Ночь на пристани была уродливой: такую тёмную и блеклую ночь редко встретишь. Всё бывшее при свете дня жутко ярким, делалось чёрно-белым и непонятным. У причала стоял пиратский корабль, но в ночи даже сами пираты не признали бы его. А нынче и признавать было некому: все они, закованные в кандалы, представали перед правителем государства или чёрт ещё знает перед кем. Матильду это всё совершенно не волновало — у неё сводило желудок. Бойня, звенящие сабли, лужи крови и отрубленные конечности? — Бывало, и не раз... А вот желудок у неё сводило впервые: кок редко мучается голодом. Матильда знала меру и не была ни толстой, ни особой чревоугодницей; просто привыкла есть досыта. Поглощённая тьмой на пристани, она размышляла о том, когда же всё это кончится, их ребята наконец вырвутся и удастся насытить кишки. Компанию ей составляла Митси, дочь капитана — и никто больше.
- Митси, как думаешь, наши ребята как всегда выдюжат?
- Не знаю. Чёрт, да я ничего не знаю. Папаню зарубили, сама видела.
- Митси, а сбежим сейчас с тобой? — Матильда, волнуясь, забыла о всех подобающих обращениях.
- Я с кораблём не управлюсь. И команды не наберу. Да ничего они мне не сделают! — несмотря на браваду, голос пиратской дочки звучал глухо. Она боялась темноты, да и вообще всего боялась, как думала Матильда, и потому отчаянно выпрямлялась — чтобы никто не заметил, как она боится.
Поутру Митси уволокли к самому королю, и явно не на званый пир. Матильду никто не тронул, чему она была несказанно рада. Да только нельзя же вечно стоять на пристани! Желудок, настойчиво ноющий, вынуждал её что-то предпринять. Стражники, пришедшие с утром на причал, оборачивались к ней и отворачивались обратно с кислыми лицами. Матильда прошла единственной дорогой — не в море же бросаться, в самом деле. И ухватилась за первого же человека, одетого по-бытовому.
- Да ты что? Да правда, что ли? — особа оказалась ткачихой, и ничуть не испугалась, что Матильда была почти пиратшей. Только разгорелась любопытством. И вынесла вердикт: дорога ей теперь только в воины, ну или в лекари ("что хужее всего").
- Для прочих профессий, в особенности для шитья, нужен талант. А лекаря... "Главная-то лекарша, так она маленько ку-ку. Может, оно и мерзче костра будет", — такое мнение имела ткачиха.
Ткачиха, добрая душа с добрым десятом детей, жила почти что у причала. Дорога к её обители была пустынной, они не встретили ровным счетом никого. Ткачиха дала Матильде примерить платье, которое кому-то не подошло. Замухрыжистое было то платье, да и дом ткачихин был плох, и кашляла она, словно чумная. Но это было всяко лучше, чем смерть. На том вся доброта и кончилась, со стражами простая баба встречаться струсила, только путано объяснила, куда следует идти.
Матильда и шла, боясь каждого взгляда. Всё ей казалось, что сейчас встретится она с Митси и прочими, только уже в аду.
У Матильды в голове никак не укладывалось, как такие безалаберные люди смогли взять их "Расхитителя". Прежде случались встречи и по важнее, однако "Расхититель" после них непременно наполнялся золотом. Повезло этим, не иначе. У Матильды не было никаких жажд мести, только страх и голод. А это будет мотивация посильнее. А потому, возможно, расфуфыренный стражник и пожелал взять её в оруженосцы без всяких там. Из примечательного в нём были только перчатки из кожи диковинного зверя, которыми он махал при каждом слове. Ну и глаза вдобавок — словно стеклянные.
Они туманились, когда стражник говорил про будущую жизнь на небесах — беспроблемную и удалую — и вся его мимика так и замирала. Матильда поняла, что перед ней фанатик — уж сколько она их навидалась, всех мастей! Этот из религиозного племени будет. Не хотелось к фанатику в ученики идти. И страшно было, что ляпнет она не то про религию, а он вспорет ей брюхо.
- Я подумаю, идти к Вам или нет, — сказала Матильда, перед этим сто раз подумав.
- А поночуй-ка в лесу. Живо тебе на место мозги поставит, рохля, — оскалился воин, и тут же прибавил, уже мягче, - Да храни тебя Смотрящий.
Матильда гордо направилась к лесу — а что ей оставалось? Ну, не совсем гордо. Её уже шатало от усталости. Оружия при ней не было, но в голове вертелись мысли, что сейчас она заборет любого зверя. Голод придает сил человеку. Но пиратка не успела даже пройти в лесную чащу — повалилась под первыми же кронами деревьев. Неловко потянувшись рукой, она хотела стащить с себя хоть косынку.
Но сил не набралось даже на это. Матильда уснула тяжёлым сном, который был жуть какой длинный. Гораздо дольше, чем она по часам спала — так думала Матильда.
Когда она пробудилась от этого сна, голод отступил на часик, а затем разросся пуще прежнего. Девица перекусила какими-то травками, что здесь росли. Ей, коку, эта безвкусная гадость вдруг показалось слаще яств, что иногда добывали пираты.
Матильда обращалась к каждому встречному воину, просилась в ученики, но никому она не сдалась. А одного типа, что живьём ел кролика, избежала сама. Выходило, что тот фанатик был единственным, кто мог бы её принять. По дороге к нему, пролегавшей через добрую половину королевства, она остановилась на воинской площадке, изобилующей боевыми манекенами. Народу там было столько, сколько бывает на корабле в час битвы. Один же угол пустовал: в нём неистово сражалась рыжеволосая девица, то отбегая, то уклоняясь от манекена. Задыхалась она не от ударов, что наносила, а от своих собственных прыжков. И от оскорблений, которые щедро расточала чучелу в доспехах. Матильда невольно остановилась, и с улыбкой уставилась на это действо.
Вдруг девушка резко отвернулась от манекена. Её глаза, некрасивые, блеклые, удивительные над такими яркими веснушчатыми щеками, вызывающе смотрели на Матильду.
- Никто не может смеяться над Талеей — старшей шпи...над Талеей из Клана Клинка! Смеяться можно только над трупом Талеи! — народ на площади притих, увлечённый сценой, — я впервые тебя вижу. Не знаю, воин ты или нет. Но ты смеялась. Попробуй, сделай из меня труп. Фора за безрукость...бой не сейчас, а через неделю. Здесь же, на закате, - Талея достала из-под рубахи жестяную перчатку и потрясла ею перед лицом Матильды:
- Дуэль! Бой насмерть!, — крикнула Талея, и толпа понесла эти слова, коверкая их и прибавляя своё, как это водится у сплетников.
Подход совершенно правильный, хотя дальше и начинается смесь гордыньки со стеснительностью.
