Одиннадцать человек в рваных разноцветных рубищах плелись на север. Двенадцатая, высокая пламенноволосая женщина, выделялась среди них - на ней рубища не было. Люди аббатисы не пожелали тратить лишние силы, упелёнывая эту сумасшедшую. Все двенадцать позабыли пыл, с которым вторгались во владения аббатисы, и изнемогали от жары. В такую погоду чувствовать себя комфортно могли лишь их надсмотрщики, смуглые аборигены. Когда двенадцать неудачников и их сопроводители добрались до порта, старший охранник пошёл переговариваться с портовским начальством. Прочие охранники расслабились с его уходом, сгрудились в конце "шествия", обсуждая предстоящее плавание. Первой шла женщина, которую не сумели укутать в рубище, и шла так гордо, что никто не подумал бы, что она арестована.
Окованные запястья её не бросались в глаза посторонним, не приметил их и молодой человек, подошедший к женщине.
- Вы здесь служите? Можно у Вас лодку одолжить? У меня с собой нет средств, но мои родители непременно возместят...
Женщина перекривилась от речей этого мямли, но тут вгляделась в его одежду и стрижку. Несомненно, перед ней был яковитский монах. Какая удача - встретить на чужом берегу своего! Женщина извернулась в кандалах, передёрнула плечами, и на грудь её вывалился яковитский крест. Священнослужитель мгновенно увидел его и пристально всмотрелся в лицо женщины. Она двигала губами, языком, но уста оставались безмолвными. Монах извлёк из сумки на поясе кожаную флягу и оросил водой из неё губы женщины.
- Спасибо...Отец? - прошептала она.
- Моё имя Секст. Кто посмел наложить заклятие немоты на смиренную яковитскую дочь?! - вознегодовал юноша.
- Говорите тише, отец Секст, - попросила женщина, оглядываясь. Внимания охраны они не привлекли, благо голос Секста негромок, а в порту было шумно. - Я несвободна, - с тем она сунула ему под нос свои окованные руки. Он принял её руки в свои, безуспешно стараясь смотреть только на эти окованные кисти, избегать взглядом видную над доспехами часть груди женщины.
- Бесчестные люди...Делать рабой смиренную дочь...яковитскую, то есть, дочь...- монах с трудом отнял взгляд от её груди и устремил его в лицо женщине. Руки её вдруг ожгло, тряхнуло, и цепь начала рассыпаться в пепел, а после кандалы бесшумно спали.
Секст изумился случившемуся более, чем женщина. Она коротко поблагодарила его, дёрнула за руку и побежала влево, не выпуская руки Секста. Её бывшие соратники поспешили за ними, и только тут охрана взволновалась.
Яковитка успела увидеть, как они достали мечи, последовали за измученными заключёнными, изрыгая брань. Завернув за угол ближайшего трактира, она с помощью смущённого Секста быстро, насколько это было возможно, сняла доспехи и жёсткое кожаное платье, оставшись в рубахе и брюках.
- Уф. Хотела сунуться в трактир к Узету, но теперь не получится. Идиотничают мои дружки, всех их перебьют...Спасибо Вам, отец Секст. Истинна яковитская вера и творит чудеса, - женщина говорила без напряжения, хотя по лицу и шее её струился пот, а волосы вымокли.
- Чуду были свидетелем не Вы, а мы оба - я сам не ожидал его и не надеялся на него, но оно пришло, как и подобает чуду, - отвечал Секст. - Вы, верно, честная прихожанка и добрая женщина. Я не знаю, к стыду своему, что это за земли...Какое верование здесь преобладает?
- Я не из этих земель, отец. Я - Талея, подданная Сегизмунда CXIII. Там сплошь петренианцы.
- Несомненно, провидение послало мне Вас! Мне надо как раз на Вашу родину, к оному правителю. Ко дворцу.
День единожды умер и возродился, когда Талея и Секст Маний дошли до южных границ.
- Так узки владения этого графа Богатонского?! - кричал на ветру Секст, просвещённый Талеей в географии за время их похода.
- Да! Обойти за одни сутки, смех! Поэтому он и претендует на земли Сильвы! И король сдастся, если не мы! Сегизмунд обезумел... - Талея говорила горько, это слышалось даже через завывания ветра, и лицо её впервые при Сексте тронула грусть: раньше на нём выражалась только ярость или что-то благоприятное. Отсюда дворец правителя Сильвы был отчётливо виден, только казался меньше ладони Талеи. Если бы он и впрямь был так мал, и его можно было бы спрятать в ладони, отвести от короля все беды...Штормящее море манило бросится через него тот час в Сильву, обнажить меч и порубить весь люд аббатисы, покончив и с ней самой.
Талея мало рассказывала Сексту о положении в Сильве, а он не расспрашивал, занятый какими-то мыслями и теребящий свои бумаги. Маний выдержал суточный марафон, хоть и заметно осунулся. На том его выносливость и исчерпалась. Когда Талея вернулась со скал в жидкий подлесок, Секст храпел под тенью негустой кроны.
Это было ей на руку: предстояло стащить какую-нибудь лодку, а моральный священнослужитель в этом деле был бы помехой. Талея оглядывала с холма окрестности в поисках лодки и увидела два прогнивших кривых столба, обозначавших пристань. Там же виднелась и лодка, выброшенная на берег, и бочки рядом с ней.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что лодка привязана к ближайшему столбу единственным неловким полуштыком. У женщины не было при себе меча, изъятого при атаке на аббатису, зато был нож, спрятанный в голенище сапога. Такую верёвку по силу было распилить и ему.
Склонившись к лодке, Талея почувствовала запах снеди из валявшихся радом с лодкой бочек, аромат, от которого кружилась голова. За время похода по владениям графа Богатонского они с монахом перекусывали только ягодами и плодами, и есть хотелось неимоверно. Она закинула одну из бочек в лодку и принялась распиливать канат. Он поддался быстро, минут двадцать - и лодка свободна.
Разбудила Талея Секста поздним вечером, радостно известив о том, что нашёлся рыбак, одолживший им лодку, а ветер утих. Манию совсем ни к чему было знать, что лодка украдена, как и вёсла, которые женщина "одолжила" у рыбацкой хижины, отправив к праотцам её хозяина. А после долго и муторно подгоняла уключины под широкие вёсла...Усевшись в лодку, Маний осчастливился удачей и добротой здешних людей. Он был полон сил и намеревался предаться рассуждениям о религии вместе с верной яковиткой. Вместо этого ему достались вёсла и указания - в какую сторону править. А Талея наконец позволила себе забыться сном.
Лодка ударилась о берег раньше, чем наступил рассвет. Секст растолкал спутницу, которой довелось проспать не более четырёх часов. Обозрев родные места, Талея взбодрилась, как будто и не было утомительного перехода. Она не позволила задержаться монаху на больший срок, чем тот, что требовался им для перекуса снедью из прихваченной бочки. Потом, оставив лодку под каменным мостом, яковитка и влекомый ею священнослужитель направились в замок. Секст недоумевал - почему бы не нанести визит с рассветом? И изумился ещё больше, когда Талея, исчезнувшая на минуту с тропинки, возвратилась с мечом в руках.
- Наконец-то мой меч снова со мной! Как хорошо, что я не взяла его с собой в поход на аббатису...
- Отец Секст, днём нас засекут шпионы аббатисы. Если бы Ваши сопроводители, про коих Вы обмолвились, были с Вами, они бы повели тем же путём. Уверяю, - Талее тяжело давалась столь цивильная, обходительная речь, но со священником по-другому нельзя. Это же её, родной монах, а не недоумок-петренианец. В Сильве яковитство не было представлено церковью, да и вряд ли имелись яковиты кроме неё самой. Возможно, длань провидения свела их, и у короля есть шанс.
Может быть, Маний внял доводам Талеи, может быть счёл, что лучше не связываться с вооружённой девицей, но во дворец они пробирались по указаниям яковитки. Она превосходно ориентировалась в улицах Сильвы, темнота не была преградой их движению. Когда они оказались у дворца, Талея попросила монаха поплотнее запахнуть балахон, чтобы монаха в нём по зелёной рясе не признали. Они спокойно прошли мимо стражников у входа, перебрасывающихся в карты - несомненно знакомых Талеи. Второй пункт охраны на их пути был уже подле палат короля. Единственному охраннику не представилось возможности рассмотреть ни Секста, ни Талею. Только завидев его, женщина крикнула:
- Джеспер! Защищайся!, - мужчина встрепенулся, выхватил меч, и они скрестили клинки.
Талея нанесла удар от плеча, Джеспер уклонился от её клинка и ударил по лицу, сильно отшвырнув. Оскалившись, женщина произвела серию молниеносных атак. Улучив момент, её противник отскочил в центр залы. Там, среди аляповатых статуй, короткий бой и кончился. Удар, ещё один, ложный выпад - и Джеспер прикрыл колено, а меч Талеи распарывает его левый бок.
Он поднял руки с мечом и бессильно упал на пол. Кишки, кровь, мерзкая слизь - всё это вывалилось наружу. Открыл рот молчавший весь бой, изрядно побледневший монах:
- Дочь моя...Зачем ты лишила жизни верного слугу государя? Это тяжкий грех, и ты...
- Отец, не осеняйте его молитвой за упокой души и не кляните меня. Эта мерзость предала нас, это слуга аббатисы, а вовсе не короля. Петренианский фанатик, не стоящий доброго слова. И душа его отправится прямиком в ад. Я узнала его, он был среди тех, кто повязал нас. Он и другие аббатиссины служки засекли нас и победили только потому, что их было вдесятеро больше. Именно он бесчестно ударил меня сзади тогда, побоявшись боя.
Сказав это, Талея легко распахнула двери королевской спальни и возникла на её пороге, потрясая мечом.
- Благороднейший Сегизмунд! Не откажите в аудиенции священнику, прибывшему из далёких краёв, - Секст прошёл вперёд, оглянулся на Талею, но она не ушла, не поняв намёка. Припав на колени, монах обратился к королю, назвав титулы своих родителей, дяди, наставника и упомянул о том, что закончил Валенскую семинарию с отличием. Едва проснувшийся правитель бессмысленно уставился на него, не прогоняя и не принимая.
- Я прибыл затем, чтобы помочь Вам, Ваше величество, избавить от терзающего духа супруги, да примет Яков её душу. Я смогу сделать так, что хворь оставит Вас, заставлю позабыть горести, упокою душу Вашей супруги...
- Чтооо?! - сонность мгновенно оставила короля, - Да как ты смеешь, смеешь являться сюда за тем, чтобы убить Элеонору?!
- Ваше величество, я помогу и Вам, и ей. Вы воссоединитесь на небесах, сейчас же она страдает и причиняет страдание Вам...
В ответ на это король потянулся за своим кинжалом:
- Вон отсюда, дьявольское отродье!
Секст Маний начал чертить в воздухе знаки и читать молитву, когда король приставил к его горлу кинжал.
Талея вырвала из рук монарха оружие и развернула его лицом к себе. Он наотмашь ударил женщину по лицу и легко, словно куклу, выбросил её из комнаты.
- Вон! Секст Маний, если ты появишься в Сильве ещё раз, тебя вздёрнут! Убирайся первым же кораблём, и никогда, никогда не возвращайся! Талея...Талея, - король, кажется, только узнал свою лучшую шпионку. Гнев внезапно оставил его, он уже не замечал Секста, так и не вышедшего из королевских покоев. - Смотри, с кем связываешься, Талея, - выдавил из себя монарх. Секст проскользнул в двери, и Сегизмунд закрыл свои покои.
После бесплодной аудиенции у короля Секст вновь оказался во власти Талеи, которая вела его по тёмным улицам, непрестанно кляня аббатису словами, какими не пристало выражаться яковитке. Она ничуть не устала, наоборот, взбодрилась ото всех этих дрязг. Едва поспевающий за ней священник зароптал, когда на Сильву спустился рассвет.
- Не бойтесь, отец Секст! Я с Вами, и никакая петренианская морда Вас не тронет, - Талея в голос говорила под самыми окнами петренианского монастыря, почти напротив кельи аббатисы.
Никто не высунулся из окошка, как она надеялась, никто не принял бой, и женщина продолжила уже значительно тише, склонившись к монаху:
-Мы идём в заколоченную яковитскую церковь. Самое место для Вас. На её порог давно уже не ступал человек веры.
Все двери, все окна огромной мрачной яковитской церкви были заколочены, стены и шпили её явно не получали должного ухода долгие года, а площадь перед ней заросла кустарником. Талея вырубила минимум досок - лишь бы суметь пробраться - и нырнула в недра церкви, в проделанный ход. На удивление ловкий для своей профессии Секст проследовал за ней. Он быстрее женщины сориентировался в здании и обнаружил библиотеку, совершенно пустую, к его разочарованию. В письменном столе тоже не было ничего, зато Маний наскоро упрятал в него свои бумаги.
- Наверняка сожгли всё, - ответила Талея на заданный монахом вопрос, - все книги. Не знаю, по приказу аббатисы или какие-то недоумки постарались.
- Всё это замечательно и тут очень интересно, но дома лучше. Я сожалею о Вашем короле, но вряд ли могу чем-то помочь. Более того, мне запрещено находиться в Сильве, - осторожно сказал Маний.
- Неужели Вы никогда не хотели приключений, отец Секст?! Не мечтали совершить подвиг не по родительскому велению, а по своему? Подвиг во славу нашей религии, - быстро добавила Талея, - Вы так складно умеете говорить! Почему бы нам не привлечь людей в нашу веру, не освободить королевство против воли короля? Чёрт, это совсем не по-яковитски: оставлять несправедливость и возвращаться в свой уютный дом!
Священнослужитель поспешил успокоить её, опасаясь истерики, и согласился побродить по королевству, посмотреть на жителей, принять решение.
Сама она с ним не отправилась, отговорившись тем, что её на любом перекрёстке могут увидеть и схватить("попробовать схватить!") люди аббатисы. Политических интриг стороннему человеку не видно, но то, что здесь что-то было не в порядке, бросалось в глаза. Бессмысленные люди, давящая тишина, унылые разговоры...Самые нудные из преподавателей Валенской семинарии казались в сравнении с этими людьми шутами и балагурами. Работали здесь лениво и быстро уставали; кузнец за час наблюдений Мания сделал два перерыва на обед.
Молились часто, но не глубоко, не входя в транс, не достигая молитвой Око. Это были не верные рабы Смотрящего, а люди с замутнёнными сознаниями, не приученные ни молиться как надо, ни честно жить. Святая обязанность Секста помочь им, как только он способен.
и рассветные, и внутрекораблёвый, и последний. ну и Ваш писательский левел знатно скакнул...матёро написали эту главу
