за дом. Дом! Жнец подери, наш дом! В телефоне отца первым значился пропущенный телефон Юми. Нет, нет, нет! Что он творит?! Долг уже превысил двадцать тысяч. Как он мог столько накопить?! А Эшли знает? Если и знает, то очень хорошо скрывает. Нет, она бы не смогла. Она не знает. Проклятье!
— Квинни, нет, Квинни... Отстань, отпусти... Квинни...
Отцовское бормотание оказалось настолько неожиданным, что Джон вздрогнул. Прошло всего три месяца со смерти мамы, а ты умудрился вогнать нас в долги! Лежишь здесь пьяный, дрыхнешь, ещё и какая-то Квинни, значит? Волна злости прокатилась внутри Джона, его руки с силой стиснули конверт с письмом. Предатель. Слабак и предатель.
Майк с любопытством наблюдал за тем, как Джон фотографирует документы под размеренное похрапывание отца. Когда все бумаги были отсняты, Джон сложил их в тумбочку и переписал номер Юми Секемото. Если отец предпочитает пить, пусть пьет. Но я не хочу оказаться на улице с голым задом, решил Джон и вышел из комнаты.
***
— Вот здесь научная литература. Здесь – женские романы, рядом – детективы, — будущий коллега Коннор Фрио ходил среди стеллажей и монотонно объяснял, где что лежит, не заморачиваясь, слышит его Джон или нет. — Здесь комиксы. Комиксы, не в прокат, только продаем. Был у меня один покупатель, убеждал, что комикс, так сказать, тоже книга. Ещё правдоподобно так. Я даже ему поверил.
— И вернул деньги?
— Нет, он, когда понял, что просрочил дату возврата, неожиданно изменил своё мнение, — задумчиво ответил Коннор.
Он развернулся и скептически оглядел Джона.
Джон догадывался, что синий фингал в половину лица его не красит, но спрятать его было невозможно. Адель пробовала его замазать своими косметическими штучками, но из-за них Джон стал выглядеть как поп-звезда, искупавшаяся в бассейне с блестками. Поэтому он справедливо отказался от помощи и со всевозможной брутальностью носил свою маску панды. Слух о драке разлетелся по школе мгновенно. Отца в срочном порядке вызвали школу, но вместо него туда сходила Эшли и замяла дело. Полезно иметь в семье майора полиции. Дома она, конечно, устроила показательный мозговой штурм, а закончив, задала лишь один вопрос – "Надеюсь, ты ему хоть зубы выбил?", который показал её настоящее отношение к произошедшему.
С Адель оказалось чуть сложнее. Она узнала о драке в тот же день и влетела домой как фурия с всклокоченными волосами.
— Как это понимать?! Почему я узнаю, что моего брата избили от чужих людей?!
Интересно, эти люди сказали, что я был один против троих? Да и избил меня только один. Двое других к тому времени уже разглядывали асфальт.
— Вообще-то это я начал драку, — ответил Джон, не отвлекаясь от телефона.
— Ты?!!
— Ага, разве я сказал как-то по-другому? Мне стало скучно, я и подумал, а не набить ли кому-нибудь морду, — бросил Джон, наблюдая за тем, как челюсть сестры опускается с каждым словом всё ниже.
После этого он, конечно, рассказал, как всё было на самом деле. Умолчав только о долге за дом, который перевалил уже за неприличную отметку в двадцать тысяч симмолеонов. Отец вел себя так, будто ничего и не произошло. Впрочем, возможно он уже не помнит о квитанциях и письме. И это злило Джона ещё больше. Ведь он не забыл ни о долге, ни о маме, ни о некой Квинни.
Сначала он хотел рассказать обо всём Эшли, но в какой-то момент понял, что в этом нет смысла. Она тратит львиную часть своей зарплаты на адвокатов по делу наследства отца, а на остальное живет вся семья. Если бы и эта проблема упала на её плечи, то она стала бы брать взятки, а этого Джон себе бы никогда не простил. К тому же, от Эшли о долге узнает Адель и, чего хорошего, пойдёт работать. Нет, если уж кто и может бросить школу, так это Джон. Учеба в "Финише" ему уже обеспечена. А для получения знаний в школу ходить не обязательно. Вот видишь, Кати, не попасть мне в МУХу.
В тот же день он позвонил Юми Секемото, извинился за задержку оплаты и попросил отсрочки.
"Отец заболел, а пособие по болезни небольшое, но вы это и сами знаете", — сказал ей Джон и не прогадал – она с легкостью поверила и предоставила столько времени, сколько потребуется.
Он готов был взяться за любую работу, но только вакансия продавца книжного магазина не требовала особых умений и возраста. Поэтому теперь, стоя среди стеллажей с книгами, Джон слушал Коннора Фрио об особенностях работы в "Знайке".
— Это, так сказать, не совсем книжный магазин, в котором можно купить книгу. Можно, конечно, но дешевле не покупать. С моими тратами, правда, даже на прокат не хватит, но зачем брать в прокат то, что можно почитать за обедом, а? Я тут только поэтому и работаю. Нет ничего лучше, чем похрустеть бесплатной новенькой книжкой, пока другие сидят в своих офисах. В общем, смысл прост: продаешь книгу, если её возвращают в первозданном виде в течение недели – возвращаешь покупателю обратно две трети его денежек от полной стоимости. Если в течение двух недель, то половину. По истечении трёх недель деньги не возвращаем. Ещё берем чужие книги, если они, так сказать, в хорошем виде. Например, если бы я был книгой, меня бы не взяли. Ну, ты всё понял?
— Звучит просто. Эх, если бы в школе платили за прочитанные книги, я бы не клянчил у родителей карманные деньги.
— А ты веселый, это хорошо. Вид у тебя, конечно, не ахти, но я тоже никогда не был красавцем, а продажи идут. Сказать по правде, ты даже сейчас симпатичнее меня. Мой брат бы с этим точно согласился. Так что если тебя не смущает книжная пыль и бабушки в семь утра, кстати, работаем мы с восьми, то проходи за кассу. Я бы хотел быстрее тебя научить, чтобы ты, так сказать, не мешал мне бездельничать.
Выбора у Джона не было. Он усмехнулся, пожал плечами и прошёл за кассу.
Последний аккорд прозвучал слишком тоскливо, но Джону такая концовка казалась подходящей. Он снова бросил взгляд на текст песни. Чего-то не хватает. Эх, Кати бы смогла понять, что не так. У неё талант находить бреши в его стихах. Джон поймал себя на мысли, что скучает по её нежным рукам, ванильному запаху её волос, звонкому смеху и остроумным шуткам. Сколько прошло уже? Неделя? Две? Нет, прошло уже, кажется, больше месяца с последнего звонка. В воспоминаниях так не вовремя возникли красные губы и кисловатый запах вина.
Любил ли я тебя когда-нибудь?
Нахмурившись, он отложил гитару и взял ноутбук мамы. Пальцы коснулись гладкой крышки, и подушечки пальцев ощутили прохладу серого пластика. Краем футболки он протёр следы от рук. А, может, это были всё ещё мамины следы? — запоздало подумал Джон. Но мама умерла. Теперь это просто вещь. Компьютер завелся, и громкий гул распространился по комнате. Взлетаем, улыбнулся Джон.
Гул сменился монотонным тарахтением и, вот, его глазам предстала заставка – фотография из далекого детства. Все вместе: мама, отец, Джон и Белка. Картина невозможного будущего и забытого прошлого. Когда-то они все вместе ездили на дальний пляж. "Остров своих" называли его местные, ведь туристов, заполнивших город, там никогда не бывало.
Джон открывал папки и смотрел на их содержимое. Рабочие файлы, фотографии, видеозаписи, заметки – каждая мелочь напоминала о маме. Он просмотрел всё, запоминая каждую фотографию и разглядывая каждое видео, а некоторые проигрывал даже по несколько раз. Она даже списки продуктов записывала в отдельный файл. В последний четверг перед её отъездом в Испанию, например, был куплен сыр моцарелла. Джон представил его тонкий сливочный вкус. Её любимый сыр.
Очередной текстовый документ он начал читать машинально.
"Каково это – знать о существовании Земли лишь с картинок и учебников по истории? Прожить всю жизнь на одной из искусственно-созданных станций и быть благодарным Иным за спасение человечества?
И пусть на Станции Кронор свои условия существования, Кристаллия Мэйс – обычный подросток, который живет не менее обычной жизнью. У неё есть друзья, хорошая работа, на которой её ценят, семья и большой рыжий кот. Но однажды её размеренная жизнь превращается в настоящую сказку. Правда, это не та сказка, которую рассказывают детям. Как понять – кто друг, а кто враг, если даже сама Кристаллия теперь не та, кем была раньше?"
Это ещё что такое? Как будто аннотацию к книге прочитал.
Джон закрутил колесиком мышки, выборочно читая абзацы. Даже вырванные из контекста строчки несли в себе определенный смысл. Книга. Книга, которую написала его мама. Нет, не одна книга. Трилогия. Поверить не могу. Она писала. Джон этого не знал. Он даже уверен, что никто этого не знал.
Всё ещё пребывая в некотором шоке, Джон подключил телефон к ноутбуку. Он хотел всё прочитать. Жнец подери, это же написала его мама. Его любимая добрая мама. Джон испытывал странное чувство. Он, именно он нашёл её книги. И только он знает её маленькую тайну.
Он не сразу услышал грохот в коридоре. Только звук сестринского голоса вернул его в реальность, когда Джон уже отключал телефон от ноутбука. Бросив всё, он тут же выскочил из комнаты и услышал рыдания Белки.
— Папа, папа! — она всхлипнула, — Поднимайся, ну пожалуйста!
— Возьми его под другую руку, — командует Эшли, Адель отвечает ей хлюпаньем носа, — Джон, что б тебя, бегом сюда!
Джон пулей сбежал с лестницы. В нос ударил едкий запах спиртного. Он уже хотел было спросить, что произошло, но этого не потребовалось. Отец, опустился на колени и вывернул содержимое своего желудка на ковер, не удержался и упал в образовавшуюся лужу. Проклятье. Джон сжал кулаки. Зачем ты снова напился? Они не должны были тебя таким видеть. Особенно Адель.
— Он упал с лестницы, — плача объяснила Белка, — я думала... он не шевелился... — она зашлась в рыданиях, — Джонни, помоги поднять его наверх!
Я думал, я надеялся, что тот раз был первым и последним. Как ты мог? Слабак.
— Бросьте его. Сам доползет, — с отвращением сказал он сестрам.
Они не ожидали. Джон сам не ожидал, но сказав, понял, что испытал облегчение. Первой пришла в себя Эшли:
— Блевотины испугался? Он твой родной отец, так что подбери сопли и не корчи из себя принцессу.
— Джонни, как ты можешь?
— Как я могу?! — ощетинился Джон, — Да легко. Вы возитесь с ним как с глухим котенком, может, ещё зад ему подтирать начнете? Вот только ему плевать на вас, плевать на все ваши старания. Он спрятался в своём уютном пьяном мирке и срёт на вас и ваше мнение. Вот весело будет, когда... — Джон чуть было не сказал о долге, но вовремя прикусил язык. Нечего им об этом знать. Не сейчас, когда ещё есть шанс всё уладить. А когда всё решится, приду и скажу ему в лицо всё, что о нём думаю. Тогда они поймут, что я был прав.
— Когда – что? — спросила Эшли, — Давай, смелее, договаривай!
— Когда вы это наконец-то поймёте, — закончил он, отводя взгляд.
Эшли молчала, Адель смотрела во все глаза, Джон насупился.
— Я тебя поняла, — наконец сказала она, пробуравив его взглядом, — Адель, возьми отца под правую руку, сами отнесем его наверх.
Адель подчинилась. Она бросила на Джона взгляд полный слёз, немой мольбы и разочарования. Джон его еле выдержал. Вот и ты смотришь на меня с осуждением, но разве я не прав? Эшли взяла отца под левую руку и они подняли его, безвольного, на ноги. Почему они не видят очевидного? Кровь кипела от негодования и гнева, но смотреть на эти нелепые потуги Джон не мог. Эшли почти весь вес держит на себе, Адель лишь поддерживает его, но и это ей дается тяжело.
— Проклятье, уйди, — сказал Джон, отодвигая Белку и подхватывая отца. Эшли отступила, как только удостоверилась, что Джон крепко взялся. — Я сам его отмою, приготовьте его постель и чистую одежду. И, чтоб вас, уйдите с прохода.
С каждой ступенькой он ненавидел отца всё больше. С каждой ступенькой он желал видеть живой маму, а не его. С каждой ступенькой он хотел его бросить, но всё-таки нёс дальше.
Он с отвращением стянул с него грязные вещи и опустил отца в ванну. Смыл с него следы рвоты, намылил руки и тело. Вода капала на пол, руки Джона наполовину залепила густая пена, отец спал и лишь временами мычал что-то неразборчивое. Мама, вот его ты любила? Его ждала? А как же я? Как же Адель? За что? Скажи, вот за что ты его любила?
Джон почти бережно стряхнул волосы со лба отца.
— Ненавижу тебя.
Когда Эшли выпроводила их из спальни отца, Джон отправился к себе. Его злость не уменьшилась, но он чувствовал, что всё-таки поступил правильно.
— Джонни, подожди, — он остановился. — То, что ты говорил... Ты его уже видел таким, да?
— Да.
— Но почему ты ничего не сказал?
— А какой в этом смысл? Вы бы всё равно не поверили. Ты-то уж точно.
Адель как будто хотела возразить, но слова застряли в горле.
— Наверное ты прав. Знаешь, я догадывалась, но не хотела верить в это. Я видела бутылку в шкафу, но не придала большого значения. А после сегодняшнего... — она глубоко вздохнула, — я хочу написать дяде Мэттью. Знаю, он сможет помочь папе.
— Как хочешь. Но он скорее всего итак знает. Они же сто лет знакомы.
— Да, но... Мне кажется, они не общаются, — она накрутила непослушный локон на палец.
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Раньше папа постоянно созванивался с ним, а ведь они виделись почти каждый день. Помнишь, они даже матчи обсуждали по телефону? Но как только мы переехали сюда, папа смотрит их один...
— Да и то не всегда, — закончил Джон. Было в доводах Белки зерно правды. Даже целый мешок правды. — А ведь ты права. Значит, написать дяде Мэттью? Что ж, попробуй, но я как-то не верю, что он поможет.
— Зато я верю.
Адель обняла его, и Джон ощутил, как кровь прилила к щекам. Зря мы не поговорили о том поцелуе. Но как? Как об этом вообще говорить? "Привет, сестра, а помнишь...?". Джон тряхнул головой. Обязательно поговорю с ней, но сейчас не самое подходящее время. Потом, когда всё уляжется.
. Мне правда было очень приятно узнать, что нас читают.
Я, кстати, выложу здесь экскурсию по дому (спасибо, что напомнила).
Спальни Адель и Джереми тоже понравились, чувствуется присутствие жизни. Не картонно, в общем.
Для меня съёмка - это отчасти медитация, когда думать почти не надо).
