Машина останавливается. Звук мотора медленно стихает. Теперь это снова кошка, сытая и довольная. Джон гладит руль, вытаскивает ключ из зажигания и разворачивается к друзьям.
— Ну вот мы и приехали.
Малькольм оглядывает вывеску небольшого придорожного кафе и приподнимает брови. Джон замечает, как на заднем сиденье Холли тоже с интересом разглядывает простое кирпичное здание с пыльными окнами и неоновой вывеской.
— Сюда? — уточняет Малькольм.
— Да. Тебя что-то смущает?
— Всё.
— Это пройдёт, — Джон на секунду задумывается, — наверное. — Он открывает дверь и уже готовится выйти, как чувствует руку Холли у себя на плече.
Возможно, для этого она прикладывает всю силу, но её пальцы соскальзывают, не задержав Джона даже на секунду.
— Подожди. Нас здесь точно никто не увидит?
— Увидит, конечно. Вон тот тип увидит, — Джон указывает пальцем на курящего возле мусорки чернокожего парня в растянутом свитере и дырявых джинсах, возможно, островитянина, — и вон тот, — он переводит взгляд на мужчину с длинными волосами и косухе: рядом с ним стоит чёрный байк, а в руках полупустая бутылка пива. — И все, кто сидит внутри увидят. Только им плевать на вас. И на меня плевать. Да и друг на друга, в общем-то, тоже.
— Разве это не значит, что они с лёгкостью доложат обо всём, если их спросят? — кривит рот Малькольм. Джон догадывается, что этот вопрос только для того, чтобы поддержать Холли.
— Ты посмотри на них: думаешь, кто-то их будет спрашивать? Да и контингент здесь меняется каждые двенадцать часов. Пошли.
Джон выходит из машины и захлопывает дверь. Спустя пару секунд он слышит ещё два хлопка. Чернокожий бросает на них мимолётный взгляд, и чуть дольше разглядывает спорткар. Сплюнув, он выбрасывает окурок и сворачивает за угол. Джон уже догадывается, что он там будет делать, но предпочитает не комментировать. Возможно, Холли тоже поняла, потому что она съеживается и вклинивается между Джоном и Малькольмом.
— Что это за место? — без энтузиазма интересуется Малькольм.
— Бургерная, пиццерия, пивная. Еще стоит шкаф с книгами. Мне кажется, владельцы сами не определились, — Джон дергает за входную дверь и краем глаза замечает, как Холли вздрагивает от звука колокольчика. — Год назад с группой, после концерта, уже уезжая из города, захотели есть. Думали, нам мышь на вертеле подадут, в общем, мы бы и её съели, но принесли бургеры. Проклятье, я таких вкусных ещё не ел. В МУХе точно нет, я искал.
— М… здесь мило, — тихо вставляет Холли и тут же смущённо опускает глаза.
Джон усмехается. Кирпичные стены с фотографиями в деревянных рамках, пара плакатов, у барной стойки меловая доска с меню. С засмоленного потолка свисают самодельные светильники из стеклянных банок, а на потёртых диванах, рядом с книжной полкой, сидят несколько посетителей, поедая свои заказы и запивая всё баночным пивом. Действительно, мило.
Они проходят в зал и устраиваются на диванчиках. Малькольм снова оглядывает помещение, смотрит на стол перед собой и замечает несколько крошек. Он не зовёт официанта, а просто стряхивает их рукой на пол. Для человека, чей автомобиль стоит как десяток таких кафешек, он ведет себя вполне сдержанно.
— Итак. Что будем заказывать?
— Я сам всё закажу, вы пока обживайтесь, — отмахивается Джон, достаёт деньги из куртки и направляется к бару.
Себе он заказывает, что и в прошлый раз – двойной гамбургер с говяжьей котлетой и острым южным перцем, а Малькольму с тунцом и соусом тар-тар. Почему-то именно такое сочетание вкусов, как ему кажется, подходит для Ландграаба младшего. Когда доходит до следующего выбора, Джон задумывается, а потом оборачивается на столик. Из-за музыки он не слышит разговора, но видит улыбку Холли. Робкую, даже детскую, совершенно не для такого места, как это. Развернувшись обратно, он тыкает пальцем в классический гамбургер с прослойкой груши в вине.
Девушка-официант приносит заказ через пятнадцать минут: ставит кофе и тарелки на стол, вытирает руки о фартук и, зевнув, желает приятного аппетита.
— А столовые приборы? — удивляется Малькольм.
Ответом ему служит взгляд, которым провожают человека с брокколи на поводке.
— Спасибо, — Джон, не сдерживая улыбки, кивает официантке и, когда она отходит от столика берет гамбургер в руки.
— Что? Руками? — продолжает удивляться Малькольм. Холли тем временем вытаскивает из бургера на тарелку котлету, а остальное берет в руки и примеряется с какой стороны начать.
— Ты что, никогда не ел гамбургеры? — не переставая жевать, Джон строит гримасу недоумения – в его понимании таких людей не осталось ещё три года назад.
Малькольм качает головой и аккуратно поднимает бургер с тарелки:
— Творец миловал.
— А ты? — Джон переводит взгляд на Холли.
— Ела. Только вегетарианские. В школе иногда продавали. Но когда отец об этом узнал, то их перестали туда привозить.
— Почему?
— Просто… мой отец имеет свои представления о том, что должен есть успешный человек.
— Вероятно, мистер Альто считает, что такая еда не годится для его дочери, — Малькольм наконец-то находит наиболее привлекательное место в бургере и впивается в него зубами.
— И много он тебе запрещает? — спрашивает Джон.
— Не очень, — она тянется за соусом, удерживая еду в одной руке, из-за чего начинка так и норовит выпасть.
Заметив это, Холли спохватывается, бросает соус, а, когда содержимое бургера всё-таки плюхается на тарелку, с писком подпрыгивает на месте. Соус, тем временем, катится по столу. Джон подхватывает его у самого края. И вспоминает.
Взглянув на бутылку в руке, он ставит её перед Холли. Той Холли, что собирает учебники с пола школьного коридора, роняет снежный шар в магазине игрушек и той, что съёживается из-за упавшей горчицы. Таких, как она, Джон обычно забывает в конце дня.
Чтобы разрядить обстановку он кусает свой бургер, отправляет в рот выпавший помидор, и только прожевав решает продолжить:
— А по какой причине ваше общение входит в эти запреты?
Холли и Малькольм переглядываются. Взяв несколько салфеток, Малькольм красиво прикладывает их к губам, затем вытирает от соуса руки.
— Скажем… как таковых запретов нет. Мы можем общаться. Однако, что есть дружба между отпрысками двух влиятельных в городе людей?
— Будучи сенатором Северного Симшира, мой отец считает меня слишком… — Холли опускает взгляд в тарелку и тихо продолжает, — слишком наивной, неприспособленной к жизни. Он не верит в дружбу между нашими семьями. Ландграабы – древний род, знать Симладонии, а мы, Альто – лишь Испанские мигранты, вернувшиеся на родину после её распада.
Малькольм откладывает салфетку и накрывает своей ладонью руку Холли.
— Прости, Холли, я думаю, дело в другом, — она поднимает на него глаза и замолкает. Мягко улыбнувшись, он отнимает руку, а затем продолжает, — после распада Симладонии в 1794 году, мои предки входили в состав первых правителей Симландии…
— Я знаю историю, — перебивает Джон, откидываясь на спинку стула, — половина страны отстроена лордом Деметрием Ландиграабом и его сыном.
— Да. Но с принятием демократического режима Ландграабы стали отходить от политики. Сейчас только единицы моей семьи заседают в городских советах. Только Ник Альто до сих пор считает, что мы через Холли можем влиять на его политическое положение, а может и на другие дела, кто знает?
— Короче говоря, твой отец боится за стул под своей задницей, — резюмирует Джон, повернувшись к Холли. Она робко кивает.
Джон усмехается и вспоминает слова Чери о Ландиграабах:
— «Ни чувства, ни дружба не должны стоять выше интересов семьи» – кажется, так говорил Лорд Деметрий, пока его сын не влюбился в островитянку?
— Говорил, — улыбается Малькольм, отвечая на звонок телефона. — Да, дядя? — кивнув Джону и Холли, он встаёт из-за стола и выходит из кафе.
В мутном стекле окна его белый пиджак кажется чуть ли не серым. Джон делает глоток кофе и смотрит на короткие волосы Холли.
— Ты подстриглась.
Она резко поднимает на него взгляд и Джон только сейчас замечает, что её глаза зеленого цвета. Ни тусклого, ни болотного, а насыщенного травяного цвета.
— Я… м…
— Тебе идёт.
— Спасибо.
Джон делает ещё один глоток, морщится и ставит чашку на стол. Из-за систематического недосыпа кофе стало неотъемлемой частью его жизни. Но не вкуснее.
— Где ты учишься?
— Во Франции, в художественном институте Шам-ле-Сим, — она засовывает нос в чашку, словно хочет залезть в неё полностью. — Я… м… Только на каникулы приехала домой.
— Что пишешь?
— Что? То есть… разное: натюрморты, портреты, иногда пейзажи, — Холли несколько секунд молчит и только когда замечает пристальный взгляд Джона, выдыхает и выдавливает из себя встречный вопрос, — а ты?
— Больше люблю графику, только модели мои – пассажиры электричек. Скажи, ты меня так ненавидишь, потому что я тебе напоминаю школу?
Джон кладёт руки на стол, облокачивается на них, чтобы быть ближе и невольно заглядывает в её тарелку. Если бы он только знал, что она вегетарианка. Если бы она имела смелость сказать об этом.
— Ну?
— Я не ненавижу, — шепчет она. — Не тебя.
— А что тогда?
Молчит. Ковыряет пальцем проклятую котлету. Проходит несколько секунд, прежде чем Холли, наконец, усмиряет волнение, складывает руки рядом с тарелкой, поднимает голову и смотрит Джону прямо в глаза.
— Я просто… остерегаюсь любого, кто проявляет ко мне интерес.
Она выдерживает его взгляд секунду за секундой, ровно до того момента пока Джон снова не откидывается на стуле.
— Это тоже из-за отца?
Махнув головой из стороны в сторону, она опять хватает чашку кофе двумя руками и засовывает туда нос.
— Хорошо, — Джон берет свой кофе, отпивает и, сморщившись, заглядывает внутрь. Остыл. — Почему ты не сказала, что вегетарианка?
Холли вылезает из чашки и смущённо улыбается:
— Прости, я боялась показаться странной.
— Ты вытащила котлету из бургера и налила на грушу в вине горчицу, — усмехается Джон и с удовольствием отмечает, что улыбка Холли становится шире, и в конечном итоге она начинает тихо смеяться, — куда уж страннее?
— Мне всё равно понравилось.
— Это радует, — улыбается Джон, доставая из кармана куртки два лаймовых леденца. — Держи, — он кладёт один из них Холли в руку, а с другого снимает фантик и засовывает в рот.
— Мой отец не такой плохой, как может показаться, — внезапно говорит она, разворачивая конфету. — Он просто привык всё контролировать и не любит неожиданностей. Когда… — она заминается и, поджав губы, бросает взгляд на Джона, — когда твоя сестра Эшли выиграла суд, отец себе места не находил, и дело не в деньгах, а в моём кузене – бывшем муже твоей мамы. Он часто делал то, что позорило нашу семью. А когда он уехал на острова – его отец, мой дядя Берт, переехал в Хидден Спрингс и не поддерживал с ним отношений. Тогда всё и легло на плечи моего отца.
— Не думал, что ты так много знаешь о моей семье, — Джон поднимает брови. — И уж тем более не знал, что мы родственники. В какой-то степени.
Холли улыбается:
— Знать историю нашей семьи – первое, чему научил меня отец.
— Мой – научил меня не доверять тому, что видишь.
Она отправляет конфету в рот и чуть облизывает губы. Джон прокатывает леденец по языку, чувствуя новую волну лаймового вкуса.
— Я никогда не была на островах. Там красиво?
В ответ он пожимает плечами:
— Не страшнее Северного, только теплее. Если хочешь, можем летом съездить. — Холли начинает быстро мотать головой, и в этот же момент Джон закатывает глаза. — Ну да, точно – твой отец.
Внезапно ему приходит в голову идея. Он отодвигает чашку с холодным кофе, снова облокачивается на стол и заговорщицки шепчет:
— А поехали сегодня на вечеринку? Я познакомлю тебя с друзьями. Кем ты мне там приходишься? — он усмехается. — Названной троюродной тётей? Так и представлю.
Она смотрит на него, и с каждой секундой её глаза расширяются всё больше. Вот-вот выпадут. До того, как она снова начинает трясти головой, Джон кладёт свою руку на её и продолжает:
— Будешь дома в девять, обещаю.
Холли всё еще колеблется, переводит взгляд на их руки, но свою не убирает.
— К чёрту проклятые запреты, они тебе ещё не надоели? — продолжает он.
Она молчит долго, и Джон уже решает, что это отказ, но в какой-то момент Холли чуть сдвигает брови, поднимает взгляд и кивает.
— Хорошо. Только ненадолго.
— Как пожелаешь, — ухмыляется Джон, чувствуя, как в лёгких не хватает никотина.
Малькольм приходит как раз тогда, когда официантка уносит грязную посуду.
— Боюсь, нам пора, — сетует он, переводя взгляд с Холли на Джона. — Дяде снова нужна моя помощь, а я не в силах ему отказать.
— Без проблем, мы как раз думали с Холли немного прогуляться, — улыбается Джон, вставая. Он ждёт, когда Холли кивнёт, затем подаёт ей пальто.
— Это какие-то волшебные гамбургеры? — удивляется Малькольм, глядя на их сборы.
— Да, поэтому тебе стоило доесть свой.
— Я учту. Вдруг пригодится.
Дольф наполняет очередной бокал вина и протягивает его Холли Габриельсун. Та кивком благодарит и делает глоток. Она специально села слева, рядом с Джоном. Её как будто не волнует, что он пришёл с другой. Знай он заранее о ней – ни за что не привёл бы сюда ту Холли, что сидит справа. Ту, что как нельзя кстати подходит для правой, «ангельской» стороны. Но он не знал. Он вообще не озаботился спросить, кто будет на этой вечеринке. В следующий раз, когда Белка будет смотреть тупые ситкомы, Джон промолчит про их неправдоподобность. Потому что сейчас он сидит между двух Холли, одна из которых не стесняется касаться его всеми частями тела. В любой другой день он бы счёл это забавным, сейчас – даже не знает, почему её присутствие так раздражает.
— Холли! — внезапно вскрикивает Кати. Её щёки порозовели, а голос стал на несколько октав выше, — ты почему ничего не пьёшь?
— Пью, разве не видишь? — отвечает «левая» и демонстрирует бокал в руке.
Кати на секунду открывает рот, а потом разряжается смехом:
— Ой, нет, я имела ввиду другую!
— Спасибо, я не хочу, — тихо отвечает Холли и заставляет себя улыбнуться.
— Ну и зря. Я хоть и за здоровый образ жизни, но не могу отрицать того, что алкоголь расслабляет.
— Вот и правильно, не отрицай, — поддерживает её Нота и они чокаются.
— О! Помню ещё в школе, мы как-то с Джоном напились и потом проспали все уроки в автомастерской моего папы. Помнишь, Джон? Я тогда еще опрокинула банку и залила краской весь пол.
— Это разные дни, — с улыбкой возражает он, — в тот день мы ели бургеры и обсуждали бедных телят, в итоге ты разозлилась и запульнула половиной своего обеда в стену. И не попала. В общем, пятно от краски еще долго напоминало всем о твоём порыве стать вегетарианкой.
Джон хорошо помнит тот день. Он закончился у Кати дома. Её отец был в автомастерской. После этого, там заканчивались многие их совместные истории. А эта – уже седьмая или девятая, которую она поведала. Для одного вечера многовато. Кати ни разу не сказала, что они встречались, но какая разница, если каждую историю она рассказывает с горящими глазами, в которых неоном горят сердечки?
— Разве? Видимо, в голове всё смешалось, — смеётся Кати. — Кажется, всё-таки нужно было принять вегетарианство, а то из-за мяса я становлюсь рассеянной.
— А может, ты просто скучаешь по прошлому? — мурлычет «левая», делает небольшой глоток вина и облизывает губы.
Голоса в комнате стихают, и все переводят взгляд на Кати. Она застывает. Краем глаза Джон замечает, что «правая» Холли смотрит на него. Скорее всего, она замечает, как раздуваются его ноздри и сжимаются кулаки, но сейчас его мало беспокоит, о чем она подумает. Улыбка Кати, тем временем, медленно сползает с лица, а пальцы до белых костяшек стискивают бокал. Кажется, ещё немного и он разлетится на осколки. Джон сжимает и разжимает кулаки, натягивает улыбку и шутливо отвечает:
— Конечно, и я тоже, — он поворачивает голову и прожигает взглядом «левую» Холли, надеясь, что если она не исчезнет, то хотя бы онемеет до конца своей жизни. — Ведь тогда бургеры стоили на двадцать симолеонов дешевле.
Дольф чрезмерно громко смеется, но этого хватает, чтобы разрядить обстановку. К смеху подключаются еще несколько человек, а Нота встаёт с бокалом в руке и объявляет тост:
— За то, чтобы у нас было больше денег на приятные воспоминания!
Звучит звон бокалов. Кати натянуто улыбается и почти не смотрит на Джона. Впрочем, его это устраивает. Он садится на место, достаёт телефон, чтобы посмотреть время, и слышит над левым ухом очередное мурлыканье. На этот раз, она выбирает другую жертву:
— Холли, а как ты познакомилась с Джоном?
Джон смотрит на неё исподлобья и уже собирается ответить, как слышит тонкий, почти детский голос Холли:
— Мы тоже ели гамбургеры.
Её ответ и невинная улыбка, порождает новую волну хохота, и даже Джон не сдерживается и прыскает. Когда смех стихает, он замечает на столике пустой винный бокал, а затем слышит продолжение разговора:
— Ну, надо же. А мы курили, — Джон отвечает ей долгим взглядом, на который она не обращает никакого внимания. — Возможно поэтому…
— Может, ты заткнёшься? — перебивает он.
Не отвечает. Смотрит сквозь щёлки своих размалёванных глаз. Джон знает, что был резок, а она знает, что ему на это плевать.
— Поэтому ты выбрал тихоню?
Он сощуривается, сжимает челюсть. И думает. Долго думает – почему ещё месяц назад не прекратил все отношения с ней. Зачем, как школьник сбрасывал звонки, вместо того, чтобы раз и навсегда удалить номер. Видимо, она принимает его молчание за поражение. Наклоняется, и кислым винным запахом шипит прямо в лицо:
— А дочка сенатора знает, что через месяц твои вкусы снова изменятся?
Дура. Он срывается с места, резко хватает её за руку и тянет из комнаты. Она даже пытается сопротивляться, машет своими когтями. Точно дура. Перед тем как завернуть за угол коридора Джон слышит, как кто-то зовёт его по имени, и в ответ гаркает, что всё в порядке. Ещё пара шагов и он останавливается, разворачивает растрёпанную Холли к себе лицом и впечатывает спиной в стену.
— Какого хрена ты творишь?! — рычит он.
— А ты что думал, я тебе шлюха, которой можно воспользоваться и свалить?!
Её шипение мерзко отзывается в ушах.
— Я не знаю, что ты себе напридумывала, но между нами ничего не было и нет. Я ничего тебе не обещал, и раньше тебя это устраивало. Встретились, потрахались, разошлись – вот и весь разговор.
— Так ты теперь заговорил? Решил переключиться на мешок с деньгами?
— Какими деньгами? Ты о чём вообще? А… — он усмехается и несколько секунд смотрит на неё с ухмылкой. — Ты думаешь, если раздвинула ноги, так я теперь на тебе жениться должен? Этот крючок давно проржавел, малышка.
Её губы сжимаются в тонкую кривую линию. Даже если ей и есть что ответить, она предпочитает высказать это ладонью, приложенной к его щеке с характерным звуком.
— Да пошёл ты, ублюдок, — выплёвывает она, резко ударяя его кулаками в грудь.
Он отпускает её и, развернувшись, замечает Дольфа. Тот в последний момент отходит в сторону, чтобы не столкнуться с Холли. Подойдя ближе, переводит взгляд с царапины на руке Джона на живописный красный след на щеке.
— Что произошло?
— Дешёвое шоу, — Джон достаёт пачку сигарет, вытаскивает одну папиросу и засовывает в рот. — Я на веранду курить, — разворачивается и уходит.
Зимний воздух остужает горящее лицо. Нос и губы становятся холодными. Джон облокачивается на спинку лавки, затягивается, выдыхает, и наблюдает за дымом, что уползает в серость неба. Звезд почти не видно – заслуга проклятых городов. На Исла можно было уехать на дальние острова, поискать созвездия, загадать желание на падающую звезду, даже увидеть млечный путь, здесь, на материке, всё небо одинаково серое, а звезды тусклые и мелкие, что и не разглядеть. Холли появляется тихо, точно ангел. Если бы не хруст под её ногами, Джон бы и не заметил.
— Я вызвал такси, скоро приедет.
— Хорошо, спасибо, — она садится рядом и, так же как и он, запрокидывает голову наверх. — Никогда не понимала, зачем люди смотрят на звезды.
— Надеются увидеть что-то красивое, наверное, — он усмехается и поворачивается к ней. — Прости за те сцены.
Она опускает взгляд и кивает:
— Хорошо.
Где-то высоко завывает холодный ветер, а из дома доносится смех. Вечеринка продолжается.
— Может… она, та девушка, просто тебя любит?
Джон не сдерживает смешка, из-за чего дым обжигает горло и вызывает кашель.
— Она каждую неделю кого-нибудь любит. Так мы и познакомились.
— Разве это не значит, что… Ну… тогда она была бы равнодушна?
— Возможно, — он тушит бычок, подходит к урне и выбрасывает. — Знаешь, Холли, люди слишком странные твари. Сначала они говорят и делают одно, а потом оказывается, что имели ввиду совсем другое. А ты сидишь и думаешь: какого хрена вообще происходит? Неужели я всё не так понял? Может, я какой-то не такой? Но на деле всё оказывается куда прозаичнее: людям просто на тебя насрать. Они только говорят то, что ты хочешь услышать, а делают, что хотят сами.
— Люди всегда будут делать что хочется им.
— Знаю. Поэтому и начинаю первым, — вздыхает Джон. — И от этого ещё паршивее, — он достаёт леденец, засовывает в рот и снова смотрит в ночное небо. Ему даже кажется, что он замечает падающую звезду.
— Ты переживаешь?
На мгновение Джон забывает, что Холли всё еще здесь.
— Что? Из-за вечеринки? Нет, — он морщится и трясет головой, — это меня беспокоит в последнюю очередь. Просто вся эта ситуация напомнила мне мою семью. Мы не очень хорошо расстались в последний раз.
Некоторое время Холли смотрит на него, изучает. Возможно, вместо него даже видит перед собой другого человека. Джон замечает этот взгляд. Он встаёт напротив и плечом подпирает колонну:
— А что насчёт тебя? Кто тебя заставил остерегаться людей?
От вопроса Холли вздрагивает, опускает голову и начинает ковырять сапожками ледяную корку на полу. Она делает это как ребенок: постукивая носком лёд. Корка крошится, и стопа с ускорением проезжает вперед. Джон наблюдает за её занятием несколько секунд и понимает, что такой способ показывать нервозность чем-то даже умиляет.
В доме кто-то громко смеётся, женский голос визжит. Джон оглядывается на дверь, затем подходит к Холли и садится рядом.
— Ладно, можешь не отвечать.
Она молчит ещё какое-то время, а потом пинает кусок отколотого льда, смотрит, как он улетает с веранды, и вздыхает:
— Это ещё с детства. Со школы. В третьем классе у меня была подруга – Лиза Банч. Ну… — она кисло усмехается, — я думала, что мы подруги. После школы мы часто болтали по домашнему телефону, я ходила к ней в гости, а она ко мне, пока отца дома не было. Мама только так разрешала. У неё дома я познакомилась с её старшим братом – Этаном, — Холли закусывает губу и трёт руки, — в общем… Этан мне понравился. И однажды, пока мы говорили с Лизой по телефону, я ей это сказала. Говорила, какой он красивый, умный, уже и не помню, что ещё. Я не сразу услышала смех в трубке, а когда поняла, было уже поздно… Телефон был на громкой связи и мои откровения слышали все: Этан, его друзья, некоторые одноклассники и новая подружка Лизы. После этого меня в школе стали дразнить. Тогда я и поняла, что не было никакой дружбы, надо мной всегда смеялись, просто я этого не хотела замечать. Потом отец настоял на сдаче экзаменов сразу за четвертый и пятый классы, поэтому в десять лет я была уже в шестом, — Холли набирает в лёгкие воздуха и тихо добавляет, — вместе с Этаном и его друзьями.
Джон хочет что-нибудь сказать, но понятия не имеет что. Не заметить в Этане самовлюблённую мразь сложно.
— У тебя больше не было друзей? — спрашивает он. Почему-то ему кажется, что так оно и было, но Холли на удивление качает головой.
— Была. Подруга. В десятом классе к нам пришла девочка из Мисимсити. Где-то через неделю она подсела ко мне в столовой, мы разговорились. На самом деле говорила больше она, но мне нравилось её слушать. Я сначала думала, что это очередная шутка Этана, чтобы посмеяться надо мной. Но потом случайно увидела, как Бебе накинулась на него, защищая меня. Со временем мы подружились.
— Ты говоришь о ней в прошедшем времени, — замечает Джон. — Не такая хорошая оказалась?
— Просто… — Холли обнимает себя руками, словно хочет стать меньше, — мы поссорились. У неё в Мисимсити тётя, с которой она очень близка. Интересная женщина, мы иногда втроём болтали по SeeYou. Бебе ездила к ней по выходным и летом, когда навещала родителей. Мы тогда обычно созванивались по телефону. В тот раз я тоже думала, что разговариваю с Бебе, но трубку взяла её тётя и просто слушала мою болтовню... Когда я это поняла, меня как… как…
— Окунули в дерьмовое прошлое.
Холли закусывает губу и выдыхает:
— Да. Я сослалась на дела, попрощалась, но потом весь день ждала, что Бебе перезвонит и всё объяснит. Но она не звонила. Знаешь, она и потом не извинилась, мне кажется, она вообще считала, что всё в порядке. А мне от этого было настолько обидно, что я перестала брать трубку. Мне казалось, друзья так не поступают. Когда она вернулась в школу, то даже не поздоровалась со мной. Просто прошла мимо. А перед тем как снова переехать, подошла и сказала только «Всего тебе доброго». Даже не знаю почему, но эти слова я восприняла как финальную насмешку.
Джон протягивает ей свою руку. Она чуть мешкает, а потом кладёт в неё холодную ладошку. Сжимая тонкие пальцы, он выдыхает облако пара и поворачивается к Холли лицом.
— Тебя ведь тревожит не сам факт того, что вы перестали общаться, а то, что это произошло так неожиданно, и сейчас осталось чувство недосказанности, я прав?
Она кивает. Ему бы хотелось подбодрить её, но он просто не умеет. Её ладонь сжимается в кулачок, который Джон тут же накрывает тёплыми пальцами.
— Я еще никому об этом не рассказывала, — она робко улыбается, — а сейчас… мне стало легче.
Они сидят ещё некоторое время. Замечают, как с козырька ветер сдувает снежинки, на небо выходит полумесяц, а музыка в доме становится всё громче. Холли встаёт первой:
— Такси скоро приедет, пойду пока соберусь.
Джон кивает. Он достаёт из пачки последнюю сигарету, прикуривает, растирает замерзшую руку. Смех и музыка из окон уже не раздражают. Кто-то визгливо зовет на помощь. Это уже раз пятый за вечер. Опять кого-то защекотали до колик в животе. Крик повторяется снова, на этот раз громче, надрывнее. И ещё раз. Один за другим голоса стихают, в доме слышится топот. Джон оборачивается на дверь, затягивается, смотрит на половину сигареты и, сморщившись, тушит её о лавку.
Внутри всё также играет музыка. Пустые бутылки лежат на полу, по ковру рассыпаны чипсы. Никого нет. Он проходит через комнату, сворачивает в коридор. Рядом с лестницей Джон хватает лохматую девчонку:
— Что произошло?
— Сказали, что-то с Холли… — мямлит она, — на кухне.
Последние слова она кричит уже в спину. Оттолкнув от входа нескольких человек, Джон врывается в кухню и видит на кафельном полу осколки. Чуть дальше, в луже красного вина в конвульсиях содрогается Холли. Та, о которой Джон не думает уже давно. Короткая юбка Холли Габриельсун задралась ещё больше, обнажая синяки на бёдрах и кружевное бельё. Джон подбегает ближе, садится на пол рядом с Нотой, звавшей на помощь.
— Уже вызвали скорую? — спрашивает он.
Она судорожно кивает. Появляется мысль, что нужно что-то сделать, но синие губы и красное лицо Холли пугают даже его. Её глаза смотрят в потолок, зрачки расширены настолько, что голубая радужка еле видна. Вены на шее вздулись и посинели. Изо рта тонкой струйкой течет белая слюна. Она задыхается – понимает Джон. От осознания этого он сглатывает и отшатывается назад. Время как будто останавливается. Он вслушивается в звуки, но сирена скорой помощи либо очень тихая, либо в комнате слишком громко.
— Вырубите проклятую музыку! — ревет он.
Её выключают почти мгновенно и тогда, в тишине, протяжный сигнал появляется неожиданно: сначала это писк комара, затем свист далекого поезда. Холли как будто тоже его слышит и успокаивается: судороги слабеют, и, наконец, она расслабляется. Только глаза продолжают смотреть в потолок. Не мигая.
Сирена воет у самого окна. Джону кажется, что её даже можно пощупать, настолько она осязаема.
Они опоздали, знает он. Врачи всегда опаздывают. Их белые халаты шуршат, а обувь громко стучит.
— Передоз. Вызывай полицию, — констатирует один из них. Заметив его морщинистую руку, Джон зачем-то смотрит на свою. Ту где, осталась царапина.
Его отводит в сторону Нота, крепко держит за обе руки. Кто-то из врачей резко выплевывает ругательства, а потом Холли поднимают на носилки и уносят из кухни. Джон понимает, что видит её в последний раз. Теперь, только красный след вина на полу напоминает о ней.
а то ты уже вторая, кто об этом спрашивает)).
Смотрю на внешность героя на последних скринах: мне кажется или кто-то переустанавливал симс?) Он как-то изменился 
Давно не играла в симс, но, кажется, это похоже на четверку)
) именно из-за того, что это четверка, да, память тебя не подвела). Так что сейчас все герои будут другими, более реалистичными и из-за этого взрослыми)
