Самые страшные воспоминания – те, в которых есть счастье. Предаваться им особенно больно: ведь то счастливое прошлое вернуть невозможно, и ты мучаешься, жалея о необратимости времени. Когда же в памяти твоей лишь боль и утраты – ты можешь быть спокоен, так как они остались позади.
(Из дневника Айрин).
Детский плач снова резко ворвался в беспокойный полусон Айрин. Она уже давно перестала считать, сколько раз за ночь он заставлял её просыпаться, а потом пытаться вновь погрузиться в сон, слушая гулкий стук собственного сердца и тайком вытирая слёзы, стекавшие по вискам из тяжёлых, опухших век. Несколько недель назад в их доме, прямо на дощатом полу кухни, наскоро застланном простынями, рубашками и прочим тряпьём, родился на свет новый член семьи Штольц: малышка Нерис, слабенькая бледная девочка с удивительной красоты зелёными глазами. Это маленькое чудо невозможно было не любить, несмотря на её весьма беспокойный и неугомонный характер, однако радость появлению Нерис в семье пересиливала атмосфера страха. Гедеона беспокоило будущее семьи и утерянные надежды на наследника, который пойдёт по его стопам; Маргарита волновалась о здоровье Нерис и о приближающейся голодной зиме; а Айрин – обо всех них, но главным образом – об отце. Всё чаще можно было увидеть Гедеона, что-то тихо шепчущего и уставившегося на свою тень немигающим взглядом, в то время как с дочерьми и женой он разговаривал всё меньше, а к новорождённой малышке предпочитал не подходить вовсе. Всё чаще можно было услышать всхлипывания, доносящиеся с чердака или кухни и заглушаемые звонким плачем младенца, который изводил Маргариту и Айрин, лишая их сна и покоя вот уже почти месяц. Что же касается Гедеона, то он давно потерял всякий покой. Его ожидания оказались тщетными, его мечтам не суждено было воплотиться ни в его жизни, ни в жизни сына, и это горькое, безвыходное и окончательное разочарование стало последней каплей для его страждущего сознания, пришедшего к неизбежным заблуждениям и хвори. Сдерживаемая в глубинах души долгие годы, спрятанная в самые дальние и тёмные уголки сознания, теперь болезнь выползла оттуда, захватив своими длинными чёрными пальцами мысли Гедеона, безжалостно скомкав его здравый рассудок, и по-хозяйски расположилась в его сердце по соседству с печалью и тоской. Маргарита и Айрин ощущали её бесплотный призрак, порой находивший пристанище в Гедеоне, но не решались произнести её имя вслух, словно опасаясь того, что слово «безумец» станет необратимым заклинанием, которое безвозвратно вселит в душу Гедеона страшную тёмную тень.
Айрин вскочила с кровати с намерением отодвинуть плотную полотняную ткань, наподобие шторы занавешивающую узкий проём окна, и определить примерное время суток. Она резко дёрнула занавеску. За окном царил тяжёлый осенний полумрак, казавшийся густым, словно остывший кисель, но даже он заставил девушку прищурить уставшие воспалённые глаза, привыкшие к отсутствию всякого освещения в доме. Наверное, сейчас утро. Или день…
Порывы ветра время от времени швыряли скопление дождевых капель в сторону какой-нибудь твёрдой поверхности и тем самым дополняли завывания ветра и свисты шумом и частой дробью. Заслушавшись этой песней, Айрин не заметила, как требовательный плач её младшей сестры сменился тихими всхлипываниями, а затем перешёл в довольное, торопливое причмокивание. Неизвестно, сколько ещё минут или часов она простояла бы у окна, заворожённая звуками разгулявшегося ненастья, если бы оклик матери не выдернул её из бесформенных гнетущих мыслей.
-Айрин!
Девушка моргнула и, медленно проведя ладонью по шершавой поверхности шторы, обернулась. Маргарита зажгла пару свечей, и теперь в их тусклом сиянии, слившемся со слабым синевато-серым светом, исходившим из оконного проёма, можно было разглядеть её бледную, укутанную шалью фигуру, осторожно кладущую младенца в свою тёплую постель.
-Ты помнишь, какой сегодня день?
Айрин непонимающе пожала плечами.
-О боги, как же можно… сейчас…, - засуетилась Маргарита, что-то поспешно выискивая под кроватью. Спустя пару минут она уже держала в руках небольшой свёрток.
-Сегодня день твоего рождения, белочка, - улыбнулась она и протянула его дочери. Внутри Айрин всколыхнулось какое-то чувство – наверное, это должна была быть радость. Но, не успев перейти в стадию осознания, она была поглощена привычной разбитостью и апатией.
-Спасибо, мама, - проговорила девушка, обняв Маргариту, и принялась развязывать подарок, завёрнутый в тонкие бумажные листы, перетянутые бечёвкой. Ей так хотелось расплакаться. Она помнила, как ровно год назад, в солнечный, брызжущий яркими, тёплыми красками осенних листьев день, они всей семьёй поехали в предместья Таура на праздник Листопада. Они смотрели на представление кукольников; радостно хохоча, бросали друг в друга сорванные с кустов ягоды буравницы; подбрасывали над головой охапки разноцветных листьев, а потом кружились в них и смеялись, смеялись, смеялись…
-Дочка, тебе не понравилось? Я сшила её сама, - растерянно произнесла Маргарита, помогая Айрин достать из свёртка новую белую рубашку. Девушка была больше не в силах бороться с пеленой, предательски застилавшей её глаза.
-Нет, мне очень нравится, - улыбнулась она, проведя по векам тонкими, холодными пальцами и пытаясь как можно незаметнее смахнуть слезинки.
-У меня есть для тебя ещё подарок, - с этими словами Маргарита подошла к небольшому комоду и, выдвинув самый маленький ящик, извлекла из него нечто, напомнившее Айрин крупную серебряную монету. – Вот, возьми.
На раскрытой ладони женщины, протянутой к дочери, покоился небольшой серебряный кулон, на котором можно было разглядеть оттиск в виде распахнувшей крылья птицы. Айрин осторожно взяла кулон в руки, боясь уронить его, словно он был хрустальный: ничего подобного девушка никогда в жизни не видела. Искусно выгравированная на украшении птица была, судя по всему, соколом. Айрин с восхищением разглядывала её и всё не могла взять в толк, как же мастеру удалось на такой небольшой поверхности выделать столько мелких деталей, буквально оживлявших изображение. Ей казалось, что сокол, величественно расправивший свои могучие крылья, вот-вот вырвется из этого серебряного плена, закричит, выпорхнет из дома и взлетит над деревней, над предместьями и городами, подставит перья встречному ветру и будет неторопливо парить высоко-высоко в небе, окидывая землю горделивым взором.
-Его мне подарила мама, - глаза Маргариты наполнились теплом, а мысли унесли её в далёкое прошлое. – Я тогда ещё была совсем ребёнком. Мне исполнилось лет семь… К тому моменту я провела в семье Дивесс почти два года и уже начала забывать свою родную мать. Хотя даже не хочется называть «мамой» женщину, которая так со мной обошлась…
Маргарита задумчиво перевела взгляд на дочь.
-Просто бросила меня, ушла и не вернулась. Но за те два года, что я провела у приёмных родителей, к счастью, я почти забыла, как она выглядит. Папа Пьер и мама Исильма стали для меня самыми родными, я обожала их, а они меня.
-А Фердинанд? – поспешила спросить Айрин.
-Ах, ну да, пожалуй, только он нарушал нашу семейную идиллию, - улыбнулась женщина. – Он ужасно ревновал родителей ко мне и всё норовил подстроить какую-нибудь пакость. И подстроил-таки, правда, уже после смерти родителей… Но тогда они считали его просто неугомонным шалунишкой, не более, и даже не подозревали, во что могут вылиться эти шалости. И вот, на второй год моего пребывания в семье, на мой седьмой день рождения, мама подарила мне этот кулон. Помню, я тогда только что проснулась – вот как ты сейчас, а мама уже одела его на меня и подвела к зеркалу, чтобы я посмотрела. Я была сонная, а она всё шептала мне на ушко, какая я красавица и рассказывала удивительные истории о том, что кулон достался ей по наследству от отца и о том, кому он принадлежал до него. Я уже почти не помню этих историй, но тогда мне казалось, что этот символ такой загадочный и сказочный, что с ним связаны странные, таинственные события…
В глазах Айрин загорелся озорной огонёк любопытства и мечтательности.
-Жаль, что ты не помнишь, - вздохнула она, вглядываясь в очертания сокола и проводя пальцем по шероховатой поверхности подвески. Она была очень старой, о чём свидетельствовал тёмный налёт, покрывавший серебро, а края её были в нескольких местах едва заметно сколоты, что нарушало идеальную форму круга, но всё это лишь придавало украшению загадочности.
-Зато ты сама можешь выдумать любую историю, - женщина притянула к себе дочь и поцеловала её. – А завтра ты сможешь поехать на праздник, - как-то по-заговорщицки улыбнулась она, словно бы приберегала эту новость напоследок, как самую приятную.
-Одна? – изумилась Айрин.
-Девочка моя, ты уже совсем взрослая… - Маргарита провела ладонью по её рыжим растрёпанным волосам. – Мне нужно остаться с малышкой, а отца вряд ли сейчас интересуют веселье и праздники. Я попрошу соседа отвезти тебя и присмотреть за тобой.
Айрин не знала, радоваться ей или нет: она каждый год ждала праздника Листопада и поездки в предместья, но впервые ей предстояло отправиться туда одной, и это обстоятельство тревожило её.
-Может быть, какого-нибудь знатного юношу занесёт в наши края и он обратит внимание на красоту моей ненаглядной дочки, - продолжила женщина. – Ты не должна выходить замуж за любого простолюдина, который полюбит тебя, ты достойна гораздо большего. Все мы достойны большего…
Девушка укоризненно взглянула в глаза матери, поблёскивавшие в мерцающем свете свечей.
Входная дверь открылась, на долю секунды впустив в дом шум дождя и крупные капли, прорвавшиеся внутрь вслед за Гедеоном. Айрин поспешила в своё убежище на чердаке.
* * *
Радостные крики, звонкий смех, заливистые мелодии флейты и задорный барабанный ритм Айрин услышала ещё издали, сидя в повозке. Сердце её бешено колотилось от нетерпения, и казалось, что они движутся настолько медленно, что, спрыгни она на дорогу, то добралась бы до предместий гораздо скорее. Погода будто бы специально устроила для всех жителей Коприи и предместий праздничный подарок: неожиданно тёплые и ласковые лучи осеннего солнца окутывали дома, деревья и счастливые лица людей мягким рассеянным светом, а кудрявые облака были настолько белоснежными, что казались нарисованными в пронзительно-синем небе умелой кистью искусного художника. «Смотри, как Кайрос милостив к нам!» - то и дело повторял хозяин повозки, тот самый сосед, согласившийся отвезти Айрин на праздник. Девушка же не слушала его, а только восторженно озиралась по сторонам, стараясь ничего не упустить из виду. Всё-таки этот день был и всегда останется для неё волшебным и особенным.
По мере приближения к предместьям праздничный гул всё усиливался, и уже можно было различить отдельные выкрики, принадлежавшие особо голосистым торговцам:
-Варенье! Сладкое варенье!
-Покупаем тёплые кафтаны! Вязаные костюмы!
-Редкие растения! Поспешите, приобретите!
Повозка въехала в толпу людей, дальше продвигаться на ней было уже невозможно. Айрин поспешила спрыгнуть на землю.
-Эй, будь осторожна! – услышала она позади себя тонущий в общем гуле басистый голос соседа и тут же забыла о нём. Девушка пробиралась сквозь плотную людскую толпу, стараясь подобраться поближе к палаткам торговцев, у которых она частенько находила различные диковинные вещи. Не обязательно что-то покупать, когда можно просто полюбоваться на красивые безделушки. К тому же, всегда можно получить парочку сладостей в подарок от добродушных лавочников. Встречавшиеся ей на пути люди улыбались, будто были её старыми добрыми друзьями, кто-то даже хлопал по плечу, а один бойкий мальчишка лет девяти вручил девушке букет из широких, хрустящих и необыкновенно ярких осенних листьев. Воздух был наполнен одурманивающими запахами сырой земли, поношенной одежды, свежевыпеченного хлеба, орехового мыла, сандала и ещё какими-то неведомыми, ускользающими ароматами, то сливающимися в один густой запах ярмарочного веселья, то рознящимися тонкими нитями в почти безветренном пространстве. Нарядные, нарумяненные лавочницы с поразительной ловкостью и быстротой распродавали разноцветные леденцы на палочках, ароматные булочки с корицей, нанизанные на проволоки сушёные грибы и печёные яблоки. Темнокожие, с пышными чёрными усами, гости из Тумбалии, разодетые в дорогие атласные национальные костюмы, предлагали всего за 10 медных монет позволить белому анвису* прочитать свои мысли. Анвис был старый, почти ослепший, и, когда один из тумбалийцев касался его, лениво поднимал покрытую загрубевшей чешуёй голову, настороженно раздувал ноздри и ударял хвостом по земле, поднимая в воздух клубы пыли. Двое босоногих близнецов с выжженными бровями и ресницами лет двадцати с небольшим зазывали сыграть с ними в кости и выиграть некую весьма необычную вещицу, которой, скорее всего, не существовало на самом деле и которая вряд ли помещалась в их прохудившихся карманах. Были здесь и шустрые карманники в серых невзрачных плащах; и молодая черноволосая девушка истощённого вида с матерью, гадающие по теням и отпечаткам пальцев; и столичные парфюмеры, продающие по невероятно высоким ценам маленькие бутыльки с благовониями; и музыканты, разливающие среди шумной толпы протяжные звуки рожка, соединяющиеся с плавными переливами кифары и перебиваемые сумбурными ударами кротал.
Айрин почувствовала лёгкое головокружение, когда внезапно чьи-то цепкие пальцы сомкнулись на её запястье и потащили куда-то в сторону. Девушка вскрикнула и что есть силы дёрнула руку, пытаясь высвободиться. Видимо, кто-то ухватился за неё по ошибке, а может, просто карманники пытались отвлечь её внимание. Оглянувшись и так и не найдя в пёстрой толпе того, кто мог её схватить, Айрин прислушалась.
-… настоящие чудеса! Поспешите на представление! – пронзительно выкрикивал глашатай. – Игра с огнём! Невероятные превращения!
Через несколько мгновений Айрин оказалась вытеснена людьми на небольшой клочок земли, по которому не сновал туда-сюда разномастный народ, и где она смогла, наконец, спокойно вздохнуть и оглядеться. Перед ней возвышался деревянный помост – своего рода сцена, по которой важно расхаживал, размахивая красным флажком, тот самый глашатай: невзрачный мужчина среднего возраста, среднего телосложения, одетый довольно-таки средне. В тот момент Айрин подумалось, что зазывалы всегда представлялись ей более яркими и энергичными. Над сценой были растянуты пёстрые треугольные флажки, неизменный атрибут Ласселанты**, вызвавший у Айрин прилив тёплых детских воспоминаний. Когда она впервые обратила на них внимание, ей было лет пять. Впечатлённая яркими цветами флажков, маленькая Айрин долго упрашивала отца поднять её к ним, чтобы она смогла их потрогать, а Гедеон сердился и всё повторял, что думал, будто его дочь – уже взрослая умная девочка. Когда же малышка, поднятая на плечи ворчащего отца, смогла прикоснуться к заветным флажкам, восторгу её не было предела, и от избытка чувств она даже расплакалась, за что была несправедливо названа капризным ребёнком.
-Эй, барышня, не желаете перемолвиться словечком с говорящей жабой Базильдой?
Перед Айрин склонился одноглазый старик с дряблой, обвисшей кожей, покрытой пигментными пятнами, и было в нём что-то от той самой жабы, что величественно восседала у него на руке, перемотанной тряпками, и неторопливо сдувала и раздувала свою толстую, склизкую шею.
-Всего один медяк, барышня… Старик, пытаясь быть очаровательным, улыбнулся своим беззубым ртом и протянул вперёд дряблую руку.
Девушка, скорее желавшая избавиться от него, чем впечатлённая возможностью услышать человеческую речь из уст жабы, сунула ему монетку. Старик что-то шепнул Базильде, после чего белёсая плёнка, покрывавшая её зрачки, расползлась, и жаба лениво пошевелила задней лапой.
-Кххааа, кхххуак, - изрекла Базильда.
-Она говорит, что вы – очень красивая барышня, - перевёл старик и поспешил ретироваться.
Айрин, ничуть не раздосадованная и ожидавшая чего-то подобного, только усмехнулась. Пока она беседовала с жабой, к помосту подтянулся любопытствующий народ. Рядом с глашатаем по сцене теперь расхаживал сосредоточенный мужчина, нервно теребя отросшие белые волосы, висевшие клочками.
-Сегодня вашему вниманию предстоит выступление легендарных фокусников из далёкого Дантара! – выкрикнул глашатай. – Вы увидите удивительные превращения животных, слияние стихий и огненное шоу! Прошу вас, встречайте! Непревзойдённый Маркурио покажет нам волшебный мешок, в котором умещается всё, что угодно! Музыка!
Под разреженные аплодисменты немногочисленных зрителей трио музыкантов, устроившихся у края сцены, слаженно заиграли что-то быстрое и заводное. Беловолосый мужчина, который, по всей видимости, и был тем самым непревзойдённым Маркурио, поклонился и достал из пыльного рюкзака обычный потёртый мешок, в котором поместился бы разве что кочан капусты среднего размера. Зрители стали переглядываться и перешёптываться. Маркурио уверенным жестом попросил соблюдать тишину и спокойствие и сунул в мешок руку почти по самое плечо, неслышно нашёптывая что-то себе под нос. Затем он присел на корточки и положил мешок на сцену, не доставая из него руку и не прекращая шептать. Люди наблюдали за ним, затаив дыхание. А Маркурио тем временем начал что-то натужно вытягивать из мешка. Когда из него показалось нечто, напоминающее край крепкой дубовой скамьи, зрители изумлённо охнули. А через пару минут они отбивали себе ладоши, созерцая длинную, в полтора человеческих роста, тяжеленную скамью на сцене.
Подарив восторженной публике скупой поклон, Маркурио присел передохнуть на ту самую скамью, а на замену ему вышли двое маленьких жилистых акробатов: юноша и девушка, которая после всех восхитительно точно и так непринуждённо проделанных сальто принялась превращать попугая в коршуна, а коршуна – в глиняную вазу. А когда зрители стали закидывать сцену цветами, листьями и монетками, она подобрала с досок несколько семицветов и обратила их в бабочек с разноцветными крыльями.
-А теперь мы покажем вам настоящее чудо алхимии – дикое смешение стихий! Вода и огонь сольются воедино! Маркурио, просим!
Мужчина, наступая на разбросанные по доскам монеты и цветы, вышел на самую середину площадки и приложил палец к губам, прося тишины. Он долго стоял в полном безмолвии и в неподвижности, закрыв глаза и переминая пальцы, а веки его подрагивали от напряжения. Наконец он распахнул глаза, выпрямился и размашисто раскинул руки, словно собирался обнять весь мир. Глашатай, предварительно попросив у одного из зрителей флагу с водой, обошёл Маркурио, выливая воду на его раскинутые руки. Затем он обошёл фокусника, размахивая над ним зажжённым факелом, пока языки пламени не коснулись края его отсыревшего рукава. В то же мгновение пламя поползло вверх, к плечам Маркурио, приобретая ярко-голубой оттенок.
Оно отражалось на недоверчиво-восторженных лицах публики, силившейся понять, как можно сотворить такое чудо. А Маркурио продолжал стоять, объятый этим ведьмински-голубым огнём, и губы его расплылись в широкой, хитрой улыбке. В тот момент Айрин даже почудилось, будто он улыбается именно ей, но взгляд непревзойдённого фокусника был устремлён куда-то вдаль. Когда же Маркурио резко опустил руки, будто стряхивая с себя огонь, и пламя исчезло, зрители стали кричать, срывая голоса, прыгать и стараться аплодировать как можно громче.
-Спасибо! – из уст Маркурио, молчавшего с самого начала представления, это слово прозвучало столь многозначительно, что одна особо впечатлительная женщина совершенно захлебнулась собственным восторгом и была уже недалека от обморочного состояния.
-Спасибо, друзья! – гаркнул глашатай своим звонким голосом, пытаясь пробиться сквозь улюлюканья и не стихающие аплодисменты. – И в заключение нашего зрелища – огненное представление!
Музыканты ударили в барабаны и кроталы, кто-то пустился в пляс, а Маркурио жонглировал настоящими огненными шарами и выдыхал вихри пламени.
Айрин заворожённо наблюдала за этим странным дантарским фокусником в грубой, аскетически простой мантии из мешковины (довольно странное одеяние даже для Коприи), и чувствовала, как ей завладевает жажда поговорить с этим человеком, расспросить его об их представлениях, о фокусах… Быть может, он поделится с ней секретом превращения коршуна в вазу? Хотя с чего она решила, что он вообще заговорит с ней? Наверняка к нему ринутся поклонницы сразу же после окончания представления. Чего стоит только та пышногрудая дамочка, чуть не лишившаяся чувств…
Не желая лишний раз расстраивать себя, девушка развернулась и направилась в сторону, откуда она предположительно пришла.
-Эй, рыжая! Псст!
Обернувшись, Айрин увидела ехидное лицо акробата. Он говорил громким, скрипучим шёпотом и всё время приподнимался на носочки, будто хотел показаться выше.
-Что же ты уходишь раньше времени? Вдруг впереди ещё самое интересное?
-Я… мне совсем некогда.
-Врёт и не краснеет! – расхохотался акробат. Смех его был таким же скрипучим, как и голос, и даже напоминал больше кашель. – Тебе ведь больше всех понравились наши выступления, у тебя это на лбу написано. Идём, – акробат быстро, не оглядываясь, направился к небольшому каменному строению прямо за сценой. Девушке ничего не оставалось, как последовать за ним.
-Вот здесь мы живём, – сказал он, распахнув деревянную дверь и указывая на спальники, разостланные прямо на полу. – Обычно мы ночуем в палатках, но местные стражники оказались весьма щедры и выделили нам одно из складских помещений.
В углах комнатки скучились копья, алебарды, мечи и щиты, а вдоль стен аккуратно выстроились деревянные бочки с вином. На одной из этих бочек сидела, изучая столичную газету, девушка-акробатка, окинувшая Айрин недружелюбно-пытливым взглядом и кивнувшая ей в знак приветствия. Свет проникал сюда лишь через узкие оконные проёмы, расположенные под высоченным потолком. В целом комнатка выглядела довольно мрачной и пустой, что было удивительно: ведь у странствующих фокусников должно было иметься с собой множество вещей.
-Зачем ты привёл её? – равнодушно поинтересовалась акробатка, не отрываясь от газеты.
-Девушка была чем-то расстроена, хотя представление ей понравилось… А наша работа – поднимать настроение публике, разве нет?
Акробатка никак не отреагировала на его ответ.
-Кстати, я Илбрек, а это – моя старшая сестра, Илбренн.
-Айрин! – улыбнулась девушка.
-Вообще нас гораздо больше, просто сегодня многие решили расслабиться в таверне, а некоторые вообще остались в Дантаре. Вот лентяи! А мы тут отдуваться должны!
Илбрек импульсивно махнул рукой, возмущённый поведением своих коллег.
-Может, хочешь чая?
Айрин не успела ответить, так как дверь распахнулась, впустив в помещение живительный свет и Маркурио вместе с глашатаем. Вблизи Маркурио выглядел гораздо старше, а зазывала – наоборот, гораздо моложе и здоровее.
-Айрин, наш самый преданный зритель и самая горячая поклонница! – поспешил Илбрек представить гостью. – Маркурио и Оттар, самые гениальные фокусники из ныне живущих!
-Вы пришли по делу, барышня, или просто так? – осведомился Оттар. Похоже, что он, как и сестра Илбрека, относился с подозрением к посторонним в их временном жилище. Зато Маркурио проявлял полное безразличие.
-Я привёл её, – проскрипел Илбрек. – Неподобающе печальной она выглядела после наших выступлений, а ещё и хотела уйти, не попрощавшись.
Оттар кивнул и принялся доставать из рюкзака реквизиты. На пол полетели флажки, ленты, волшебный мешок, пустая фляга, спички, глиняные вазы, монеты разного достоинства…
-Маркурио! Можно с вами поговорить? – неожиданно громко вскрикнула переволновавшаяся Айрин, чем привлекла к себе внимание всех четверых фокусников, мгновенно уставившихся на неё.
-Да? – рассеянно произнёс беловолосый мужчина, нехотя поставив на бочку бокал вина.
Девушка подошла к Маркурио, изо всех сил стараясь выскользнуть из-под пристальных взглядов акробатов и глашатая, делавших вид, будто они вновь занялись своими делами.
-Я понимаю, что вы постоянно слышите подобные вопросы, – начала Айрин, вглядываясь в удивительно печальные глаза фокусника. Неужели он настолько несчастен, насколько это отражается в его взгляде? Нет, не может быть…
-Я понимаю, что это, возможно, звучит очень глупо, – продолжила девушка. – Но всё-таки, ваше выступление поразило меня… И в моей голове теперь вертится только один вопрос: как же вы всё это делаете?
Четверо непревзойдённых фокусников в ту же секунду так и прыснули от смеха. Айрин непонимающе улыбнулась.
-Деточка, неужели ты и правда думаешь, что знаменитая труппа фокусников, где каждый её участник является потомственным иллюзионистом, через множество поколений получившим уникальные секреты мастерства… Ты думаешь, что мы просто покажем и расскажем тебе, как мы всё это делаем? – проглатывая слова и борясь с приступами смеха, осведомилась Илбренн. Айрин промолчала.
-Да это же смерть нам всем! Ну, или, по крайней мере, вам троим, – усмехнулся Илбрек.
-Молчать! – резко вскрикнул Маркурио, хлопнув в ладоши. Лица Оттара и акробата тотчас приобрели серьёзные выражения, только Илбренн продолжала хихикать. – Сколько раз я просил не упоминать об этих тварях из совета! Нашли, кого бояться! Да они на версту ко мне не приблизятся! Тоже мне, вершители судеб.
Не на шутку раздражённый Маркурио сделал глубокий вдох и, немного остыв, обратился к Айрин:
-Забудь всё, что мы наговорили. Хочешь попробовать проделать фокус? Скажи – arde naur. Только не расстраивайся, когда у тебя ничего не получится.
Илбренн, не в силах больше сдерживаться, залилась громким смехом, да таким заразительным, что вскоре снова вся труппа звонко хохотала, а пристыженная Айрин не преминула как можно скорее удалиться, хлопнув напоследок входной дверью так, что гулкое эхо от удара прокатилось по полупустому пристанищу фокусников.
* Анвис - пресмыкающееся, очень напоминающее змею, но гораздо крупнее и опаснее.
** Ласселанта - праздник Листопада.
