Почти каждый день проходил в компании Джонни. Он рассказывал мне о жителях города: о братьях Кьюриос, которые приходятся ему дядьями, о своем папе, который первым «подцепил» зеленокожесть, о своей возлюбленной Офелии и ее загадочной тетушке Оливии, о бедняжке Типусе, на котором ставят эксперименты Колби, и генерале Гранте, который все это покрывает.
Я слушаю его, разинув рот, а Джонни только пожимает плечами.
– Во всяком случае, так говорят. На заборах тоже много, что пишут. Это не значит, что всему стоит верить.
Обычно мы встречаемся на свалке. Джонни приносит с собой мороженое, прилично подтаявшее за то время, что он доезжает на велосипеде от магазина. Стрейнжтаун – воистину странный город, здесь нет ни одного мороженщика. Хотя, если вспомнить, что +35 в тени – это средняя летняя температура, удивление проходит. Кто захочет в такую жару стоять на солнце? Пусть даже и с огромным холодильником, забитым мороженым.
Джонни мечтает уехать. Куда угодно, лишь бы подальше от этой дыры – я не сразу поняла, что под дырой он подразумевает город, а не дыру в земле неподалеку от свалки и моего дома. Сдать выпускные экзамены, взять под руку Офелию и умчаться вместе с ней, куда глаза глядят.
– Я хотел бы купить дом на колесах и объездить на нем весь мир, – говорит он.
Мы ложимся на траву и смотрим на звездное небо. Обычно к темноте Джонни уже уходит, но он поругался с родителями и Офелией из-за университета – все, как один, уговаривают его пойти учиться после школы, но сам он против.
– Это не то, что я хочу, понимаешь? – я киваю, и он, довольный моей поддержкой, продолжает. – Чтобы идти учиться, нужно для начала решить, кем я хочу стать, а откуда мне знать это, если я до сих пор не видел мир? Мои знания о жизни ограничиваются рамками Стрейнжа. Тут есть военные и ученые, действующие по указу военных. Я хочу посмотреть, что происходит за пределами этого пустынного полигона.
Мне это очень хорошо понятно. Очень. Только мои поиски привели меня именно сюда – в пустынный полигон, а стремления Джонни гонят его отсюда прочь.
Я рассказала ему о своем детстве и смерти родителей. Он показывал мне созвездия и рассказывал связанные с ними легенды. Впервые с тех пор, как Урсула уехала из Цветущих Холмов, одиночество покинуло мое сердце.
Примерно на неделю Джонни пропал. Я начала переживать за него. Вдруг он перегрелся на солнце или свалился в яму, когда шел на свалку? В памяти сразу всплыли картины смерти родителей.
Если бы я только была рядом с ними…
– Алло, блин. Ты вообще в какой реальности?
Передо мной промелькнула знакомая зеленая рука. Опять я провалилась в свои мысли и перестала замечать, что происходит вокруг. Джонни! И в этот раз даже не с парой подтаявших эскимо на палочке, а огромным ведром клубничного мороженого. От радости я затараторила так, что сама себя вряд ли бы поняла, будь у меня возможность послушать мою речь в записи.
– Шшш, – он улыбнулся и приложил палец г губам. – У нас праздник. Я стал кузеном!
Джонни, весь светясь от счастья, поднял вверх руки. Какой он все же забавный и милый, когда не проваливается в мизантропию. У каждого своя персональная дыра?..
Мы устроились на одной из куч, как всегда прежде, Джонни открыл банку и протянул мне ложку.
– Дядя Паскаль в воскресенье родил девочку, я поэтому не приходил. Прости, – последнее слово прозвучало скорее как «профти», потому что Джонни уже отправил в рот первую порцию мороженого.
– Дядя… родил?
– Оу, точно, – он вытер губы рукой, а ее обтер о футболку. – Я же не рассказывал. Дядя Паскаль не всегда был дядей. Это только последние лет пять. До этого он был очень даже тетей. Ну, в смысле, он просил обращаться к нему как к мужчине столько, сколько я себя помню, но только недавно сменил пол. Оставил себе, эээ, органы, позволяющие завести ребенка.
– Ух ты, здорово! Поздравляю!
– С чем? – Джонни сузил глаза и так пристально посмотрел на меня, что пробрало до мурашек. – С тем, что мой дядя на самом деле тетя?
– Нет… я не… прости, я что-то не то ляпнула, наверное… Я просто рада, что у тебя появилась сестренка…
Я мямлила одно за другим оправдания, чувствуя себя максимально не в своей тарелке. Мне очень не хотелось обижать Джонни. Я никого не хочу обижать, а он к тому же мой единственный друг в этом городе.
Он вдруг засмеялся.
– Да расслабься ты, я ж пошутил. Ешь мороженое.
Джонни сел поближе, чтобы мне было проще дотянуться до банки. Остаток дня он рассказывал, как читал малышке Софи книги и кормил ее из бутылочки, пока дядя Паскаль отсыпался. Слушать его сплошное удовольствие. Прямо как есть клубничное мороженое в жаркий летний день.
* * *
С тех самых пор, как я подружилась с Урсулой, в мою привычку вошло ждать последний месяц весны. В мае заканчивается хоккейный сезон. Сначала я сидела с подругой рядом и смотрела – скорее на нее, чем на экран, потому что все равно мало понимала происходящее, но была рада видеть ее счастливой. Спустя годы я так и осталась наблюдать за Урсулой все с того же старенького дивана, только она была уже по другую сторону экрана. Теперь Урсула носилась по льду как ошалелая, крепко сжимая в руках клюшку. В правилах я по-прежнему не смыслила ничего, но если раздавался оглушительный звук, а следом за ним включали гимн команды Урсулы, значит кто-то забил шайбу и нужно радоваться.
Я: неуклюжая, тихоня, неуютно себя чувствую в толпе, со смешным носом картошкой.
Урсула: спортивная, ловкая, душа компании, красавица.
Всем кругом удивлялись, почему мы дружим. Только нам все было очевидно: мы дружим, потому что иначе просто быть не могло.
– Мы же идеально подходим друг другу, – всегда серьезно объясняла Урсула, а затем ее голос тут же смягчался, становился привычно задорным. – Примерно как… как чипсы и кола! Кто-нибудь вообще станет есть чипсы, не запивая их колой? Или пить колу без чипсов? Бессмысленный перевод продуктов.
И вот мы, чипсы (я) и кола (Урсула), дружим с первого школьного дня и будем дружить до последнего вздоха.
* * *
– Давно ты начала интересоваться хоккеем?
– Я им не интересуюсь.
– Э…
– Там моя подруга. Видишь? – я показала пальцем на Урсулу. Во всяком случае, попыталась. На таком маленьком экране это так сложно сделать.
– Вау, да ты знакома со знаменитостью! Крутяк! А можешь нас познакомить? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
Так начался день четвертьфинала. Я заранее попросила Джонни прийти к определенному времени и захватить с собой телефон, чтобы можно было посмотреть игру. Телевизора-то у меня нет, а даже если бы был, ему не на чем работать.
Вообще-то мне бы в самом деле хотелось познакомить Джонни и Урсулу. Они мои единственные друзья. Вот было бы замечательно, подружись они друг с другом. Они похожи: две звездочки, на которые хочется смотреть.
Я – чипсы (их всегда мало в пачке, чтобы случайно не сломать).
Урсула – кола (потряси и будет взрыв).
Джонни – шоколадный батончик (полный изюминок и орешков).
* * *
«Дорогая Урсула!
Да, я знаю, как ты всегда закатываешь глаза, когда я начинаю письма с этих слов. По твоему мнению, от них веет старомодностью, еще только осталось нарядиться в пышное платье и отправиться на бал. Можешь так и сделать. Ты же любишь эпатировать публику.
Сейчас, когда я пишу эти строки, у тебя еще осталось несколько игр, но к моменту, когда письмо дойдет до Сан Мишуно, чемпионат уже должен закончиться. Уверена, что твоя команда победит – разве может быть иначе?
Я поселилась в Стрейнжтауне. Тебе, привыкшей к нашим суровым зимам, здесь было бы тяжело. Пустыня, ни единого водоема и абсолютно точно никаких катков. Тем не менее я очень хочу с тобой встретиться. Приезжай. Отпразднуем твою победу банкой клубничного мороженого. Оно здесь самое вкусное на всем белом свете (не в последнюю очередь от изнуряющей жары).
Твоя старомодная лучшая подруга Сага.»
