- Да конечно, - фыркнул я, - ты теперь по любому удобному случаю будешь приводить этот аргумент. Я рожала, а ты веди его в школу, я рожала, а ты выбирай институт, я рожала, а ты планируй ему свадьбу.
- Нет, так долго я на одном и том же обстоятельстве не протяну, к моменту его свадьбы придумаю что-нибудь поновее. Да и ты крайне наивен, если считаешь, что хоть какая-нибудь женщина доверит мужчине планировать какую угодно свадьбу. Но сейчас не об этом, давай подойдём к делу творчески, - совсем разошлась Мел, - вот что тебе приходит в голову, когда ты на него смотришь, какое слово?
Я посмотрел вдаль, через открытые двери спальни была видна кроватка, в которой тихо мирно лежал спелёнутый свёрток. Уже сейчас было видно, что он пошёл в нас обоих, у него были оранжевые волосики и фиолетовые, как у Мелодии глаза. Как же тебя зовут, малыш? Как тебя назвать? Моего отца звали Пол, меня Джон, потом Трин, а ты…
- Вейс, - прошептали губы, а я вдруг преисполнился уверенностью. Да, так и есть, его нужно называть именно так.
- А что означает это имя? – оживилась Мелодия.
- Понятия не имею, просто слово, оно ничего не обозначает.
- Так нельзя, нужно, чтобы имя что-то значило, - уверенно начала она, но потом вдруг сжала губы в нитку и отвернулась.
- Вспомнила об Элире? - догадался я.
- Да, - она всё ещё не повернулась ко мне, только бросала слова приглушённым голосом, - я же сама назвала её свободной. Хотела освободить её от своей судьбы, а освободила от себя.
- Мы постараемся её найти, - я сочувственно приобнял Мелодию.
- Как? – жёстко спросила она и через мгновение закрыла глаза ладонью, - И в нашем мире никто не знал, куда их увели, а здесь так и подавно.
- Не знаю как, - тихо ответил я, - не знаю, но постараюсь. В конце концов, я же такая неведома зверюшка, которая непонятно что может, вдруг я вообще способен на что угодно, возьму, да и сделаю невозможное, мало ли.
- Вернёшь мне Мика? – криво усмехнулась она, решительно спустила ноги с кровати и отправилась к нашему сыну, оставив меня не способного ни вдохнуть, ни сказать хоть слово.
«Мика», «Вернёшь мне Мика» - стучало её голосом в висках, а мне только и оставалось, что хлопать глазами, да слушать снова и снова. Он до сих пор в её сердце, а я так, всего лишь заменитель. Нет, конечно, всё будет по-прежнему, у нас ребёнок, да и куда ей деваться, но чёрт, чёрт, как же больно!
Я зажмурился изо всех сил, так плотно вжимая веки друг в друга, что всё лицо, наверное, стало уродливой морщинистой маской, но мне было плевать, хотелось так плотно сжаться, чтобы вдруг взять, да и анигилироваться, втиснуться самим в себя, может хоть тогда успокоится беспорядочно бьющееся, наколотое на вилы сердце.
Я стал вспоминать, говорила ли она мне вообще слово «люблю». Да, говорила, в ту самую ночь, когда мы зачали ребёнка, перед тем, как меня выкинули в прежний мир. Минута слабости, не больше. Потом ни разу. Это я всегда говорил, а она не бросала даже сухого «я тоже».
Осознание жжёт не хуже крапивного куста, внезапно полоснувшего чуть ниже линии шорт.
Зато к нему…
Дьявол, неужели я буду ревновать к мёртвому? Его давно нет, и не будет, нельзя оживить умершего, а даже если и можно, сдаётся мне, что выдернутый из других миров сам будет не рад. Нет, дело не в нём, конечно, нет, дело в ней.
В ней, которая никогда не полюбит меня.
Я, конечно, замечал, что она не ведёт себя как влюблённая, но делал скидку на то, что ей пришлось пережить, что ей сложно, что она просто не может проявить то внутреннее, что ко мне испытывает, а оказывается, что она ничего и не испытывает. Возможно только благодарность.
Мне больно, грудь полыхает обидой, вот так случайно брошенная без задней мысли фраза может в мгновение ока разрушить моё не ведающее, не замечающее очевидного спокойствие.
Она остаётся со мной только потому, что нет другого выбора, альтернатива отсутствует или ей в принципе всё равно, Мика нет, а кто там копошится рядом я или кто-то другой, какая, в сущности, разница.
- Ты встаёшь там или нет? - раздался её голос, - Давай, а то сейчас придёт твоя подружка, поведёт нас на утреннюю проповедь.
Как нежно-то «встаёшь или нет». Сейчас услужливая память подбрасывала всё новые и новые подтверждения, она очень редко была со мной ласкова, да что там со мной, новоназванному Вейсу и то доставалось любви на порядок меньше, чем когда-то Элире. Да, дочка была для неё выстраданной, долгожданной, ребёнком от любимого мужчины, а сын - случайно получившимся недоразумением.
Чёрт, ещё вчера вечером было так хорошо, правду говорят, блаженны неведающие. Выходит, она меня просто терпит около себя.
Сполз с кровати, горестно тряхнул чумной головой и отправился на кухню.
Мелодия суетилась около плиты, я наклонился над Вейсом и осторожно взял его на руки. Если честно, старался не касаться его слишком часто, только когда просила Мел, он казался таким хрупким, таким тщедушным, что я просто боялся повредить ему своими грубыми ручищами. Я не слишком много видел младенцев, разве что на рекламных бигбордах, там они были упитанными, эдакими розовыми толстячками, призванными демонстрировать полноту здоровья. Мой же был худым и маленьким, никаких тебе щёчек, пухленьких пальчиков. Это апокалипсис, сынок, мы не виноваты. Я бережно держал его, а он заинтересованно вертел головкой во все стороны.
- Осторожно, поддерживай за голову, - отвлеклась от своих занятий Мел, - с чего это тебе захотелось его взять?
- Так просто, - соврал ей.
Она подошла к нам, наклонилась, чмокнула Вейса в рыжеватый пушок на голове, поправила мою не так лежащую руку и вернулась к плите.
А может быть я просто накручиваю себя и на самом деле всё в порядке, когда родилась Элира, Мелодии было проще, чем сейчас, да, тоже тяжело, но по крайней мере был дом, вокруг был привычный мир, а теперь у неё просто не осталось сил, чтобы проявлять чувства, как раньше.
- Ойди, ты меня любишь?
- Почему ты спрашиваешь? - она повернулась ко мне, - Из-за того, что я вспомнила Мика? Прости, я не собиралась, вырвалось просто.
- Так любишь или нет? - мне и правда нужно было знать.
Обманывать себя можно вечно, любому её поведению можно найти оправдание, можно бесконечно вглядываться в её лицо и убеждать, убеждать себя, что всё в порядке, она просто устала, она просто такая, неласковая из-за суровой жизни, но конечно же она меня любит, конечно же меня жаждет, конечно не представляет себе жизни ни с кем кроме меня, а не терпит то ли из благодарности, то ли от безысходности.
Ответь мне, Мелодия.
Ответь.
Впрочем, что отвечать. Я и так прекрасно вижу то, о чём ты молчишь, вижу в опущенных глазах, виновато сложенных губах, об этом говорят твои растерянно повисшие руки и согнутая спина. Мне больно это видеть, но я же сам хотел правды.
Мне больно и от этой боли очень хочется отомстить, резануть резким вопросом, выкатить обвинение, уличить, но все прекрасно понимают, что я этого не сделаю. Я, как и прежде затолкаю свои чувства поглубже и стану делать вид, будто ничего не случилось. Всё как и раньше, с той лишь разницей, что теперь не буду питать иллюзий, что она отогреется, растает и всё у нас будет хорошо. Так не будет. Будет хорошо у неё и у меня, а у нас - нет.
- Трин... - начала тихим голосом она, но продолжить не успела, потому что открылись двери и...
- При-ивет! - громогласно обрадовалась влетевшая внутрь Герда, - Ну что, готовы идти в таверну? Ой, да не возитесь с едой, давайте сразу туда, вас там накормят. Идёмте же!
Я почувствовал, как изнутри поднимается волна раздражения. Зачем её принесло так рано? Зачем нужна эта их дурацкая таверна? Зачем? Зачем?
- Трин, иди сам, я не пойду.
- Идём, - я меланхолично взял обескураженную Герду за руку и пошёл к дверям.
Всю дорогу девушка что-то трещала, издевательское солнце заливало округу ярким, жизнерадостным светом, а я шёл, вяло переставляя ноги и всё думал, а застану ли Мелодию дома по возвращению. И даже больше, хочу ли я её там заставать? Теперь, когда знаю, что между нами ничего нет, кроме случайного ребёнка. Чтобы быть родителями совершенно необязательно быть парой.
Ничего не видя перед собой, вошёл в эту самую их хвалёную таверну, машинально сел на указанное место, поставил локти на стол и глухим голосом начал.
- Никогда не верил в любовь с первого взгляда, да и вообще любовь считал чем-то сомнительным, придуманным женщинами, чтобы выносить нам мозг. Я ведь мужчина, всегда стремился найти лишь максимально красивую и комфортную из тех, кто мог на меня клюнуть. Но однажды я попал в другой мир. Случайно попал, но по правде мне так надоело в том, старом, что даже не слишком расстроился. Но когда я увидел в этом новом мире её, то пропал совсем. Это не было импринтингом, она не первая женщина, которую я там увидел, с одной так вообще проснулся в постели и если честно признаться, так она была покрасивее, чем Ойди, но так случилось, что полюбил я именно её...
Я говорил. Уж не знаю, что рассчитывали услышать собравшиеся слушатели, я и лиц-то их не видел, будучи полностью погружённым в себя. Я рассказывал, слово за словом расплетал тот безумно накрученный клубок своей жизни, наших жизней, которые, цепляясь друг за друга асбестовыми колючками рвали тонкую плоть бытия. Я шептал, иногда кричал, исступлённо выл, не утаил ничего, ни единой гадкой подробности ни о себе, ни о других, я срывал покровы, говорил о сокровенном, о том, что раньше никогда не покидало моей головы, обнажался, срывал с себя слой за слоем изнемогал в этом безумном душевном стриптизе, но не останавливался, не прекращал, не собирался перекрывать льющихся водопадом слов, иначе они бы точно обернулись слезами.
Мне подсовывали кружку с каким-то приятно пахнущим травами сладковатым напитком, когда я хрипел и начинал откашливаться слишком часто, Периодически доносились возгласы, реплики, междометия и вздохи, но ничего не могло пробиться сквозь мой безудержный монолог.
Не знаю сколько прошло часов, а может быть дней, я всё рассказывал, бросал наполненные горечью слова в молчаливую аудиторию, как сеятель щедро сыплет семена в жаждущую почву. Я говорил сквозь боль, сквозь смутность сознания, сквозь пелену перед глазами и непрозрачный туман в мозгах, я говорил, но говорил не с ними, а с собой.
А потом я иссяк. Когда добрался до событий нынешнего утра моя доселе ровная, чёткая речь принялась вилять, сбиваться с мысли, юлить промеж фраз, мыслей и столь свежих ещё чувств. Мне самому было крайне сложно продраться сквозь нелепое нагромождение словесных конструкций и понять, что же именно я хочу сказать, какой вывод сделать, как распутать немилосердно затянутый узел в который она превратила мою жизнь одной лишь фразой. Напоследок выдав несколько бессвязных предложений я, опустошённый, умолк.
Образовалась тишина, изредка прерываемая чьими-то всхлипами. Вот теперь я поднял глаза и посмотрел на собравшихся, лица которых стал различать только сейчас.
Мой чумной, затравленный взгляд вызвал лавинообразный эффект, все тут же вскочили со своих мест и принялись наперебой мне советовать:
- Признайся ей, расскажи, как любишь, она не устоит.
- Дурында, она и так всё знает.
- Мужик, что ты страдаешь-то вообще? Она с тобой? С тобой. Ребёнка родила, Пользуйся и будь счастлив, а сопли эти "любит, не любит" оставь сбоку.
- Не отступайся, борись за любовь.
- Может ты недостаточно хорошо о ней заботился? – выкрикнул чей-то юный голос.
Этой фразы я уже не снёс:
- Недостаточно? – вспылил я, вскочил, чуть ли брызжа слюной, - Не-до-ста-точ-но?! Да, чёрт возьми, все, что я делаю это ради неё, ради того, чтобы ей было хорошо, спокойно и комфортно. Я выхаживал её, сносил все истерики, весь яд, который она на меня выливала, помогал с ребёнком, с чужим ребёнком, которым она меня ещё и попрекала, дескать, я мало уделяю ему внимания. Я… я всё сделал, всё, слышите? Всё. А вы говорите, недостаточно.
- В этом и проблема, - с места поднялась женщина чем-то неуловимо знакомая. Присмотревшись
я догадался, что, наверное, это и есть та самая старая Герда, по крайней мере, лицо было очень похожим.
- В чём проблема?
- Ты всё делаешь для неё и ради неё. Если она главнее тебя, то ты слабый, а женщины не любят слабых, понятно? Они ими пользуются, но не любят. Что ты сделал для себя самого? Ты даже магии учился только чтобы к ней вернуться, поэтому тебя и тасуют туда-сюда, даже Джона, твоё бывшее тело привели, только бы ты задницу свою от насиженного места оторвал. Запомни, никогда не будет счастья, пока ты даёшь его на откуп другим. Чего ты хочешь сам? В отрыве от ненаглядной своей Мелодии? Забудь о ней, представь, что её нет, и не было, чего хочешь ТЫ?
Я пошатнулся. Слова жёсткие, грубые как наждачка совершенно не хотели проникать в меня, только царапали кожу, с тихим шелестом осыпаясь возле ног. Я не хотел пускать внутрь ни одно из этих абсурдных утверждений, не хотел, но горстка ошмёток собралась в маленький, но очень тяжёлый тёмный шарик, который тут же свинцовой тяжестью осел в моём сердце.
Я не мог понять, что чувствую и почти забыл, как дышать, что-то тяжёлое давило на грудь, да так сильно, что было сложно стоять. Я замер, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли и растрёпанные ощущения, но ничего не получалось, взбаламученная словами вода со дна моей души, выстреливала гейзерами в голову. Через пару секунд я понял, что сейчас просто-напросто взорвусь, поэтому нашёл глазами дверь и попросту позорно сбежал из таверны.
Бежал, летел, не разбирая дороги, замечая только непреодолимые препятствия вроде реки или огромного камня, да и то, потому что так велез инстинкт самосохранения, бежал, пока на пути не встретилась скамья, куда и упал, уронил тяжёлую голову на сцепленные в замок руки, так и остался.
Не знаю, сколько времени так просидел, погрузившись в нескончаемый внутренний диалог с самим собой, со старой Гердой, с Мелодией, с судьбой, со всеми сразу и с каждым отдельности. Когда поднял глаза, вроде бы стало смеркаться, уютные сумерки охватывали мир, прощальное солнце приветливо золотило небо напоследок, ночная прохлада уже исподволь подбиралась к обитателям этого мира, а мне… даже не знаю, чего хотелось мне.
Возможно, старая женщина и права, я ведь жил исключительно ради Мел. С тех пор как она досталась мне всё, что я делал было подчинено ей, Ойди. Я забросил магию, в сущности, силы, которые гораздо интереснее любой женщины на свете, перестал к чему-то стремиться. Хотя, собственно, почему же перестал, стремился ли я вообще хоть к чему-нибудь?
Я стал вспоминать. Школьные образы в памяти были слишком нечёткими, там, по сути, не было ничего особо интересного, хотел поступить в университет, как все, хотел, чтобы меня любили девчонки, опять же, как все. В университете я хотел его окончить и снова-таки мечтал всё о тех же девчонках. На работе выполнял поставленные планы, как-то жил, что-то делал, пытался строить отношения с женщинами, но что-то мне всё время попадались те, кто в грош меня не ставили.
И, наконец, этот мир, где я, наконец, нашёл себе в итоге точку приложения – Мелодию.
Горько усмехнулся и, запустив пятерню в волосы, взъерошил свою буйную шевелюру. Нашёл себе благородную миссию – любовь, к тому же любовь такую, которая никогда бы не смогла реализоваться, на тот момент мне так и казалось. Стремился ли я к чему-нибудь, когда жил с Кэйли? Нет, я лишь хотел, чтобы ей было хорошо. Ждал ли я чего-нибудь от Мел? Опять же нет. Даже с Эстиланой и то подчинялся, разве что усиленно брыкался, увиливая от физической близости. То, что мне казалось благородством и альтруизмом на самом деле бесхребетность? Желание прицепиться к любой мало-мальски сильной женщине и ничего не решать, волочиться податливым, готовым к жертвенности хвостиком.
Чем я занимался последние полгода? Бесконечно входил в её положение, учился находить радости в мелких бытовых происшествиях, помогал с ребёнком и ничего больше. Даже с ребёнком я помогал. Помогал, а не взял ситуацию в свои руки, даже не собирался быть полноценным родителем, а не подмастерьем на подхвате.
Во что я превратил свою жизнь и чем планировал заниматься дальше? Вечно сидеть где-нибудь, пока очередной катаклизм не заставит меня шевелиться?
Мысли бомбардировали мозг, и от этого впору было заорать на полмира, лишь бы хоть как-нибудь выплеснуть острое недовольство собой. Надо что-то делать, нельзя так оставлять, нельзя так жить, совершенно невозможно.
Я решительно поднялся со скамейки и бодрым шагом направился по дороге. Сейчас приду, поговорю с Мелодией, мы во всём разберёмся и придумаем... Так, стоп, не мы придумаем, а я придумаю, нужно же , наконец, вспомнить, что я мужчина. Хочешь, чтобы с тобой считались, возглавляй, а не отсиживайся в кустах.
Минут через пять до меня дошло, что иду я в полной темноте это, во-первых, а во-вторых, непонятно куда. Когда Герда вела меня в таверну я был занят чем угодно, только не запоминанием дороги, а потом и вовсе стремился, куда глаза глядят, только подальше от треклятого места. Ну и куда я теперь в темноте забреду?
Я остановился, бесполезно поозирался вокруг. Хорошим решением было бы идти вперёд, чтобы выйти на какие-нибудь дома, а там спросить, где живёт молодая Герда, ведь она точно знает, где теперь живу я сам, но где гарантия, что я буду идти, идти и не выйду, к примеру, к морю или ещё того хуже, забреду в лес. Можно оставаться на месте, подождать, пока рассветёт, при свете дня сориентироваться гораздо легче, но в моей крови бурлило столько решимости и отваги, что я бы просто загнулся от вынужденного безделья или, что более вероятно, взорвался изнутри, как кипящий котелок, с которого забыли снять крышку.
Так, настало время вспомнить о собственных магических способностях, которые я благополучно отодвинул в сторону в угоду более насущным проблемам. Что мне нужно, настроиться на Мелодию.
Сердце предательски дёрнулось, разверзлось, окропив внутренности взвесью битого стекла и принялось камнем биться в грудину. Мелодия...
Нет, займусь этим потом, сейчас мне нужно просто почувствовать её, не заостряя внимание на том, что эта женщина...
Всё. Не отвлекаться!
В этот раз получилось проще, чем, когда я искал Ойди в полуразрушенном войной городе, во-первых, меня, конечно, били эмоции, но они были гораздо легче отчаяния, а во-вторых, я же делал это не в первый раз и был уверен, что всё получится.
Всё и получилось. Теперь не нужно было закрывать глаза, прислушиваться к себе, моя магия в чём бы она ни проявлялась смело заструилась по внутренней сути, казалось, что она так долго ждала, когда ж я наконец вызову её к жизни, что теперь не просто направляла - волоком тащила к цели.
Когда показался знакомое строение, я сбавил шаг, но не намного. Решительно рванул дверь на себя и вошёл в залитый светом дом.
Она не спала. Сидела за пустым деревянным столом и только я вошёл, выпрямилась, вперив в меня взгляд заплаканных красных глаз.
Я встал спиной к дверям, опёрся об косяк и скрестил на груди руки.
- Ты голодный? - спросила она и я с удивлением понял, что да, ещё бы за целый день во мне побывало только горячее иномирное пойло, которое служило в основном для смачивания горла, а не для насыщения.
- Да.
Мел молча поднялась, повернулась к плите, достала из шкафа тарелки и принялась сервировать стол.
- Откуда у тебя столько продуктов?
Насколько мне помнилось, вчера мы отыскали только немного фруктов и той самой пресловутой крупы, которой и так питались на протяжении последнего полугода, а теперь на столе красовался бифштекс с яйцами и даже сосиски.
- Герда принесла. Сказала, ты так быстро ушёл, что даже не сподобился взять причитающийся гонорар.
Мне о многом хотелось спросить, например, о том, не рассказывала ли Герда ещё чего-нибудь, например, то, насколько я рьяно заслуживал этот самый гонорар, но не спросил, просто взял вилку и принялся за еду.
Мелодия молчала. Молчал и я, но у меня по крайней мере было занятие, требующее внимания и занимающее рот, а вот её сомкнутые уста говорили совсем о другом и мне было от этого не по себе. Напряжённая атмосфера практически материальной недосказанности была так явственна, что казалось, протяни руку и сможешь сколько угодно щупать её округлые липкие бока. Завозился малыш и Ойди с готовностью подскочила, чтобы взять его на руки.
Я доел, повернулся, и сердце в который раз за сегодняшний день зашлось от эмоций. Она моя, она всё равно моя, с нашим ребёнком на руках, домашняя, приготовившая мне ужин, сколько бы она ни любила бывшего мужа всё равно моя.
В два шага пересёк крошечную комнату и судорожно обнял её, задыхаясь от невыразимости.
Она уткнулась в моё плечо и разрыдалась:
- Я боялась, что ты не вернёшься.
- Почему? - неужели бы я мог настолько сойти с ума, чтобы бросить её с ребёнком в чужом мире из-за дурацкой непонятной размолвки.
- Я слишком долго мучила тебя, однажды можно и не выдержать.
- Знаешь, - я как-то совсем уж горестно вздохнул, съеденная пища насытила внутренности теплом, и теперь размякшее измотанное тело упорно хотело принять горизонтальное положение, но никто не давал ему права голоса, - я много думал. Не о тебе и Мике, по сути, ну что можно поделать с тем, что любишь кого-то. Мне Кэйли точно также предъявляла претензии, что люблю почему-то тебя, а не её. Я думал о себе и о том, что в какой-то период своей жизни пошёл не туда.
- Что ты имеешь в виду? - она немного расслабилась, ввиду отложенной бури.
- Свою прежнюю жизнь я целиком посвящал карьере, которая была мне совершенно не нужна, здесь же, точнее там, в бывшем мире я зациклился исключительно на тебе, - она положила успокоившегося Вейса в кровать и настороженно на меня уставилась, но ничего не сказала, - я не имею в виду, что ты мне не нужна, ты мне нужна, но так получилось, что нужна мне была только ты, а это неправильно. Когда я тебя получил, то всё, успокоился, расслабился, всё ж в порядке, куда бежать, зачем бежать. И знаешь, я всегда воспринимал себя вторичным по отношению к тебе, ты была главней, принимала решения. Наверное, поэтому ты и не смогла меня полюбить, какой из меня мужчина.
- Ты не прав, - она решительно взмахнула рукой в отрицании и наклонила голову, - во-первых, ты замечательный мужчина, мягкий слишком, я к другим привыкла, но кто сказал, что это плохо. А во-вторых, может ты и не заметил, но решения принимаешь будь здоров. Кто заставил меня остаться в этом доме? Если помнишь, то я была против. Кто вообще привёл нас в этот мир, нашёл местных, поговорил с ними, кто искал врача, ещё там, в прежнем мире, кто вообще отыскал меня и забрал, привёл в жилище, обеспечивал нам еду и всё остальное? Ты принимаешь решения и сколько бы я ни ерепенилась, в нашей паре главный именно ты.
Я в замешательстве почесал макушку. С её точки зрения всё выглядело совсем иначе, чем с моей. Почему-то произнося фразу «настоящий мужчина» мне виделся некий брутальный субъект, который может одним движением пальца перешибить, что гору, что хребет сопернику, никого не слушает, живёт так, как считает правильным, на него никто не может повлиять и принудить его к чему-нибудь, а я себя, ясное дело, таким не считал.
- Ты просто другой, - Мелодия уселась ко мне на колени, обняла и чмокнула в щёку, за грудиной тут же сладко заныло от её близости, - а я слишком своенравна и плохо умею приспосабливаться, поэтому только ты и можешь меня вытерпеть.
«Но ты меня не любишь», - хотел сказать я, но не сказал. Вместо этого поднял её на руки и отнёс в спальню, несмотря ни на что, она моя. Моя, до кончиков отросших волос, моя, до полураскрытых жаждущих губ, моя, только моя.
Она уставшая ничком засыпала на моей груди, а я, прикрыв глаза, умиротворённо дышал, думая о том, что завтра наступит новый день, начнётся очередная новая жизнь, в которой будет совершенно другой Трин.
Так и будет.
