TS3 Опоясанные радугой

[Британка]

"...Где ночи крылаты,
А кони косматы,
Где щиты, мечи и латы,
Словно песни, звенят..." ("Мельница", "Далеко".)​

Спойлер

Авторы сериала: Британка, Evro_Nika.
Фотографы: Британка.
Музыкальное оформление: Британка, Evro_Nika.
Жанр сериала: мистика, приключения.
Возрастных ограничений нет.

 

[Британка]

Вступление.

Ухожу в закат.… Надолго ль?
Я не знаю. И не надо...
Ведь живут в закате песни,
Под названьем серенады.
Если там моя погибель –
Что ж, судьба. Такая штука.
Если выживу – то это,
Станет жизненной наукой.
Ухожу в закат. Не знаю,
Где найти мне путь обратный.
Я останусь там навеки,
Бесконечно, безвозвратно…
Если встречу я, блуждая,
Вдруг того, чей век недолог;
И того, в чьем сердце ветер, -
Сон развеет этот морок.
Потому что до заката
Есть всего одна дорога.
Без конца, границ и края –
Словно шутка злого бога…
От заката – до рассвета.
Там, в конце – моя могила.
Но пока могу идти я –
То иду и трачу силы.
…Ухожу в закат. Навеки.
Растворяюсь звонкой песней.
Там, я знаю, прячут тайны.
Там мечты мои воскреснут…
Ухожу – и черт со мною!
Забывайте, не прощаясь.
Я ушла – и знаю это.
И вернуться не пытаюсь.

 

[Британка]

Глава первая. "Путь музыки, путь до заката".

США, Флорида. Деревня у черты Талахасси.

Черт. Снова она. Снова эта музыка. О Господи, как же сильно она может достать, пусть даже такая красивая…
Я перевернулась на живот, и накрыла голову подушкой. Увы, звуки тише не стали.
Потрясающе, Джино. Ты дашь десять очков вперед любому сумасшедшему Америки. Вот почему бы этой музыке не появляться днем, когда вокруг меня все так бурлит, что никакие там нежные мелодии не заметны вовсе?!
Слушайте-ка, а может, ваша покорная слуга просто спит-и-видит-сон? Да-да, я знаю, что повторяющихся снов не бывает, но в моем случае может быть что угодно, уж поверьте. Я сама противоречу всякой логике.
Ибо, по-моему, это как-то слегка ненормально – человек только три года назад перестал носить слуховые аппараты – и вот его уши уже стали настолько чувствительными, что улавливают некую музыку, которая, возможно, играет за километров десять отсюда?! Не делайте удивленное лицо, я знаю, что на глаз (и на слух) расстояние определить невозможно, но я так чувствую, вот и все.
Кстати, о слухе. Раньше я ведь не слышала эту мелодию. Даже после операции, после того, как я стала слышать нормально – все, абсолютно все было в порядке, никаких ночных песен. А месяц назад я проснулась от… ну, вы поняли. Ужас, да? Кучу лет жила спокойно (да, семнадцать – это уже куча), и вот такой сюрприз. Нет, я не могу ее слышать, она мне надоела!


Я вскочила с кровати, отчего подушка, описав плавный пируэт, шлепнулась на пол; и подбежала к окну. Музыка в это время была уже невероятно, нестерпимо громкой. Я слышала голоса, и они пели песню… странную песню, слов которой я не понимала.


Но это было бы еще довольно привычно, если бы не РАДУГА.… На ночном небе, среди миллионов звезд, глазами Вечности глядящими на меня сверху; среди черно-синего шелка ночи сияла огромная, семицветная радуга, переливалась и сверкала, как чисто вымытый бокал. Она была удивительно прекрасна, и я, сама не зная как, вдруг поняла, что мелодия, безумнейшая из всех мелодий, слышанных мною, музыка, сочетающая в себе тысячи инструментов, пение птиц и людей – эта музыка идет от нее. От радуги. От каждого ее цвета. Я прислонилась лбом к холодному стеклу и во все глаза глядела на это чудо.


Невозможно… Невероятно… Будь я помладше, и будь мои родители здесь, я бы тут же побежала к ним, прося вместе со мной посмотреть на ночную радугу. Однако я не ребенок, и даже не подросток уже – мне семнадцать лет, и я должна со всем на свете справляться сама. К тому же, мои родители уехали на три дня в город – что-то там по работе. А я осталась одна, одна в этой деревушке, окруженная своим сумасшествием и вечной бессонницей…
Но к черту, к черту все! Мной внезапно овладело дикое желание убежать, унестись вслед за радугой, вслед за мелодией – кто знает, может, там я найду свою судьбу.…А если не найду – какая разница? Главное – убежать, скорее, убежать, из этого скучного, надоевшего мне мира, скорей, скорей!
Я схватила майку и шорты, брошенные на стул, стоящий в углу. Быстро натянула их на себя; зашнуровала еле найденные ботинки, бросила прощальный взгляд на свою комнату, где царил такой родной мне хаос; и, распахнув окно, выпрыгнула на улицу. (Если надеетесь на трагедию, зря – я сплю на первом этаже дома).
Свежий воздух ночи обдал меня холодом и влагой. Музыка звала, звала за собой, а радуга призывно сияла вдалеке, заманивая меня в опасную ловушку, в ловушку неземной мелодии… Я собралась с духом – и побежала вперед.

 

[Британка]

Бразилия, Рио-де-Жанейро.

«Что-то сегодня совсем скучный день», - подумал Дельмар Оушен, оставляя бесплодные попытки доделать домашнее задание по алгебре. День у юного лентяя действительно выдался не очень веселым. С утра попытался прогулять школу и убежать на озеро, но невовремя поймали за руку злые родители. После школы тоже было мало веселого – погода стояла удушающее жаркая, и в голову Дельмару не лезли никакие проделки и авантюры, так сильно обычно занимавшие его.


Но сейчас, к вечеру, жара схлынула, и к мистеру Оушену вернулась обычная жажда приключений. «Что-то должно произойти сегодня», - думал мальчик, постукивая карандашом по столешнице. – «У меня еще не бывало таких скучных дней. Должна же жизнь расплатиться за такое чем-нибудь удивительным!» Но ничего не происходило, и от тоски Дельмар решил нарисовать в тетради по алгебре свой карикатурный портрет.


От увлекательного занятия его отвлекли странные звуки, доносящиеся из раскрытого окна. Звуки, похожие на гортанное пение человека, который только сейчас понял, до чего силен и красив его голос. В безумную мелодию примешивались тысячи других оттенков: шелест ветра, смех ребенка, звон бьющегося стекла, мелодия флейты, и даже, как показалось Дельмару, стук сердца…
Завороженный, он медленно поднялся и подошел к окну. Увиденное заставило сердце мальчика забиться в два раза чаще. «Я знал…я верил, я понимал, что чудо обязательно будет!» - подумал мальчик, с восторгом глядя на многоцветье красок и форм – яркую, до боли в глазах, радугу, которая пришла так внезапно – словно распустился цветок, затерянный в облаках.


«Надо узнать, откуда идет эта мелодия», - мелькнула мысль в кудрявой голове Дельмара. – «Иначе я просто не успокоюсь». Дважды повторив про себя, что любопытство – не порок, и никто не заметит, если он, Дельмар, исчезнет из дома «совсем ненадолго»; мальчик тихонько открыл дверь, и выскользнул на улицу веселого шумного города, чьи огни, увы, не могли спорить с радугой. Еще раз взглянул на небо – и пустился бежать, подгоняемый ветром и ощущением собственной невероятной свободы.

 

[Британка]

Австралия, Мельбурн.

-Спой мне, море. Расскажи мне сказку. Поведай о тайнах своих глубин.
Маленькая девочка в ярко-голубом легком платье стояла, босая, на песке у самой кромки воды и задумчиво смотрела вдаль. Ее короткие волосы цвета моря и неба шевелил легкий бриз. На вид девочке можно было дать лет двенадцать-тринадцать.


Это была Бэребэл Стрэндж, юная мечтательница, жившая со своей бабушкой в маленьком домике у моря. Каждый вечер, когда бабушка засыпала, Бэребэл убегала к морю, и долго-долго сидела у воды, нежно касаясь пальцами набегающих на берег маленьких волн, и бормоча старинные детские песенки себе под нос.
Вот так она любила проводить вечера. И сегодняшний вечер мало чем отличался от предыдущих – все так же закатное солнце медленно опускалось в громаду моря, и все так же Бэрри смотрела ему вслед.


Девочка присела на песок и запела. Она пела о голубом море, бесконечно уходящем вдаль, пела о серебристых рыбках, резвившихся в его глубинах, пела о солнце, что тонет в светлых волнах… пела и понимала, что поет не одна.
Ей подпевали. Хор высоких, чистых голосов поднимался из воды, как брызги, а терялся где-то в небесах. Голоса были самыми разными, но на удивление гармоничными и звучными. «Наверное, это сирены», - ничуть не удивившись, размышляла Бэребэл. – «А может быть, духи воздуха».


Бэрри зашла по колено в воду, раскинула руки, и запела уже громче. Громче стал и невидимый хор. И под взглядом темно-голубых глаз девочки где-то далеко, у горизонта, начали появляться черты семицветной арки – радуги; явления, всегда восхищавшего любительницу моря.
Она восхищалась и сейчас, не переставая петь. Она просто стояла и глядела на радугу, глядела нежно и весело, словно встречая старого друга.


И так же просто Бэрри вышла из воды, помахала рукой заходящему солнцу; и, ступив на дорогу, побрела, куда глаза глядят – она верила только сердцу, а сердце сейчас говорило ей, что пришло время покориться зову моря, неба и радуги. И Бэребэл Стрэндж шла по дороге, улыбаясь простоте и красоте мира.

 

[Британка]

Уэльс, Монмутшир.

По-весеннему чистые воды небольшого озерца отражали, весело поблескивая, молодого художника с отливающими золотом рыжими волосами и искристыми ярко-зелеными глазами, сейчас мечтательно рассматривающими почти завершенную картину. Художник нанес тонкой кистью несколько заключительных штрихов, смахнул с лица прядь волос и, отойдя подальше, критическим взглядом осмотрел свое творение.


Соэрли Бэйрд любил это озеро, любил пение здешних птиц, почему-то особенно громко пищащих, когда молодой художник приходил сюда – быть может, потому что он имел привычку петь во время ходьбы, и не всегда тихо? – любил едва слышный шелест листьев, когда они приятно щекотали лицо замечтавшегося художника, словно нашептывая ему сюжет нового пейзажа или натюрморта – он обожал это место. Только здесь Соэрли писал свои картины, без этого озера он не представлял уже своей жизни.


На той из них, которую сейчас разглядывал художник, была изображена радуга – семь цветов счастья, и девушка, пляшущая в этой радуге под ведомую одной ей мелодию. Безумный взгляд глубоко посаженных глаз – а Соэрли любил безумие, находя его романтичным - короткие пепельные волосы, легкость движений – казалось, она сейчас взлетит – эта картина была несравненно лучше прочих творений художника.
- Ах! – воскликнул от огорчения Соэрли – капля красной краски слетела с кисти на полотно, запачкав щеку девушки. Но, вопреки его ожиданиям, картину это ничуть не испортило – напротив, добавило незнакомке очарования, капли того «верного» безумия, которое он так ценил.


Художник невольно залюбовался – это, несомненно, было лучшее из написанного им (к слову, уже седьмая «лучшая из написанных им» картина за эту неделю, о предыдущих шести Соэрли благополучно забыл). Казалось, он сейчас услышит загадочную песню, под которую танцует незнакомка, увидит музыканта…

Да! Да! Сказочное, неземное пение легкой птицей донеслось до его ушей, мягкий звук струн, перебираемых неведомым музыкантом, завораживал впечатлительного юношу. Художник не замечал, как невольно вторил певцу, повторяя за ним слова на незнакомом языке, он уже не замечал ничего… Что? О да, он пойдет за Музыкой. Он пойдет…
Соэрли Бэйрд убежал за радугой, случайно захватив с собой палитру, а птицы наконец-то смогли пропеть свои незатейливые песенки без аккомпанемента странного человека, отчего-то влюбленного в это озеро.

 

[Британка]

Испания, Мадрид.

Глубокая южная ночь сгустилась над городом. Шум машин доносился с улицы, тихим эхом отражаясь в оконных стеклах домов. И свет звезд падал на одинокую фигуру, сидящую в кресле у окна.


Далинда Азалис задумчиво поправила соломенную шляпу с огромными полями и написала на маленьком листке бумаги, лежащем на подлокотнике кресла, пару коротких строк. Потом минуту помедлила и раздраженно скомкала листок. Теплый вечер Мадрида настраивал рационалистку Далинду на романтический лад и заставлял вспомнить прошлое. А сеньора Азалис была как раз из тех людей, для которых разум – основа основ, расчетливость – святыня, а на воспоминания наложен суровый запрет.
«Нет, нужно съезжать отсюда, пока не поздно», - подумала женщина, пододвигая кресло к окну. – «Не хватало мне еще влюбиться в это место. Впрочем, чем больше я буду путешествовать, и видеть все несовершенство этого мира, тем меньше мне захочется оставаться где-либо надолго».


Далинда Азалис была довольно небезызвестной в среде аристократии дамой. Истинная светская львица, она умела расположить к себе любого, кто ей был нужен – ну, или почти любого. Однако ни друзей, ни сердечных привязанностей у Далинды не имелось – никто не мог объяснить причину странной неприязни к этой хитрой даме в широкополой шляпе…
Но сеньора Азалис прекрасно обходилась и без этого. Ей нужны были не друзья, а верные рабы, да и то – недолго. «Люди – такие забавные существа», - размышляла женщина, безразлично глядя на знойное июльское небо. – «Их так легко обмануть, напугать, запутать… Подчас это даже весело – жаль, быстро надоедает, и… Что это?»
Ее слуха коснулись резкие звуки неизвестной музыки. Это было похоже на виртуозную скрипичную игру – причем на скрипке, у которой вот-вот порвутся струны. В мелодии, идущей откуда-то из-за домов, с окраины, слышалась обида, тревога и легкий привкус безумия.


Азалис не любила музыку. Она хотела резко подняться и уйти в другую комнату, но что-то удержало ее у окна. Она не могла понять, что – быть может, то странное разноцветное свечение среди звезд? «Напоминает северное сияние», - отметила про себя Далинда. – «Тем более глупо видеть его в Испании, и тем более – жарким летом». Однако она не ушла, и продолжала заворожено следить, как из цветастых бликов постепенно рождаются очертания радуги… Музыка тем временем стала намного громче и пронзительней.
«Нет, я точно схожу с ума!» - подумала женщина, закрыв руками лицо. – «Или же в мой вечерний мате нечто подмешали. Надо выйти на улицу – свежий воздух отгоняет дурные мысли».
…Но разве знала сама Далинда, что уже через несколько минут, после того, как выйдет из дома, она сядет в свою гоночную машину, и, впиваясь широко раскрытыми глазами в радужный горизонт, помчится навстречу столь ненавистной ей музыке – которая в единый миг стала столь притягательной?..

 

[Британка]

Ирландия, Дублин.

Лунный свет, лившийся из распахнутого в ночь окна, освещал просторную гостиную, заставляя тени, пляшущие на стенах, причудливо изгибаться. Зыбкие огоньки высокого подсвечника, стоящего на подоконнике, колыхались от малейшего дуновения ветерка, и грозили вот-вот погаснуть, погрузив комнату в абсолютную тьму.
Тихая грустная мелодия разбивала на кусочки звенящую тишь гостиной, зачаровывала и звала за собой. В ней было много красок, много слез и молчания, еще больше вздохов и совсем чуточку запаха цветов. Музыка исходила от рояля, одиноким призраком примостившегося в углу. Хрупкий молодой человек, бледный, как восковая свеча, наигрывал некий старинный романс, тихонько себе при этом подпевая.
Его белокурые волосы падали на лицо, мешая смотреть в ноты, и юноша то и дело отбрасывал их, на несколько секунд отрываясь от игры. Любителя романсов, свечей и полутьмы звали Обри Уоттон. Тихий, даже робкий по характеру, он крайне редко выходил из собственного дома, и ничто в мире не ценил превыше классической музыки. Она заменяла ему общение, друзей и кипучую жизнь со всеми ее страстями.
Типичный меланхолик, «вещь в себе», Обри предпочитал не сражаться, а уходить, в худшем случае – убегать, от того, что может причинить боль. Жизнь вне стен дома была для него полной ужаса и неожиданностей, вводящих в ступор и отчаяние. И поэтому юный мистер Уоттон создал для себя обособленный мирок в четырех стенах; мирок, где были ноты, сухие цветы, картины Дали и темные шторы, скрывающие назойливый дневной свет. Другим такое отношение к жизни могло показаться глупостью, но Обри оно вполне устраивало.
-На сегодня – пожалуй, все. – Пробормотал юноша, опуская крышку рояля. – Мне нужно больше играть… как можно больше…. Как жаль, что сейчас так поздно.
Он подошел к окну и задул подсвечник. Комната стала темнее – совсем чуть-чуть, но длинных теней на стенах теперь было меньше. Обри несколько минут рассеянно глядел на небо, думая о своем. Как вдруг услышал легкие шаги на лестнице.


Шаги. В оглушительной тишине дома они звучали, как удары сердца. Быстро, раз за разом, они отсчитывали расстояние. Обри оцепенел. Страх сжал его душу ледяной когтистой лапой. Он никогда не любил ночных звуков. Темноту – любил, но только в полном ее безмолвии. Сейчас же тишь нарушалась звуком неумолимо приближающихся шагов… и тихого пения.


Несколько человек пели, то тихо, то громко, беря то высокие ноты, то низкие. Голосов с каждой минутой становилось больше. Потом появилась мелодия. С нескрываемым ужасом Обри понял, что это одна из его любимых песен! «Значит, они знают обо мне все», - подумал несчастный, дрожа, как осиновый лист. – «Они идут сюда, и… ох, нет, я не хочу об этом думать!»


В панике ища пути к отступлению, Уоттон повернулся к окну, готовый лучше выпрыгнуть из него, чем ждать, когда в комнату ворвутся голоса.…


Но то, что он увидел, заставило его забыть о «страшной угрозе», коей она виделась ему. Семь разноцветных широких линий располосовали небо. Странное, безумное, и невероятно прекрасное явление – слепящее-цветная радуга на угольно-черном небе.
Голоса, музыка и шаги, стали громкими донельзя. Приняв, наконец, решение, Обри с криком бросился к двери, и распахнул ее настежь. Однако на лестнице было пусто, а шум не прекращался. «Призраки, призраки и духи наводнили мой дом», - забилась птицей мысль в голове Обри. – «Я должен бежать, бежать, пока они меня не настигли!»
…Белокурый юноша бежал по улице, то и дело пугливо оглядываясь; а за ним по пятам гналась музыка, неистовая и сумасшедшая в своем невидимом звучании.

 

[Британка]

Германия, Берлин.

Эрнст Ральф не терпел шума. В его квартире всегда царила идеальная тишина, нарушаемая лишь частым стуком клавиатуры. Да, психолог любил работать по ночам – почему-то именно в это время суток его разум заострялся до предела, он ощущал желание создавать, систематизировать и руководить. Ночью никто не отвлекал Ральфа, суетясь без повода. Если Эрнст не работал – то он читал статьи выдающихся психологов, проводя во сне, крайне мало времени – безделья он также не терпел.


«Порядок расположения аспектов определяется четырьмя дихотомиями.… Четырьмя дихотомиями.… Четырьмя… Проклятье, что же это? Не могу сосредоточиться. Как странно».
Эрнст подошел к окну и, наверное, в первый раз за свою достаточно долгую жизнь, взглянул на город. Как правило, он не переносил пустого времяпрепровождения. Но в эту очень странную ночь (а герр Ральф не признавал ничего странного, не укладывающегося в рамки здравого смысла) все, что раньше успокаивало его, потеряло свое действие, что было неприятно.


Психолог раздраженно побарабанил тонкими длинными пальцами по краю подоконника, допил остывший кофе и вернулся к работе, которой не было конца.
Если бы в мире существовало Провидение – с его стороны было бы крайне несправедливо лишать Ральфа способности к работе в такую идеально подходящую для этого ночь. Нет, прочь мысли о Провидении – крайне глупо переносить свою вину на несуществующие высшие силы. Он должен разобраться с этой проблемой. Эрнст в третий раз взял в руки ноутбук и в третий же раз отложил его. Проклятье!
Ночь уже не была такой тихой, какой казалась ранее. Только сейчас психолог заметил, как много раздражающего шума за окном, как ярок свет экрана (у Ральфа было плохое зрение) и как громко гудит ноутбук!
- Проклятье! – повторил в третий раз Эрнст. Он бы произнес это слово с тремя восклицательными знаками, только восклицательных знаков психолог тоже не терпел. Ральф прикрыл глаза, и устало опустился в рабочее кресло. Вдох-выдох, вдох-выдох…


Он успокоился. Он пытался успокоиться, несмотря на множество раздражабельных… простите, раздражающих (психолог недовольно поморщился, он не терпел речевых ошибок, особенно когда эти ошибки делает он сам) шумов. Вдох-выдох. Незаметно для себя Эрнст начал напевать какую-то спокойную мелодию...


Постойте-ка… Мелодию? Незнакомую? Нет, нет, конечно, он ее напевает сам. Чтобы удостовериться в этом, Ральф на время замер и прекратил петь.
Музыка не исчезла. Напротив, она стала чуть громче.
«Галлюцинации…», - пронеслась мысль в мозгу Эрнста. – «Этого не может быть. Мне стоит меньше работать по ночам. Забавно будет, если я, психолог (и, не побоюсь сказать, достаточно известный), стану пациентом психиатра».
Он вздохнул и направился к кровати. Музыка не пропадала, но это не могло помешать уверенности Эрнста. Завтра же он проконсультируется по этому поводу.
Как ни странно, но мелодия ему… нравилась? Наверное. Ральф любил спокойствие, а эта музыка как нельзя лучше подходила ему сейчас.
«Глаза слипаются… мерещатся странные блики. Это похоже на… радугу?» - помимо воли подумал психолог. И, стоило ему так подумать, его охватил страх. Лихорадочно протирая стекла очков, Эрнст пытался убедить себя в том, что радуга – не более чем игра воображения, что он абсолютно в здравом уме. Но, несмотря на все доводы напуганного рассудка, музыка становилась все громче, а непонятные пятна перед глазами все больше напоминали радугу. Ральф всегда считал, что не любит яркие цвета, но сейчас не мог это сказать точно.
- Что за нелепые страхи! - вдруг вскричал он. Что-то неведомое доселе чувствовал – если, конечно, герр Эрнст Ральф умел чувствовать – он сейчас. Здравый смысл внезапно стал для него на втором месте. – Возможно, я на пороге открытия, настоящего открытия, не галлюцинации, и сомневаться, сейчас не стоит! Если это действительно какое-то необъяснимое явление, то… я, возможно, смогу вписать свое имя в историю! – и, поддавшись непонятному порыву чувств (а, возможно, и порыву честолюбия) – Эрнст скользнул в радугу, не зная, сколько раз он позже об этом пожалеет…

 

[Британка]

Шотландия, Эдинбург.

«Сегодня на редкость хорошая погода для наших широт», - рассеянно подумала Лэверн Гринслоу, тихонько покачиваясь на садовых качелях, и глядя в бледно-голубое небо. Насмешник-ветер трепал темные длинные волосы девушки, солнце, прозрачное, как зеркало, бросало отсветы на ее бледную кожу. Качели едва слышно поскрипывали, и Лэверн чувствовала, как влюбляется в тихую шотландскую весну все больше и больше с каждой минутой.


Да, весна. Лэверн отдала свое сердце именно этому времени года. Даже ее имя – не то с кельтского, не то с саксонского языка – переводится именно как «весна». Она родилась в марте, и родители навек связали неяркое солнце, зеленые стрелы молодой травы и пение жаворонков с именем дочки.
Характер мисс Гринслоу удивительно подходил к самой атмосфере марта. Открытая, смелая и очень спокойная, она любила помогать – и ее немногочисленные, но верные друзья, знали это и платили тем же. Кто-то из них даже как-то раз пошутил по поводу отсутствия у Лэверн нимба над головой и крыльев. На что та с улыбкой ответила, что ангелом быть пожалуй, скучновато для нее. А она больше всего на свете ненавидела серость и скуку.
Сейчас Лэверн мечтательно разглядывала причудливой формы облака на небе, и размышляла о том, что где-то далеко, за небом, живет ее судьба – ее судьба и новая цель, похожая на старинный замок из серого камня, чьи стены увиты плющом и ползучими розами. Замок, где царствует ее душа. Замок, где всегда звучит музыка…
Лэверн прикрыла глаза. «Какое у меня, однако, буйное воображение», - с усмешкой подумала девушка, отбрасывая волосы за спину и устраиваясь поудобнее. – «Подумала о музыке – и кажется, что слышу ее».


«Или не кажется?..» Мисс Гринслоу прислушалась. Действительно, где-то далеко, в районе гор, звенела нежная и причудливая песня, слова которой оставались для Лэверн загадкой, но завораживали ее.
Ясный день постепенно клонился к закату, и ветер стал заметно прохладней. Но девушка забыла про холод, несмотря на свой легкий комбинезон. Ее сознанием полностью завладела удивительная песня, в которой, казалось, слились все звуки, когда-либо существовавшие в мире.


Лэверн взглянула на небо. Облака затянули белым покрывалом горизонт, но солнце все еще пыталось светить. И не только солнце.… Меж серых облаков явственно угадывались неопределенные и смутные очертания самой настоящей радуги. Да, радуга, когда нет дождя, и ранней весной, и еще на закате.… Все это было необычно, невероятно – но Лэверн любила все невероятное. Только сейчас она поняла, что такое зрелище не должен упустить никто.
«Я пойду дальше, я пойду за музыкой, и все расскажу людям, покуда моя дорога будет меня вести. Я пойду и скажу людям, чтобы они хоть раз оставили свою рутину и посмотрели ввысь».
С этими мыслями Лэверн спрыгнула с качелей, и, подставляя лицо свежему ветру, отправилась в путь – в путь до заката.

 

[Британка]

Англия, Лондон.

Пасмурное ночное небо затянули многочисленные облака. Унылые серые стаи облаков, сотни и тысячи. Лунные лучи не могли пробиться сквозь эту тяжелую завесу, и на улице было совсем темно – очертания домов, деревьев и случайных путников терялись в густом мраке, а фонари светили слишком слабо, чтобы рассеять его. Да еще и туман, вечный лондонский туман, застилал мягкой белесой пеленой дороги, не давая возможности разглядеть что-нибудь дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.
-Не хотел бы я в такую ночь оказаться на улице, - пробормотал Вильтон Рэйн, поспешно отходя от окна. – Да, думаю, и никто бы не хотел.
В ярко освещенном кабинете Вильтона окно было куда больше, чем в остальных комнатах его дома, и темнота словно рвалась внутрь комнаты, пытаясь распахнуть с помощью ветра ставни, и заполонить собою все пространство….


«Что за мысли лезут сегодня в голову», - подумал мистер Рэйн, сердито посмотрев на черновик новой повести, где было пока написано всего два абзаца. Такая досада по поводу плохо идущей работы посещала его довольно часто – он был писателем, причем довольно известным среди людей, предпочитающих мистические триллеры остальным книгам. Его книги часто переиздавались – в основном, из-за того, что Вильтон нечасто писал новые. Источник вдохновения Рэйна был непостоянен, как туман…
Нет, сегодня ему решительно ничего не удастся написать! В отчаянии Вильтон бросил ручку и подошел к книжной полке, на которой в беспорядке стояли его тетради и блокноты. Он искал… да он и сам не знал, чего искал. Быть может, сил, что были нужны для продолжения повести? Или ответы на все вопросы и несостыковки в сюжете?


«Ну вот, еще и музыку какие-то ненормальные включили на всю улицу», - раздраженно подумал Вильтон, когда его слуха коснулась быстрая мелодия, летевшая со стороны ночного Лондона. Писатель никогда не слушал музыку, когда работал – она его отвлекала. А сейчас вторая глава новой книги должна быть дописана… чего бы то ни стоило…
Виолончели. Да, у писателя был тонкий слух, он узнал в мелодии виолончели. И…как странно… флейту? Нередкое сочетание, но это же похоже на классическую музыку… а ведь редко кто будет слушать классическую музыку на такой громкости! Любопытство заставило Вильтона вскочить с кресла и броситься к окну.
Он старательно вслушивался в звуки мелодии, но она ускользала от его слуха… она теряла насыщенность и краски, и бледнела, растворяясь в обрывках тумана…


-Нет! – вскрикнул Вильтон, и в его темно-синих глазах заплескалось безумие. – Нет, не уходи… Я хочу послушать еще…


Но мелодия терялась, уходя все дальше и дальше… она словно звала писателя за собой. Вильтон не мог противостоять ее зову. Он, сам не зная почему, выбежал на улицу. Туман, тьма и холод сразу же обступили его со всех сторон. Стараясь не обращать внимания на окружающий мрак, Вильтон смотрел в небо, пытаясь услышать отголоски музыки.
И она действительно стала чуть громче, будто ответив на его отчаянные призывы. Музыка пришла, и не одна – где-то далеко, на горизонте, среди тумана, бледно переливалась радуга – безмолвный свидетель безумия писателя…
«Я узнаю, кто играет эту музыку. Я узнаю, кто он, откуда… Я узнаю, что хотел выразить этот человек. Ведь эта мелодия - возможно, единственное мое спасение… Я не знаю, смогу ли дойти в такой непроглядной тьме – но я должен…» - так подумал Вильтон, устремляясь вперед – и только Ночь видела его сумасшествие.

 

[Британка]

Глава вторая. «У края».

-Быть того не может…
Я остановилась – нет, действительно, это парадокс. Тысяча чертей, я свихнулась… свихнулась. Этого и следовало ожидать – сначала бессонница, потом радуга, потом музыка…а вот теперь – дорога в никуда.
Я обернулась – позади меня шумела, шептала и шелестела огромная зеленая равнина. Деревья тихо покачивались на ветру, словно убаюканные его песней. Значит, это край деревни… Но где же тогда дорожный указатель, сообщающий о том, сколько километров осталось ехать до Талахасси? И где… нет, а где вообще все?..


Впереди меня убегала вдаль ровная асфальтированная дорога. По ее краям росли невысокие кусты неизвестного мне растения, с длинными острыми листьями и странно изогнутыми ветвями. И вдалеке не было видно абсолютно ничего – ни домов, ни автомобилей, ни каких-либо зданий – только дорога, уходящая черт знает куда.
И разумеется, радуга, серпом прорезающая закатное небо. И музыка – только уже не такая громкая. И голоса за моей спиной… постойте…голоса?!


Я огляделась по сторонам – да, похоже, свои дни я закончу в городской психушке.… Нет, не подумайте, что я никого не увидела. Напротив, я увидела, что неподалеку от меня… Хотя, как «неподалеку»… В общем, я и неизвестные мне люди, в количестве, кажется, человек семи, стояли, как и я, у этой малопонятной дороги, и таращились на нее, как на бог весть, какое чудо.
Удивительное дело, но персонажи моих глюков выглядели совсем по-разному, и вроде не собирались превращаться в зелененьких человечков. Молодой рыжий оболтус с заляпанной красками палитрой в руке; высокая брюнетка в здоровенной соломенной шляпе; по-вампирски бледная девица, с забранными в два длинных хвоста кудрями; веснушчатый кареглазый мальчишка-подросток; худой светловолосый юноша с испуганным лицом; некий пижон в очках, с зализанными назад волосами; девчонка лет двенадцати, бешено-синий цвет прядей которой вызывал у меня резь в глазах; и, наконец, мрачного вида парень, в чьих глазах отражалось глубочайшее презрение ко всему миру.
Как видите, глюки тоже имеют свою прелесть – они удивительно разнообразны. А еще они довольно быстро меня заметили. И я их.
-Что происходит? – этот вопрос вырвался у меня, прежде чем я успела подумать, а стоит ли вообще открывать рот. Глюки…простите, незнакомцы, почти синхронно обернулись, услышав мой вопрос. Со стороны это выглядело довольно бредово, и мне непременно стало бы смешно, не будь моему рассудку так грустно.
А потом я совершила и вовсе идиотскую вещь – просто подошла к ним, и спросила:
-Кто вы? Вы видите меня? И где я на этот раз оказалась?
Несколько минут, как и следовало ожидать, вся наша веселая компания просто молчала и смотрела друг на друга, потом воцарившееся на секунду молчание решил разрушить мрачный парень.
- Не одна вы хотите это узнать, – язвительно заметил он. – Либо я сошел с ума, и этот кошмар сюрреалиста – моя галлюцинация, а тот мистер в черном – психиатр, либо это сон, а, впрочем, разница невелика.
Худой юноша при этих словах нервно вздрогнул, веснушчатый подросток и синеволосая девчонка тихо захихикали, но сам шутник оставался непроницаемым – если ему и доставляло удовольствие наблюдать за испугом блондина, то он не показывал этого.
- Простите, герр… - вмешался пижон в очках.
- Вильтон Рэйн, если позволите. А, впрочем, вашего мнения я не спрашивал.
Вильтон Рэйн… знакомое имя. В моей памяти смутно нарисовалась книжная полка в деревенской лавке, на которой были свалены в кучу довольно убогого вида томики, с обозначением «Мистический триллер» и фамилией этого самого Вильтона на титульном листе. К сожалению, или к счастью, его опусы мне читать не довелось. И почему-то сейчас я была этому рада – похоже, мрачным скептицизмом автора пропитаны все написанные им рассказы…
- Рэйн, - продолжал очкарик, проигнорировав колкость писателя, - я не меньше вас удивлен тем, что оказался здесь. И я не психиатр, я психолог. Эрнст Ральф, - он протянул Вильтону руку. - Если уж на то пошло, не вы ли – моя галлюцинация?
- Может быть, - сухо произнес Рэйн. – Я уже ни в чем не уверен. Почему мне не быть плодом чьего-то не в меру разыгравшегося воображения? Какая ирония – у моего нового романа должен был быть похожий сюжет.


- Вы… вы тот самый Вильтон Рэйн? – внезапно вскричала синеволосая, размахивая руками в приступе внезапного восторга. – Я Бэребэл Стрэндж, я читала ваши книги, они… как? Как вам удается писать так сумасшедше красиво, писать, словно танцевать, как… Вам нравится безумие, мистер Рэйн? – спросила она, задыхаясь и не находя слов.

 

[Британка]

Во время ее монолога собеседник оставался непроницаемым, скептически изогнув бровь. Но при слове «безумие» его лицо исказила гримаса отвращения (хм, не любит сумасшедших?), и, чтобы скрыть ее, он насмешливо произнес:
- О, у меня есть столь восторженные поклонники среди подростков? Не знал. Прошу, восхищайтесь потише, иначе некоторым моим галлюцинациям придет конец от страха. - Он бросил быстрый взгляд на дрожащего блондина.
- Мистер Рэйн, - трепещущим голосом ответил тот, - то, что вы здесь появились раньше всех, не значит, что все остальные – плоды вашего воображения. Скорее, вы – мое видение, не наоборот.
- Ну вот, теперь все будут выяснять, кто чье видение и что это за необъяснимое явление вместо того, чтобы просто принять все на веру, - тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил рыжий оболтус.


- Принять на веру? Вы шутите? – произнесла брюнетка в шляпе, подойдя к нему.
- Нет, леди…
- Далинда Азалис.
- Нет, не шучу. Почему мы всегда стремимся что-то доказать?
- А вы хотите всему верить, как ребенок? – насмешливо прищурившись, спросила Далинда. – Вы видели радугу, вы прикасались к ней, вы оказались здесь – и вы даже не пытаетесь найти этому какое-то объяснение?
- Объяснение здесь одно – чудо, - произнес рыжий, по-идиотски улыбнувшись. Далинда лишь загадочно усмехнулась в ответ на его слова.
- Согласен! – вскричал веснушчатый, подбежав к собеседникам. – Дайте мне руку, мистер…
- Соэрли Бэйрд, - назвал свое имя болтун, так и не успевший стереть с лица улыбку.
- Дельмар Оушен. – произнес мальчик.


У меня медленно лопалось терпение…
- Повторяю вопрос - и что мы все здесь делаем? И как мы здесь оказались, мои дорогие глюки? И где мы, вообще? И что делать дальше?- на едином вдохе проговорила я, надеясь, что хоть кто-то прекратит болтать.
- Что делать мне, я знаю и без вас. Что делать вам – в первую очередь, представиться, - язвительно заметил Рэйн.
- Мда? Что ж, будем знакомы, мои неверные подданные, Джино Брасморис. С ударением на «и», пожалуйста.


- Мое имя вы знаете, - флегматично произнес этот насмешник. Остальные наконец-то соизволили прекратить споры и обратить внимание на меня.
- Я увидела радугу… - начала Бэребэл (какое странное имя), но веснушчатый Дельмар перебил ее.
- Потрясающая новость! Радугу мы все видели, а что делать дальше?
- Эта «радуга», - мягко проговорил Ральф, снисходительно поглядывая на Дельмара из-под очков, - не более чем плод нашего воображения, несомненно, очень странный, – это слово психолог проговорил с легким презрением, - но не настоящее природное явление. Я займусь ее исследованием, а пока вам стоит остерегаться подобных галлюцинаций, - наставительным тоном закончил он.

 

[Британка]

Мальчишка гневно фыркнул и, наверное, полез бы на психолога с кулаками, если бы не «вампирша», вмешавшаяся в разговор.
- А мне кажется, - низким спокойным голосом проговорила она, - сейчас лучше всего будет просто пойти следом за радугой, куда-нибудь она нас да приведет.
- И куда? – саркастически переспросил мастер триллеров.
- Не знаю, но мы все уже дали согласие идти за ней – когда убежали из своих домов, а на полпути дело бросать не стоит, - мудро заметила бледная мадам.
- Верно, ха-ха! – завопил Дельмар. – Да и как объяснить, что я, бразилец, в жизни не изучавший ни одного языка, кроме своего родного, свободно разговариваю с немцем – вы ведь немец, мистер Ральф?
О, это был шок тысячелетия для всех. Светловолосый юноша едва не упал в обморок, психолог, не находя слов от удивления и возмущения, нервно протирал стекла очков, рыжий клоун задыхался от восторга, тихо бормоча «Мы все сошли с ума.… Как это романтично!», только гениальный писатель по-прежнему оставался невозмутимым. Интересно, его вообще может что-нибудь удивить?
- Но… но как? – пробормотал Ральф, оправившись от шока.
- Не знаю, - расхохотался юный мистер Оушен.
- Это чудо, - произнесла «вампирша», всматриваясь за горизонт. – Радуга зовет нас. И мы должны идти за ней, поздно отступать и сворачивать с дороги. Кто знает, что найдем мы там, далеко? Я иду, - добавила она, обращаясь к остальным.


- Я с вами! – закричал Дельмар. – Я с вами, э.… А как ваше имя, кстати?
- Лэверн Гринслоу, - представилась девушка.
- И я. Море и радуга оказали мне честь идти за ними, я не могу не последовать, - патетически воскликнула Бэребэл.
- Это будет любопытная игра… - тихо произнесла Далинда. – Думаю, стоит пойти с вам, друзья мои.


- Клянусь кистью, я с вами! – провздыхал Соэрли (ну и имя!).
- Мне ничего не остается, кроме как идти, - сухо добавил Ральф.
- Я п-пойду к-куда угодно, т-только не оставляйте м-меня здесь одного! – заикаясь от испуга, пробормотал светловолосый (как он сам представился чуточку позже, Обри Уоттон). Хм, боится открытых пространств?..


- Я не верю ни в чудеса, ни в мистику, и я с удовольствием остался бы здесь, - проворчал Рэйн. – Но что я могу сделать, раз вся сумасшедшая компания решила идти неизвестно куда?
-Погодите, - пробормотала я, вдруг понявшая, что к чему. – Погодите, вы.… Нет, вы что, правда, еще не догадались? Мы унеслись за музыкой, и дорога, которая началась в наших родных городов, теперь не принадлежит этим землям. Это не иллюзия, и не мираж. Это край.
-Край…чего? Край света, что ли? – переспросил любопытный Дельмар.
-Никакого не света! – огрызнулась я. – У Земли нет краев, думай, что говоришь. Нет, эта дорога – край нашего пути, как мне кажется. Переломная линия.
-Горизонт… - прошептала Бэребэл, мечтательно глядя вперед.


-Можно и так сказать, - согласилась я. – Тут, должно быть, все неизменно – и радуга, и музыка, и закат. Как уже говорила…гм… Лэверн, это настоящее чудо… или же, как по мне, это сон. Мы бежали сутки, не чувствуя голода, жажды, и усталости, нас вела безумная мелодия, и вот мы стоим у горизонта – чрезвычайно напоминает сновидения, правда?
-Или чей-то ночной кошмар… - тихо сказал Обри, видимо, думая, что его не слышат.
-Сон это, чудо, или что-то другое – я иду за радугой, и я не оставлю ее. – Подала голос долго молчавшая Лэверн. – А уж куда приведет нас эта дорога – знает, пожалуй, только она сама…

 

[Британка]

Глава третья. «Переплетенные границы».

…Мы шли по дороге уже не первый час, когда «мои дорогие глюки» (ну хорошо, не глюки, спутники) наконец-то решили заговорить. (Странные люди. То трещат без умолку, то молчат, как мертвецы. Неужели наше приключение явилось для всех таким уж шоком?)
- Вы ничего не замечаете? – хитро улыбаясь, внезапно спросил рыжий Соэрли. – Дорога… она какая-то ненастоящая, ведь верно? Словно сон, словно иллюзия, созданная силой мысли какого-нибудь безумного мага…
- Нет, не замечаю, - неуверенно пробормотал психолог, решив ответить на вопрос Бэйрда. Похоже, Ральф и сам не верил в свои слова. – Не замечаю. Я ничего не замечаю.
А я тем временем обдумывала слова Соэрли… Рыжий чудак был прав, как ни странно. Иллюзия горизонта, иллюзия дороги. Иллюзия радуги. Я не могла объяснить этого, но некая искусственность, некий налет безумия чувствовался на всем: на прозрачно-звонких древесных листьях, на дорожной пыли, искрящейся бледно-золотыми искрами, на быстро темнеющих небесах….
- Мда? – переспросила я. – Да неужели? А того, хотя бы, что листья деревьев здесь полупрозрачные, вы тоже не замечаете? – я провела рукой сквозь один из них. Дерево ответило мне звонким смехом – или это смеялась юная Бэребэл?
- Что ж, я это тоже вижу. А если так, то я сошел с ума. Это даже не удивительно, - саркастически произнес Вильтон. – Впору вам, герр Ральф, практиковаться в психологии на мне. Чем я душевно болен, скажите, профессор?
Бэребэл недовольно покосилась на Вильтона – она, кажется, все еще не могла простить ему ту колкость, которую писатель себе позволил в начале Пути.
- По-моему, нужно просто идти… - произнесла она. - Идти и не задумываться о том, куда идешь, зачем идешь, как идешь. Чтобы не утонуть в болоте сомнений. Просто идти… и куда-нибудь мы придем.
- Идти, не зная куда? Чтобы потом свалиться в пропасть? – язвительно заметил Рэйн. – Интересная идея, но не для меня. Мне нужна определенность, а ломать голову ради ложной доблести я не хочу.… Кстати говоря, темнеет, нам стоит ускорить шаг, - он тревожно обернулся.


- Как романтична темнота!.. - проговорил Соэрли. – Эти тени, выползающие с приходом Ночи приветствовать ее, эти сказочные краски, которые все живое приобретает только под крыльями мрака, это волшебное безумие, когда все мы становимся подвластны только Ночи, только Ей…
- Достаточно, - резко прервал Бэйрда мастер триллеров. Рыжий оболтус обиженно замолчал, и начал демонстративно насвистывать какую-то песенку.
- Вы не любите темноту, мистер Рэйн? – спросил Эрнст.
- Нет, - ответ писателя был предельно краток.
- Ночь – прекрасное время для работы, - заметил психолог.
- Да, это верно, - флегматично произнес Вильтон. – Днем слишком отвлекает людская суета и беготня, но мне не нравится темнота, - он во второй раз тревожно обернулся.
-Вы что, боитесь заблудиться? – залился смехом Дельмар. – Вот глупость-то! Здесь и свернуть не получится, да и некуда. И к тому же…
-Мистер Оушен, я бы попросил вас замолчать, - снова встрял писатель.
-Но, сэр... – попыталась встать на защиту мальчишки Бэребэл.
-И вас, юная леди, тоже.
-А у вас не слишком ли острый язык, Рэйн? - не выдержала Лэверн, шедшая позади писателя. – Если с вами пытаются завязать разговор, вы могли бы и вежливо ответить.


В ответ на гневную реплику «вампирши» нахал только хмыкнул и пожал плечами. Было видно, что он не намерен продолжать разговор.
Да и мало кто из нашей компании отличался особым красноречием в тот день – за исключением Дельмара и Бэребэл, конечно. Веселые, сумасбродные и неугомонные, как все дети, они оживленно болтали, то и дело, перебивая друг друга, размахивая руками и выкрикивая отдельные фразы. Я улыбнулась, глядя на них – похоже, эти двое стали друзьями всего за пару часов.


Мы шли, над головой у нас темнело небо, а закат переливался и звенел, постепенно давая смену ночи....

 

[Британка]

…Вы знаете, неожиданность, чудо и сумасшествие – слова родственные, что бы там не верещали лингвисты. А родственные они потому, что означают, в сущности, почти одно и то же.
Например, радугу, возникшую посреди ночи. Или музыку, которую ветер невесть откуда принес. Или эту самую дорогу, до жути однообразную и совершенно нереалистичную. Или длинные ветви плакучих ив, сплетенные между собой и образующие чертовски длинный тоннель, уходящий в неизвестность. Вот именно такой тоннель, перед которым мы стоим сейчас.
Нет, я еще не совсем сошла с ума, честное слово. И, несмотря на мою двойку по биологии, я прекрасно знаю, что около шоссе плакучие ивы обычно не растут. И знаю, что дорога, как правило, не может висеть в воздухе, и что ветви деревьев не образуют таких хитросплетений. Но, тем не менее, я все это вижу сейчас – дорога, которая уходит вдаль, не имея под собой никакого основания, кроме воздуха; длинный тоннель из зарослей ив; и неестественно темный вечер, во мраке которого, однако, я могу различить обалдевшие лица своих глю…спутников.
-Внезапно… - ляпнула я первое, что пришло в мою дурную голову при взгляде на столь неожиданное препятствие.


-Есть немного, - согласилась Лэверн, подходя ближе к тоннелю. – Кто-нибудь знает, что это такое? И откуда оно здесь появилось?
-Но это же самое обыкновенное чудо! – засмеялась Бэребэл. – Думаю, у нас их еще будет много… И еще я думаю, что нам стоит…
-…Войти в этот тоннель! – хлопнул в ладоши Дельмар. – Что, не видно разве, что у нас нет другого выхода – либо прыгать в воздух с края дороги, и лететь Бог весть куда, либо пойти прямо!
-Неплохое приключение, - заметила я, подойдя к иве, которая ниже других нависала над шоссе. – Раз уж это сон, то мне плевать, что нас ждет в конце пути, да пусть хоть геенна огненная! Но я не прощу себе, если струшу пройтись по тоннелю.
-То есть, вы смеетесь над опасностью? – спросила Далинда, незаметно оказавшись рядом со мной. – Похвальное качество… жаль, слишком часто приводит к трагическим последствиям…


-Согласен с вами, леди Азалис, - процедил Вильтон, с насмешливым презрением глядя на меня, - безрассудство – в высшей степени глупое свойство характера. Не знаю, как вас, мисс Брасморис, но меня ничто не заставит отдаться на волю случая и рискнуть своей единственной жизнью.
Мы бы могли спорить так еще часа два, я была в этом уверена твердо. Но все разногласия, как всегда, решил господин Случай – Дельмар скользнул ко входу в тоннель, и, на секунду остановившись, громогласно объявил:
-Я пойду, и кто не боится, пусть тоже идет! Уверен, что никто не пожалеет о такой авантюре. А если кто и пожалеет… - он скептически посмотрел на Вильтона, - …тот пусть лучше остается здесь!
Прозвучало это хоть и смешно, но вполне решительно. Самые ненормальные из нас, не колеблясь, нырнули в ивовые заросли, а другие, не видя иного выхода, пошли следом. И только Вильтон отчего-то остановился у входа, бросая нервные взгляды то на небо, то на дорогу.
-Рэйн, так вы зайдете, или нет? – крикнула Лэверн из тоннеля.


-Я.… Ну, я… Ох, ладно… - пробормотал писатель, и нерешительно ступил в тоннель. И едва он это сделал, ветви ив, образующие вход, стали сплетаться все сильней, закрывая просвет, и вот уже через пару минут входа не осталось вообще. Тоннель погрузился во тьму…
-Похоже, путь назад нам отрезан, - прозвучал в темноте голос Лэверн. – А это значит, что теперь уже точно следует идти вперед.
***
Мы шли уже долго, когда я, наконец, решила нарушить тишину.
- А куда это нас вообще занесло? – задала я первый, пришедший в мою умную голову осмысленный вопрос. В тоннеле теперь было так темно, что едва различались фигуры идущих. – Никто ничего не слышал о магических ивовых тоннелях?
- Это чудо, - спокойно заметила Лэверн. – И нам остается только идти, поздно возвращаться, - она взглянула на переплетение ветвей, загородившее вход. Вильтон незаметно отошел подальше, казалось, он избегал смотреть на него.
- Согласен, леди, - важно произнес Обри, под крышей ивовых ветвей он, похоже, чувствовал себя куда лучше – ха, любитель замкнутого пространства… Дельмар тем временем пытался высмотреть хоть что-то сквозь тонкие прутья.
- Похоже, наступила ночь, - сделал глубокомысленный вывод мальчишка после продолжительных наблюдений. Вильтон отошел еще дальше.
- Вы уверены, что нам стоит вообще идти по этому тоннелю в такое время суток? – процедил Эрнст, неодобрительно наблюдая за Дельмаром. – Быть может, следует остановиться на ночь…
- Мы же не чувствуем усталости, - весело заметила Бэребэл. – Радуга дает силы.
- Где только она теперь, ваша радуга… - проворчал психолог.

 

[Британка]

«Где только она теперь, ваша радуга…», - подумал Вильтон, блуждая в ивовых лабиринтах. Писатель сам не понял, как заблудился, на секунду отстав от своей компании, и потом повернув не туда. Над его головой смыкались ивовые ветви, темнота подступала со всех сторон, и музыка постепенно затихала…
Минута, две, три… Вильтон пытался не думать о том, что могло бы вызвать тревогу в его душе. «Чересчур уж темно», - подумал мистер Рэйн, прибавляя шагу, - «надо нагнать остальных. Не хотел бы я остаться навеки в этом тоннеле…»
Ночь. Да, там, за пределами ивового тоннеля медленно проплывала в черной колеснице по небу царица Тьма, готовая в любую минуту отнять разум у человека. Ведь всем известно, что ночь опасна… когда, как не ночью, люди сходят с ума?..
Писатель не заметил, как перешел почти на бег. Его нервы были взвинчены, натянуты до предела, тревога медленно перерастала в панику. Вильтон пытался убежать – но от чего, или от кого, не знал и сам.
Может быть, от вездесущей тьмы, готовой в любую минуту поглотить его целиком. Или, возможно, от своего сумасшествия, которое, переливающейся всеми оттенками черного цвета тенью, следовало за ним...
Музыка затихла. Теперь в тоннеле слышался лишь шелест листьев, да шорох шагов. Вильтон пытался унять охватившую его дрожь и не думать ни о чем, лишь искать выход, отчаянно вглядываясь в окружающий мрак. «Выход… где же выход…и…черт, что это?» Споткнувшись, писатель посмотрел себе под ноги. То, что он увидел, поразило его до глубины растревоженной души. На ложе из зеленых гибких веток, едва различимых во мгле, лежал блокнот Вильтона – тот самый, где он делал заметки для своих будущих книг. «Нет, только не это», - подумал писатель, чей лоб в мгновение покрылся холодным потом. – «Я ведь оставил блокнот на столе, когда уходил… Нет, нет, о чем я! Это может быть только одно…»
…-Ты не ждал меня, Вильтон Рэйн?..


Да, это была она. Писатель узнал ее по легкому, почти бесшумному шелесту листвы у себя за спиной – она пришла, как всегда, безжалостно и бесшумно, как смерть, как тень, как луна; пришла, принеся с собой частицу звездного неба… Его боль, его проклятие, его личный кошмар – кошмар, прозванный им когда-то в насмешку Лже-Музой…
Он помнил. Он помнил, как впервые встретился с ней. Это произошло…
- Это произошло, когда тебе было тринадцать лет, Вильтон.
***
Да, он прекрасно это помнил. Юный Вильтон Рэйн мечтал о славе, о богатстве, о писательском даре, но все его попытки написать что-то проваливались. Слова рассыпались в неумелых руках мальчика, не склеиваясь в мысли, мысли, словно смеясь над ним, ломались на части, нарушая попутно все законы логики, физики и английского языка, а про сюжет в его рассказах вообще можно было забыть – обычная история, но не для Вильтона Рэйна.
Он забросил все ради писательства. Днями и ночами он сидел в своей темной комнате, пытаясь сложить свои мысли в единое целое и записать это. Он поклялся достичь своей цели – глупая детская клятва, но эта клятва переменила его жизнь. Он помнил, как кто-то шутки ради придумал для него сказку про Музу, зная об одержимости мальчика писательством, и как эта сказка стала для него былью…
- Почему ты всегда появляешься в маске?..
- Если я ее сниму, ты не увидишь больше дневного света, Вильтон Рэйн.
Муза подала писателю руку, приглашая в безумный танец – танец, которым начинались их встречи каждый раз, и с каждым шагом, с каждым движением ее руки он чувствовал, как его покидают силы, как он становится полностью покорен ей.


- Нет, нет… - бормотал Вильтон, пытаясь сопротивляться ей, но вскоре у него не осталось и сил, чтобы что-то говорить. Он просто танцевал…
- Теперь ты знаешь, Вильтон Рэйн… - говорила она, и в такт ее словам звенели ветви ив:
- Знаешь, Вильтон Рэйн…
- …что никогда и нигде, пусть даже, - тут в ее голосе прозвучало отвращение, - на дороге в радугу ты не отступишься от условий договора. Или думал убежать от меня?
- Нет, нет, я не смогу… - прошептал писатель.
- И это верно. Не сможешь, а теперь…
Он понял. Блокнот словно сам по себе взлетел в руки писателя, ручка проскользнула волей Музы рядом с ним, и Вильтон, уже не помня ничего, как марионетка просто писал и писал, не зная, что пишет…
***
Над ивовым тоннелем занялся рассвет.


Только увидев первый проблеск солнца, Муза исчезла. Писатель лежал без сознания, а страницы его блокнота шевелил ветер…

 

[Британка]

Глава четвертая. «От обрыва к полю…»

…-Сто тысяч чертей!..
От моего возгласа дружно вздрогнула вся компания. Я виновато посмотрела на них – ну да, особой сдержанностью моя царственная особа никогда и не отличалась… Но мое удивление было вызвано ничем иным, как внезапно появившимся писателем. Он что, из-под земли вынырнул?
- Мистер Рэйн, вы? – произнесла Лэверн, а за ее спиной уже раздавались удивленные возгласы: «Вот это да!», «Подумать только, и мы всю дорогу не замечали, что он пропал!», «Непростительная оплошность с нашей стороны».
- Да… да. Здравствуйте, Лэверн, - кажется, писатель растерял в ивовом тоннеле половину своего сарказма.
- Как вы здесь оказались? – спросила она.
- Я… просто заблудился, - пробормотал он, - Да, просто заблудился. И пытался найти верную дорогу… Благодарю вас, Лэверн.
- Что ж, все в сборе, пора идти дальше, - заметила Бэребэл. – Дорога живая, она не будет нас ждать…
- Да, но куда идти? – ожил психолог. – Похоже, мы сами заблудились…
- Куда? А зачем идти куда-то? – мечтательно проговорил Соэрли. – Нужно просто идти… идти и идти, пока не придешь куда-нибудь. Да и можно ли заблудиться, идя такой Дорогой? Кто знает, быть может, радуга запрятана в одном из закоулков ивового лабиринта?
- Верно, Соэрли! – вскричал Дельмар, побежав к тому ответвлению, на которое указывал рыжий. Остальные пошли за ним – в конце концов, что мы еще могли сделать?
***
- Смотрите! – раздался звонкий голос Бэрри. – Здесь есть лаз! И сквозь него видно небо, чистое вечернее небо! Как чудесно!


-Черт, да ты права, - пробормотала я, вываливаясь из тоннеля и щурясь на слабый свет.
Да, мы все-таки нашли выход, как бы бредово это не звучало. А впрочем, что вообще такое бред в этой-то ситуации?
Все еще глядя в небо, я шагнула вперед, и в ту же секунду почувствовала, как меня хватают за плечо и оттаскивают назад.
-Джино, вы сумасшедшая, признайтесь честно! – разгневанная Лэверн сверлила меня своими голубыми очами и по ее лицу было понятно, что я только что сделала нечто совершенно ужасное и недопустимое. – Нужно смотреть, куда идете!
-А что не так? – поинтересовалась я, кое-как высвобождая плечо из железных пальцев «вампирши».


-Вниз посмотрите. – Прозвучало в ответ.
Я послушно опустила взгляд, и тут же поняла, что сделала это зря. Ибо моему взору снова предстало некое глючное чудо. Дороги дальше просто не было. Она обрывалась, словно ленточка. И прямо после этого обрывка на нашем пути плотной густой стеной стоял туман, мягкий, едва колышущийся туман бледно-серого цвета. И, похоже, выход был один – либо отважно шагнуть за край дороги и грохнуться в туман; либо совсем не отважно, но вполне рассудительно повернуть назад.
Я обернулась, и увидела, что все стоят, как статуи, не в силах оторваться от «зрелища». (А также произнести хоть какое-то слово).
-Ну что ребята, прыгнем в туман, испытаем судьбу? – мой дрожащий от волнения голос, безумная улыбка от уха до уха и оживленный тон безошибочно выдавали во мне психа. И, кажется, поэтому молчание стало совсем уж гробовым.

 

[Британка]

Не дождавшись ответа, я снова шагнула к краю. Но тихий вскрик за моей спиной вновь заставил меня оглянуться.
-Джино, п-прошу в-вас, лучше н-не рискуйте! Это м-может быть очень, очень опасно, тут ведь так в-высоко… - Обри, белый, как мел, бросал перепуганные взгляды то на меня, то на дорогу. На лице у него был написан нешуточный страх. (Интересно, а сколько еще фобий имеется в запасе у этого мистера?..)


-А, чепуха! – махнула я рукой и снова направилась к пропасти.
- Джино! – прокричал Эрнст (хм, тоже забеспокоился?). – Вы хотите прыгать? Вы сошли с ума?
- А вы этого не знали, герр Ральф? – хмыкнула я. – По-моему, другого выхода нет, - я уже собиралась спрыгнуть, но услышала за своей спиной голос Лэверн:
- Стойте, Джино. Я спрыгну первой, - и «вампирша», подойдя к краю обрыва, слетела вниз, провожаемая ошеломленными взглядами спутников. Пораженные «глюки» в полном шоке всматривались в туман, пытаясь разглядеть там Лэверн.
- Эй! – раздался ее голос где-то внизу. – Здесь совсем невысоко, прыгайте!
- В-вы д-действительно х-хотите, чтобы я спрыгнул? – пробормотал Обри, отходя от обрыва подальше.
- Если ты не спрыгнешь, мы тебя столкнем! – ухмыльнулась я, подбегая к краю пропасти. Ничего себе – невысоко! Миль пять, не меньше! Или этим духам Воздуха все «невысоко»? Но, как ни странно, я падала быстро и ничего себе не сломала, и даже осталась жива.
Туманный поток принес меня в странное место, похожее на иллюстрацию к некой безумной сказке. Огромное, пустынное поле раскинулось платком под бледно-синим летним небом. Ему не было конца и края, как дороге, которая, кстати, и пролегала меж высокой травы и старых деревьев этого поля.


Я сидела на земле, ошалело глядя вокруг. Рядом со мной мило улыбалась Лэверн, словно и не прыгала только что с обрыва.
- И кто следующий? – проворчала я, вставая с земли (красиво приземлиться, не удалось). – Кто рискнет упасть с высоты до пяти миль?
Ответа дожидаться пришлось недолго – рядом с нами изящно опустился (смог же!) Соэрли.
- Как это… - начал он.
- Романтично, да-да.
- Верно… Чудесно… Восхитительно… - от восторга и шока рыжий перешел на сбивчивый лепет. – Я никогда не летал… Когда ветер свистит в ушах… Поразительно. Потрясающе. Ради этого я и сбежал…
- Да, неплохо, - согласилась я.
Художник все болтал, я его слушала, а сверху до нас доносились обрывки разговоров:
- Это сумасшествие.…
-Но как иначе?
-Можно просто повернуть обратно и искать другую дорогу…
-Ага, и заплутать в ветвях ив…
- Странно, правда? – голос Соэрли вывел меня из размышлений. – Мы стоим здесь, а они раздумывают… - он рассмеялся.
- Чего ржешь? – поинтересовалась я.
- Забавно это… Интересно, кто прыгнет следующим?
- Дельмар или Бэрри, стопроцентно, - ответила я и была права – рядом с нами свалились эти двое, в дюйме от едва успевшего отскочить рыжика.
- Ла-лала-а-а-а!.. – распевал мальчик (хм, повлияла высота?), похоже, бывший слегка не в себе. Бэребэл хохотала, приземлившись неподалеку.
- Все нормально? – поинтересовалась я.
- Бо… более чем! – хором ответили они. – Остальные там – думают, ха-ха!


- Мы уже здесь! – проговорила Далинда, аккуратно спустившись около нас. Эрнст и Вильтон, непроницаемые, как два камня, приземлились рядом.
- А где сэр Обри? – спросил Соэрли.
- Сэр Обри решил не прыгать, - заметил Дельмар, хихикая. – Он все еще там.
- Вот как? – вмешалась я. - Что ж, не спрыгнет – столк…
- И как же? – раздался насмешливый голос сверху. – Я наверху, вы внизу. И, если вы не против, я отправляюсь… в ивовый тоннель и обратно, домой, к своей комнате... и к роялю.

 

[Британка]

- Мы против!!! – хором закричали Бэрри и Дельмар. – Никто не должен покидать дорогу в радугу! – но Обри уже не слышал. Не потому, что ушел в тоннель, а потому что музыка сменилась. Из простой веселой мелодии она превратилась во что-то… сумасшедшее, звенящее и оглушающее. Несчастный Уоттон, кажется, не знал, что делать.
- Ч-что это?.. – послышалось его пугливое бормотание. Хм, Обри и шума боится? Безумное пение становилось все громче, казалось, исходя из ивового тоннеля.
- А-ах! – вскричал Уоттон, оступившись у обрыва. Это было даже красиво – он летел так плавно и быстро, в полной синхронности с музыкой; жаль, продолжалось недолго. Да, даже Обри не разбился, упав на землю; впрочем, его приземление было довольно мягким – не то, что мое….
-Как вы, мистер Уоттон? – произнесла Лэверн, помогая бледному Обри подняться на ноги.
-Кажется, я в п-порядке… к-кажется, - едва слышно прошептал тот. – В-высота… тут такая высота… ужасно…
-Вы боитесь высоты?
-Не то, ч-чтобы очень… - соврал Уоттон, но его покрасневшие щеки сразу выдали лгуна с головой. Не боится он высоты, как же.
Лэверн сочла за нужное не отвечать, тем более что мелодия вновь приняла, так сказать, прежний вид и облик. Но не успел никто и рта раскрыть, как снова возник наш «храбрец»:
-Бог мой, это что, поле?! – взвизгнул он, трясущейся рукой указывая на пространство впереди.
-Нет, гений, это болото, - не выдержала я.
-Я ни за что не пойду туда!
-А теперь-то почему? – весело сказала Бэребэл, подходя ближе. – Здесь, кажется, нет никаких обрывов, не бойтесь!
-Открытое пространство! - истерически взмахнул руками Уоттон. – Огромное открытое пространство! Я не могу идти туда! Не могу!
-Мы же будем рядом, - попыталась успокоить его эта добрая малышка.
-Все равно! Я не могу, не могу! – продолжал визжать Обри, сильно действуя мне этим на нервы.
-Но ты же как-то шел с нами до тоннеля! – выпалила я, возмущенно на него глядя. – Хватит истерить, Уоттон!
Он повернулся ко мне, и от вида его побелевших дрожащих губ, и глаз, подернувшихся дымкой слез, мне стало не по себе. Кажется, он не прикидывался…
-Я не знаю, - тихо проговорил он, - не з-знаю. Иногда я м-могу выносить открытое пространство, но чаще всего – нет….
-Кажется, тут требуется ваша помощь, герр Ральф, - произнесла Далинда, с едва заметной усмешкой глядя на Обри. – Вы же психолог, верно?..


- Верно, - сухо бросил Эрнст, пристально вглядываясь в испуганное лицо Уоттона. – Сэр Обри, возможно, вы сможете пройти по полю вместе с нами, я опытный психолог и… - он не договорил, потому что «пациент», смотря себе под ноги, сделал один нерешительный шаг вперед.
- Да… д-да, в-вы п-правы… я п-пройду… - забормотал он.
-Приступ храбрости, - съехидничал Дельмар, и на этот раз я не была так уж согласна с ним. Все-таки Уоттон не виноват в своих страхах…
- Как вы быстро изменили решение, мистер Уоттон, - удивилась Лэверн. – Почему?
-Но у м-меня нет выбора, - все еще не поднимая глаз от земли, тихо произнес тот.
-Нет выбора?! – возмущенно завопил Дельмар, оглушив всю компанию. – Да как вы можете так говорить… трус!!! Какой может быть выбор между спокойной скучной жизнью и всеми этими опасностями и приключениями?!
-И чудесами!.. – эхом вторила ему Бэребэл.
-Я не могу полюбить ни то, ни другое, ни третье, - прошелестел Уоттон. – Не все обязаны быть храбрецами….
Весь последующий отрезок пути мы шли в гробовом молчании.
***
Дорога извивалась, точно змея, день клонился к закату, а путь все не кончался. Да и не мог он кончиться, чему я была очень рада. Люблю путешествия – и особенно бесконечные путешествия!
Мы шли вперед, а высокая трава доставала нам до пояса, иногда мешая продвигаться. Обри зря боялся этого поля – на поверку оно оказалось не таким уж большим, да и Уоттона бросать тут одного никто не собирался (даже я). Сам же «храбрец» шел рядом с Лэверн, ни на шаг, не отходя от нее, и все так же с опущенным взором – несчастный боялся даже поднять глаза.
Крепкие стебли степной травы путались у меня под ногами, и я то и дело спотыкалась, тем самым задерживая всю «процессию» и вызывая их праведный гнев. Однако моего сумасшедше прекрасного настроения, вызванного закатом и дорогой, сей факт нисколько не умалял. Но лишь стоило мне бросить взгляд на Уоттона, как в голову роем обезумевших ос влетали мрачные мысли, и просыпалась совесть. Не стоило быть с ним столь резкой, наверно. «Обри не может бояться всего на свете каждую секунду – а если и так, то хорошо бы нашелся человек, который помог ему преодолевать эти фобии», - думала я, бодро спотыкаясь. – «И, кажется, он уже нашелся…»
-Почему вы не смотрите вперед, мистер Уоттон? - спросила Лэверн, идущая рядом с Обри. – Здесь нет обрывов, да и поле не столь велико, как кажется.
-Я не могу, Лэверн, - пролепетал тот. – Я и так еле иду.
-Вам нужно перестать бояться, - заметила «вампирша». – Путешествие вполне может оказаться опасным, очень опасным.
-Я искренне надеюсь, что вы ошибаетесь, Лэверн, - произнес в ответ Обри, пряча глаза.
-Но опасности прекрасны, прекрасны, прекрасны! – пропела Бэрри, забегая вперед и кружась в странном танце.
-Согласен! – подхватил Дельмар. – Жить стоит ради приключений!
Никто почему-то не ответил ребятам на их восторженные реплики. А я хотела ответить, но сразу же передумала. И не потому, что забыла свои слова – а потому, что музыка снова изменилась.
И если раньше это была мелодия, то теперь в ней появились слова. Я не понимала их, но они словно звали за собой, звали уйти, унестись, сойти с тропинки.… В веселом незатейливом ритме слышалась легкая тревога.
Мелодия эта кружила голову, как вкус вина и запах цветов. И я на миг пожалела о том, что не могу покинуть дорогу в радугу.


***
-Я не могу покинуть дорогу в радугу, - покачала головой Бэрри, выслушав предложение Дельмара.
-Да мы не будем ее покидать! Просто уйдем в сторону, пробежимся по полю, узнаем, что и где!
- Но… радуга не будет ждать нас, Дельмар! – попыталась возразить Бэребэл.
- Ждать? А зачем ей ждать, если музыка всегда с нами? Время – те же рамки, мы сами придумываем их и сами можем разрушить, - девочка молчала, но было видно, что она колеблется. Заметив это, мальчик продолжал:
- Правила, правила… они так скучны! Не лучше ли сбежать? Наплевать на запреты, ограничения… не для того нам радуга, чтобы идти по проторенным дорожкам, не смея сделать шага в сторону! Или ты трусишь?
- Нет! – вскричала Бэрри. Перья на ее голове встопорщились, теперь она еще больше была похожа на птицу. – Никогда! Я иду с тобой, Дельмар Оушен – и пусть только посмеет кто-нибудь нам помешать!!!
-Тогда пойдем – пойдем, пока никому не пришло в голову остановить нас!
И, взявшись за руки, дети сошли с тропинки, и, не оглядываясь, побежали куда-то вдаль, следуя за мелодией, звеневшей в синем вечернем небе…