Запись третья. Часть вторая.
Подобно вору, холодный октябрьский ветер проник сквозь приоткрытое окно просторной учительской, неосторожно всколыхнув белоснежные шторы. Сидевший за длинным деревянным столом мужчина оторвал задумчивый взгляд от журнала с оценками студентов и посмотрел в окно – уже несколько дней подряд небо было затянуто свинцовыми тучами, раскрашенными во все оттенки серого цвета, которые навевали непереносимую тоску и утяжеляли мысли, заполняли разум, не давая протиснуться положительным эмоциям, даже самым незначительным. Противный моросящий дождь шел от рассвета до заката, а температура продолжала снижаться на один градус. На целый сезон мир вокруг обещал превратиться в невзрачную серую кашицу с прогорклым вкусом повседневности, будто бы какой-то безрадостный художник решил смешать только черную и белую краску на своей палитре.
Вот бы распогодилось…
Игорь Берсенев снял сдавливающие очки и устало протер переносицу. Недавнее неприятное происшествие совершенно выбило его из колеи, хотя подобные ситуации в стенах Мъельского университета, полного настолько разнохарактерных и эксцентричных студентов, не редкость. Может повлияли сильное напряжение, усталость, недавние пересдачи или просто отвратительно проведенный отпуск? И, если уж совсем честно, завязка в несколько месяцев? Не нужно было выходить из себя и кричать на этого бестолкового парня, несносного спорщика, у которого любимое занятие - бестактно вести себя на парах, и перед учителями, и перед однокурсниками. Но он, как уважающий себя человек, уже не мог сдержаться, и на половине отведенных часов ему пришлось поставить на место разбуянившегося студента. Ведь как можно было додуматься настолько нагло и громко (именно громко) заявлять о несделанной работе, которая так важна для успешной сдачи сессии, и ко всему прочему перебивать и спорить с преподавателем на тему необходимости данного творческого проекта. Предыдущие неприятные события (а так же трезвые, сухие и несчастные пробуждения) истощили нервную систему и, в конце концов, последняя перепалка с учеником дала сбой профессиональной сдержанности и вылилась в крик и ударом кулаком по столу, от чего половина аудитории подскочило от неожиданности.
Кажется, я тогда покраснел. Но не из-за вспышки гнева, а за то, что позволил себе сорваться. И уже не в первый раз.
Верно. Три эмоциональных взрыва – и все это без какого-либо вознаграждения «пропустить несколько стаканчиков».
Мужчина устало перевел взгляд на стол. Среди разложенных кип бумаг на глаза попался выбивающийся кусочек местной новостной газеты, которую утром он принял за университетские статьи и умудрился засунуть в портфель вместе с документами. Если бы не имя, он совершенно не обратил бы внимание на лишнюю информацию, но этот виднеющийся заголовок вызвал интерес. «Студенты готовят выставку памяти преподавательницы Геллы Гранич » значилось в названии. Увидев знакомое имя, Берсенев почувствовал, как сердце наполнилось нерастраченной нежностью и тоской, но, спустя мгновение, тут же распалось на тысячи горестных осколков от неотвратимости произошедшего...
-Гелла… - громкий выдох сотряс губы.
Только одна женщина во всем этом мире смогла обрести ту единственную правильную для него форму, собрать в себе те качества, которые так противоречили цинизму современности и благодаря которым он постепенно искоренял в себе мизогинию. Только ее он мог любить и восхвалять, заботиться и восхищаться…. в болезни и в здравии, в печали и радости, в бедности и богатстве, и все до тех пор, пока смерть не разлучит их.
Так и случилось.
От нахлынувших воспоминаний по телу пронеслась дрожь, а голову словно охватил стальной раскаленный обруч, который с каждой минутой сильнее сдавливал и причинял настолько нестерпимую физическую и душевную боль, что он был готов сбежать из удушливого кабинета и направиться в …
В туалет, ополоснуть лицо. На крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом и вернуть ясность мысли. Лжец!
… в магазин, чтобы купить пару бутылок холодного импортного пива и распить их где-нибудь подальше от территории университета. Игорь Берсенев уже схватился за мелочь, оставшуюся после покупки кофе и учебного пособия по живописи и художественной анатомии, подсчитал время «прогулки» и даже придумал оправдание, если его поймает кто-то из достопочтимых профессоров.
Но он сдержался. С большим трудом, но сдержался. И просто вышел из кабинета, забрав портфель, и прикрыл дверь.
В коридоре оказалось шумно (хотелось зажать уши) и тесно, пара шагов – и навстречу ему шли задумчивые преподаватели, суетились взмыленные первокурсники, скромными парочками или хмурыми одиночками, загруженные творческими заданиями, неся в одной руке большую папку, набитую рисовальной бумагой и разваливающимися пособиями, а в другой разномастные кисточки, карандаши, бумажный скотч или разбавитель для масла; в сравнение с ними, в другую сторону непринужденной походкой направлялись веселые компании громко болтающих старшекурсников, прошедшие почти все творческие круги ада и выработавшие стойкий иммунитет к тяжелым сессиям.
Вырвавшись из гудящего роя только у лестниц, Берсенев с удивлением обнаружил, что его утреннее пожелание сбылось – черные тучи рассеялись, уступив жгучим лучам солнца в последний раз прогреть истерзанную водой почву. Сколько же он просидел в аудитории, предаваясь горестным воспоминаниями и восстанавливая утраченные образы? Неужто до самого обеда? Растерянный, он и не заметил, как последовал за двумя студентками, не желая оставаться на одном месте.
Одно лишь упоминание и я чуть было не вернулся к состоянию, мучившему меня год назад.
И что же произойдет через неделю, когда выставка будет в самом разгаре? Когда отпечатавшееся в памяти студентов изображение Геллы станет смотреть на него из каждого угла?
Тогда он сорвется. Примет единственное противоядие от своих страданий: утолит жажду, впадет в беспамятство, но вместе с этим уйдет и боль, и осознание собственной ничтожности. И если это продлится слишком долго – его вежливо попросят уйти…
-…постоянно занималась благотворительностью. И вдруг однажды утром сообщают, что она мертва. Утопилась. Представляешь, что тогда началось? Ректор даже… Липа, ты в порядке?
Игорь Берсенев остановился и поднял глаза. Как и ожидалось, его путь закончился прямо напротив сюрреалистичного портрета женщины, обозначившего начало подготовок к выставке. Лицо Геллы загораживала одна из тех, за кем он шел.
Светловолосая девушка резко развернулась и схватилась за голову, словно ее одолела сильная боль – в точности повторила то, что произошло с Берсеневым какое-то время назад. Кровь отлила от лица, ее тело закачалось, но губы все так же беззвучно повторяли одно и тоже слово. Вернее, имя.
Она знала ее?
Точно потерянный во времени и пространстве, упавший на секунду в прострацию, Игорь Берсенев смотрел на происходящие невидящим взглядом. В груди как будто кольнула холодная игла предчувствия, прямо у самого сердца, и в уме начал собираться пазл, еще блеклый в своем изображении, но хранящий определенную логику событий. Могло ли это быть частью разбушевавшейся фантазии от неимоверной жажды и расшатанной нервной системы или же…
Или же история годовой давности не закончилась и все происходящее – круги на воде?