- Фауст, нам нужно серьезно поговорить.
Тон Уитни Кромвель не предвещал совершенно ничего хорошего. А то, что она назвала мужа по имени, и вовсе сулило шторм. Фауст порой шутил, что ему стоит сменить паспорт на "Милый" или "Дорогой", на что миссис Кромвель неизменно обижалась и еще несколько дней дразнила его детским прозвищем "Зигги". Вспоминалось его имя только в исключительных случаях - и каждый такой случай завершался грандиозным скандалом. Что стряслось на сей раз?
Нэко вполне прилично справлялся со своими обязанностями, даже привидения с домашнего кладбища вели себя на удивление пристойно, и Фауст с женой решили устроить себе уик-энд на лоне природы. Пока Уитни была жива, супруги из года в год арендовали один и тот же домик в Гранит Фоллз и наслаждались солнцем, одиночеством и друг другом. В последние годы Фауста в лес не тянуло, его вполне устраивал особняк, но жене хотелось пополнить запас трав, а он никогда ей не отказывал. Отчасти, потому, что Уитни редко чего-либо хотелось, настолько, что она об этом говорила.
Сейчас писатель шастал на рыбалку, ловил лягушек, светлячков, словом, впадал в детство и был счастлив. Почти.
- Я слушаю тебя, любимая.
- Фауст, скажи мне, кто это.
С этими словами Уитни эффектным жестом развернула в его сторону монитор. Писатель глубоко вздохнул. На экране он страстно целовался с женщиной в джакузи, здесь, на заднем дворе. Качество картинки было превосходным и никаких сомнений в том, что на ней вовсе не миссис Кромвель, не было.
- Это Гемма, - наконец, спокойно сказал Фауст, опускаясь в кресло. - Гемма Кромвель.
"Спасибо тебе, милый мой сынок. Спасибо."
- Гемма? Жена Ульрика?!? Твоего брата?!?
Прозрачный силуэт Уитни начал наливаться багровым и писатель мысленно поежился - он хорошо знал, что такое разъяренный призрак. Нет, все семейство Готов отличалось благопристойным поведением и странным спокойствием, которое Миранда, мать Фауста, метко называла "пыльным", но это при жизни. После смерти Уитни мама родная не узнала бы.
- На тот момент - вдова. Неделю как. Я не пытаюсь оправдаться, милая, но я тоже был вдовцом. Без малейшей надежды это изменить. Скажу больше - мы сошлись с ней, на какое-то время. Марлон должен ее помнить.
- И? - Уитни выключила компьютер, присела на подлокотник кресла мужа.
- И ничего, - пожал плечами Фауст. - Она плакала по Ульрику, и, честно сказать, ненадолго его пережила. А я никак не мог забыть тебя. Великое небо, да мы по ночам один другого вашими именами называли! В конце концов, мы друг другу осточертели и все вернулось на круги своя.
- Ты любил ее? До того, как женился на мне?
- Уитни, посмотри на меня.
Миссис Кромвель выполнила просьбу мужа. Опасная краснота быстро схлынула, уступая место розоватому оттенку. Фауст молчал и смотрел ей в глаза, пока пауза не стала неприличной.
- За всю свою жизнь я любил только одну женщину - тебя. И это великое чудо. В нашей природе не заложено таких сильных чувств. Мы - ученые, исследователи, эмоции только мешают. Никто думать не думал, что ваша планета сотворит с нами такое. Но каждому из нас дано ощутить всю полноту любви лишь раз. Гемма и Ульрик выбрали друг друга. Я - тебя. И с этим выбором я сойду в могилу, любимая.
- Не любил... Но желал? - не отставала Уитни.
- Так, на второй такой пафосный монолог меня не хватит, - Фауст улыбнулся. - Поэтому - отрицать не буду. Это - было. Уитни, она мертва, понимаю, как это звучит, когда говоришь с призраком...
- Хватит, милый. Ты должен был сказать мне сразу, только и всего.
- Родная, ты правда думаешь, что я об этом помнил, когда вновь увидел тебя в мире живых?!? Главной задачей было не спятить от радости, а не перечислять любовниц.
- Любовниц?!? Так она была не одна?!?
- Я оговорился... Уитни!!! Ради всего святого!!! Это шанг-симлинский фарфор, мы за него не расплатимся!!! Уитни!!!
***
Фауст сидел в предбаннике, одетый, допивал пиво и мрачно размышлял, стоит ли ему выходить или жена еще не успокоилась. Самым обидным было то, что он и впрямь оговорился, интрижка с Геммой была единственной, и то, лишь потому, что она тоже не являлась человеком. Утешить друг друга они не смогли, писатель даже жалел, что вообще заварил эту кашу. А вот теперь Уитни узнала. Это было давно, так давно, что не стоило ни скандала, ни сервиза, ни...
- Уитни?!? - Фауст вскочил.
Жена вплыла прямо сквозь стену. Все еще темно-багровая от бешенства, но вот плакала она не наигранно. У мужчины защемило сердце, кажется, то, которое слева - оно отвечало за те немногие эмоции, что у Фауста имелись. Писатель упал на колени и схватил холодный воздух там, где виделась прозрачная рука.
- Любимая, прости меня... Прости...
Миссис Кромвель молчала. Мужчина поднялся с колен и неловко поцеловал жену, Уитни подставила губы. Холодок пробежал по всему телу, ощущения были не из приятных.
- Милый мой, я не сержусь на тебя. Я сержусь на себя. Лучше бы ты оставил меня в могиле... эгоист чертов!!! Думаешь, мне нравится вот так, без плоти и крови?!? Думаешь, мне в радость лежать с тобой по ночам и слушать, как ты стучишь зубами от холода?!? Видеть, как ты ищешь меня рукой во сне и как твои пальцы проходят сквозь меня, и ты продолжаешь искать?!? Нравится думать, а не завел ли ты себе живую любовницу, пусть даже просто ради утех?!?
Оторопевший Фауст только хлопал глазами. Из глаз Уитни текли просто потоки слез, но голос звенел от гнева.
- Ты пишешь эти свои свинские книжонки про тьму и страдания, но не видишь, как страдаю я!!!
Со стены с грохотом сорвалась лампа, стрельнул искрами оборванный провод. Посыпались со стола бутылки. Фауст неподвижно замер в наступившем мраке и тихо надеялся, что следующим провалится потолок и прекратит его мучения. Уитни была права, он свинья и эгоист. Лишить жену посмертного покоя, подарив ей лишь иллюзию настоящей жизни...
- Милая...
Воцарившаяся тишина больно ударила по ушам.
- Я сделаю это второй раз. Смерть будет в ярости, но я сделаю это. Мне не хватает последнего ингредиента, но Нэко его достанет. Ты еще помнишь, как готовить амброзию?
***
Настроение в особняке было странное. Праздничное - и одновременно подавленное. Фауст бродил по дому, хлестал вино, его тошнило, но писатель, протрезвев, напивался снова. Марлон тенью шатался за отцом, пока тот, крайне грубо и зло, не велел ему убираться в свою комнату и сидеть там. Миссис Уитни закрылась на кухне. Нэко забрался на крышу и оглашал окрестности заунывными песнями, точно на улице был март. Фауст, доведенный руладами парня до белого каления, в голос пообещал его кастрировать, бутылка не долетела, но концерт прекратился, обиженный дворецкий сгинул в сумерках.
Уитни стояла у плиты и задумчиво глядела на исходящую прямо-таки ангельским сиянием амброзию. Запахи витали божественные. Сейчас, вот сейчас, она съест этот кусочек, мгновение полной темноты - и женщина снова сможет обнять мужа. И пойти с ним в постель, и даже, возможно, зачать еще одного ребенка. Девочку.
Старший сын уехал в Сан-Мишуно и избегал родителей, за что Фауст ему был безмерно благодарен. Роланд быстро сделал себе имя - на картинах с изображением обнаженной беременной жены. Дочь сошла с ума и отказывалась покидать пределы своего кладбища, а ее лучшими друзьями были городские покойники. К тому же, Белла не одобряла первого воскрешения матери, и каждая семейная встреча превращалась в бесконечное брюзжание. Младший сын погиб в огне, жертва семейного проклятия, и теперь шлялся такой же бесплотной тенью. Да, нужен еще ребенок. Определенно. А, может... Уитни хихикнула, идея показалась ей забавной. Сейчас она наденет самое красивое белье и позовет мужа. И они сделают это сразу после того, как она воскреснет, когда зов жизни так силен, и тогда она наверняка сможет зачать! Вдохновленная идеей, миссис Кромвель воспарила сквозь потолок на второй этаж.
Не прошло двух минут с момента ее ухода, как в кухне материализовалась новая бесплотная тень.
- Мама? - тихо позвал Марлон. - Папа?
Никого. Юноша бесшумно поплыл к холодильнику, но на полпути остановился. А что это так ярко сияет на столе? Вау! Какая штука! Должно быть, у родителей праздник!
- То, что надо, - зловеще сказал Марлон сам себе и поставил тарелку на стол.
Вкус был... странный. Как будто одновременно ешь самые любимые блюда, запивая их нектаром богов. Юноша зажмурился от удовольствия, отправил в рот еще ложку.
- Вот теперь отец точно тебя убьет.
Марлон аж подскочил. Нэко сидел рядом и взгляд у него был печальный.
- Ты знаешь, что это?
- Нет, но это очень вкусная штука! Хочешь?
- Нет, - покачал головой дворецкий. - И тебе не стоило бы. Но поздно. Ешь.
- Почему не стоило?!?
- Это амброзия, мой пока еще призрачный друг. И, коли ты ничего не знаешь, предназначалась она не тебе.
- Амброзия?!?
Потрясенный, Марлон уронил ложку и, раскрыв рот, смотрел на Нэко. Тот лишь пожал плечами.
- Э-э-э... отец, вроде бы, готовит ее, иногда, чтобы... ну, чтобы оставаться... э-э-э...
- Не только. Амброзией воскрешают призраков. И, сдается мне, сейчас ты подложил своим родителям свинью. Я бы даже сказал, целого вепря.
- О-о-ой, что это?!?
Марлон встал. Театрально схватился за живот - и вдруг взмыл ввысь, в ореоле радужного света. В тот же миг за дверью раздался веселый голос Уитни. Нэко вскочил, метнулся в сторону окна, рванул вверх ставни и ловко выскочил в ночь.
- Мама!!! Папа!!! О-о-ой!!!
- Твою мать, - тихо и обреченно сказал Фауст, глядя на висящего под потолком сына.- Уитни, какого демона ты скормила амброзию этому оболтусу? Я уже постель розовыми лепестками обсыпал и ванну набрал...
Марлон крутанулся вокруг своей оси, ярко вспыхнуло, на миг ослепив родителей, откуда-то из темноты раздался знакомый бас, раздраженно рявкнувший что-то вроде "как же ты меня задолбал, писатель" и с деревянным грохотом на пол приземлился вполне реальный подросток. Из плоти и крови. Неимоверно грязный - но живой. Тяжело поднялся на ноги, потер ушибленный зад. С опаской покосился на мрачного Фауста.
- Мама? Папа?
- Марлон, мальчик мой!!! - с восторгом завопила Уитни и бросилась обнимать сына.
Впрочем, ей это не совсем удалось. Писатель привалился к двери, скривив губы. Марлон виновато опустил глаза:
- Простите меня. Я не знал, что это такое...
- Теперь знаешь.
- Это было для мамы?
- Именно. И она родила бы мне еще с пяток таких же идиотов, так что твое призрачное существование я точно бы пережил, сын мой.
- Сделаешь еще... - робко сказал Марлон, на всякий случай отступая к столу.
Прямо из стены вылезла костлявая ладонь, обтянутая полуразложившейся кожей в трупных пятнах и криво вывела поперек картины:"Хрен тебе, Кромвель, лимит исчерпан". Фауст развел руками - мол, видишь, сынок? И с плотоядной улыбкой голодного крокодила поманил подростка к себе.
- Не-а, - покачал головой Марлон.
- Сын мой, - нравоучительно сказал писатель, подходя так, что бежать парню было некуда, - бывают вещи, о которых таким, как ты, лучше забыть. Поверь мне.
Вскинул пальцы к вискам и Марлон даже ахнуть не успел, как вокруг головы отца вспыхнуло яркое сияние, противный визг ввинтился в уши, а дальше наступила блаженная темнота...
***
- Ну должны же быть хоть какие-то плюсы в том, что я не человек, - угрюмо сказал Фауст, присаживаясь на край кровати сына.
- Несомненно, мистер Кромвель, - вежливо согласился Нэко. - Что с ним будет?
- Ничего критичного. Он просто забудет. Все. С момента, когда вышел во двор, чтобы пожарить мясо. Ему незачем знать, что возвращение с того света - не такой уж сложный процесс.
- Мистер Кромвель, можно вопрос?
- Можно.
- А почему вы раньше не вернули миссис Кромвель к жизни, если это вполне реально?
- Потому, что у Смерти свои правила и второго шанса он не дает. Будь я человеком - цену заплатил бы страшную, еще в первый раз. Хотя знаешь... сдается мне, что ее все-таки заплатили. Но - за меня.
- Безумная Белла?
Вместо ответа Фауст кивнул. Тронул влажный лоб сына, поднялся и вышел.
Уитни стояла на балконе, обнимая себя за плечи. Писатель подошел к жене, встал рядом, не глядя на нее.
- Это судьба, любимый. Жить вот так. Вместе - и, в то же время, в разных мирах. Думаю, нам нужно смириться.
- Ты так плохо меня знаешь?
- Перестань испытывать терпение Смерти. Каталина вполне здравая девица, да и у Марлона еще будут дети. Он отыграется на них, на внуках, ты хочешь этого?
- Плевать мне на внуков, любимая, - совершенно искренне сказал Фауст. - Мне на всех плевать. Кроме тебя.
- Я все время забываю, что ты не человек и нельзя подходить к тебе с нашими мерками. Бедный мой, бедный Зигги. Пойдем спать. И возьми себе отдельное одеяло...