Грустно вспоминать, какой глупой и жестокой я тогда была. Я отказалась от брата только потому, что он не соответствовал моим ожиданиям, а ведь до моей встречи с Уитни оставалось уже совсем немного.
Но разве могла я тогда знать…
Это был июль, ужасный душный июль, время, когда сердечники прощаются с жизнью, а беременные рожают раньше срока. Я собирала материалы для сенсационной статьи о коррупции в высших армейских эшелонах.
Кто мог подумать, что у одного из участников растраты от невыносимой жары поедет крыша.
Почти все было готово, оставалось последнее интервью, и можно было сдавать материал в печать. В одном из военных городков меня ждал полковник Н. Я предъявила журналистское удостоверение, и меня пропустили; я успела порадоваться, потому что далеко не всегда обстоятельства складывались столь удачно.
В кабинете, где черная кожа соседствовала с красным деревом, меня встретил немолодой мужчина, глядя на которого вы интуитивно понимали: военный. И дело было не в выправке и чеканном строевом шаге, что-то другое исходило от него, какое-то трудноопределимое ощущение силы и власти.
- Что вам угодно, милейшая?
- Мне угодно задать вам несколько вопросов о закупках продовольствия в последнюю военную компанию. Судя по тому, что мне известно, вы участвовали в разграблении бюджета, в то время как солдаты в окопах голодали. Что вы скажете на это?
- Что у вас очень богатое воображение, - улыбается он. Хорошая выдержка.
- Тем не менее ваша переписка с полевыми командирами свидетельствует о другом. Содержимое вашей электронной почты станет достоянием гласности в самое ближайшее время. И все, что мне хотелось бы знать, как далеко вы зашли в своих махинациях… и готовы ли признать их до суда.
- Вы сумасшедшая.
- Отнюдь.
- Я могу доказать вам, что вы ошибаетесь.
- Как же?
- Вся… утерянная провизия была непригодна к использованию. Качество ниже всякой критики. Пойдемте, я покажу. И мое доброе имя будет восстановлено.
- Не может быть.
- Вы лишаете меня возможности оправдаться?
Подгоняемая любопытством, я согласилась.
Как можно было поступить настолько непрофессионально, я не понимаю. Наверное, от жары мои мозги совсем расплавились.
Мы спустились в подвал. По дороге нам встретилась молоденькая русоволосая девушка.
- Ах, Ричардс, и вы тут, - поморщился мой спутник. – Пройдемте с нами.
Девушка послушалась.
Наконец мы оказались в каком-то полупустом помещении, похожем на заброшенный склад. Во всяком случае здесь были старые армейские кровати с вылинявшими одеялами и гора с каким-то тряпьем у стены.
- Ну и где ваша провизия?.. – начала я.
- Мобильник, Сташек, - резко прервал меня полковник.
- Что?..
- Быстро!
Передо мной был совсем другой человек. Стало понятно, что ощущение силы, исходившее от меня, не было обманчивым. Но насколько безжалостнее он был! Эта сила готова была тебя раздавить, уничтожить и пройти мимо, как будто ничего не случилось.
Я попробовала спрятать сумку за спину. Как нелепо! Она тут же оказалась в руках у противника. Он профессионально обшарил меня, ловко блокировав несостоявшийся удар в пах, и вот я уже лежу на полу, отброшенная жестким ударом.
Девушка, которую мы встретили, кажется, собирается закричать, но где там! Точный удар в висок, и она тяжело оседает на пол.
- Что вы задумали, полковник?
Я еле-еле шевелю языком. Дура. Какая же я дура, господи.
- Сейчас увидите.
Улыбка этого человека напоминает оскал.
Он захлопывает за нами дверь.
Десять минут возни, и вот я опять слышу этот ледяной голос.
- За дверью бомба с часовым механизмом, Сташек. Через двадцать четыре часа здесь все взлетит на воздух. Кричать нет смысла, я отпускаю персонал в связи с анонимным звонком с угрозой теракта. Спокойной ночи.
Как этот человек может еще и издеваться?!
- Постойте! – я с трудом поднимаюсь и начинаю барабанить по двери. – Вас заподозрят! Нас найдут. Убийство – это похуже чем растрата!
- Спишут на исламских террористов. А когда вас найдут, мои милые девочки, я уже буду далеко. Жаль Ричардс, но она оказалась не в том месте и не в то время. Всего доброго.
Я слышу удаляющиеся шаги по коридору.
Да уж, Аля, попала так попала.
Девушка в углу застонала.
Она выглядела такой хрупкой и беззащитной.
Мне стало нестерпимо жаль и ее, и себя.
- Где… полковник? – приходя в себя, спросила она.
Я опустилась рядом с ней на колени.
- Он ушел… как вас зовут?
- Уитни.
- А я Аля. Этот козел запер нас здесь, а за дверью установил бомбу. Хочется верить в лучшее, - мой голос дрогнул, - но если честно, мы попали в чертовски паршивую ситуацию, Уитни.
- Он всегда был со странностями…
Девушка поднялась.
- А как ты здесь оказалась?
Я выложила свою историю.
- Хочешь сказать, это по твоей вине мы здесь? – Уитни нахмурилась.
Я пожала плечами.
- Можно сказать и так…
- Ладно, ты не виновата… - я оценила ее великодушие.
- А ты-то кто, Уитни? Служишь? – я не заметила, как мы перешли на ты, но в данной ситуации это было так естественно.
- Нет, вольнонаемная, работаю по контракту. Я медсестра. Здесь должна быть вода и консервы. Пойдем посмотрим, судя по всему, мы тут застряли.
- Неужели провизия в самом деле была испорчена? – пробормотала я.
(Позднее выяснилось, что часть не дошедшей до фронта продукции действительно была на складах, в том числе в этом подвале, но она была каплей в море, учитывая исчезнувшие суммы).
Но хотя бы от голода и жажды страдать мы были не должны.
Мы пытались взломать дверь, звать на помощь, искать выход. Все это было бессмысленно, бесполезно… где-то в глубине души я с самого начала знала, что усилия напрасны. Проклятый маньяк все предусмотрел.
Как чудовищно. Как нелепо.
- Постой, - я остановила Уитни, когда она в очередной раз хотела броситься на дубовую дверь. – Мы просто теряем силы. Надо ждать, когда придет помощь. Она придет. Не бойся.
Уитни заплакала.
Ее лицо стало мокрым от слез, по моим внутренним часам прошло уже больше двенадцати часов нашего заточения, и помощи все не было. Повинуясь безотчетному порыву, я прижала ее к себе.
- Ну же… все будет хорошо. Все будет хорошо. Не плачь.
Но она все не могла успокоиться, такая маленькая, хрупкая, случайная жертва ополоумевшего солдафона, и внезапно все стало неважным: социальные предрассудки, воспитанные с детства стереотипы и даже пол…
Я, правда, не знаю, кто был первым… и ведь минуты назад даже в мыслях этого не было, и решения никакого не было тоже, просто ее руки нашли мои, а мои губы ее… Губы были солеными от слез, ее плечи все еще вздрагивали от плача, но я чувствовала, что постепенно она начинает дрожать
по-другому… Страшное забывалось в моих объятьях, и я ощущала, как эти поцелуи перестают быть только утешением, но становятся чем-то иным.
И было уже не так важно, мужчина перед тобой или женщина, это была такая же одинокая душа, как ты, ранимая и трепетная, остро мечтающая о свободе.
Мы не знали, сколько нам еще осталось, и поэтому можно было быть абсолютно честными: мы были нужны друг другу.
Когда я положила руку на ее джинсы, она ее не убрала.
- Мастерство плавки: Выплавить 30 металлов.
