«Это было одновременно странно и захватывающе: видеть изнанку людей, вещей и даже событий. Теперь мне было достаточно одного взгляда на человека, чтобы в голове возник четкий слепок его души сов семи самыми темными и пыльными чуланами, где копошились самые низкие страхи и прихоти. Неодушевленные предметы не имели собственной ауры, но несли на себе четкие ментальные отпечатки людей, которые так или иначе их использовали. А вот энергия произошедших событий, хрупкая и тонкая материя, пронизывающая все слои бытия, завораживала.
Придорожный столб с указателем поворота был окутан черно-красным сиянием с фиолетовыми всполохами. Сколько автомобилей разбилось здесь мне осталось не известно, но боль, страх, ужас предсмертной агонии навсегда исказил пространство вокруг. Лимонно-зеленая дымка с голубыми проблесками повисла у входа в старый парк – это были сомнения в минуты ожидания встречи, и голубые мечты и надежды. Все был понятно: тут назначали свидания, и энергия волнения и надежд была так сильна, что я видела ее задолго до приближения.
В парке было прохладно и по-осеннему тихо. Я поднялась на деревянный мост, перекинутый через пруд, и закрыла глаза, прислонившись к перилам. Я ждала. Реальность вокруг меня сгущалась словно желе, и я рассеянно смотрела сквозь нее, выхватывая образы и события, свидетелем которых было это место. Вот юноша делает предложение руки и сердца девушке. Нет, я не видела лиц этих двоих, за то четко рассмотрела края бирюзовой ауры молодого человека и малиновое сияние девушки. Цвета яркие, не совсем естественные, но они молоды и влюблены… А вот мутная коричневая хмарь, зависшая над дальней скамейкой: не старый еще, спортивного вида мужчина рассматривает какую-то бумагу. Я не вижу букв, но знаю, что это его приговор – рак в последней стадии, неоперабельный. Чувство боли и разочарования в мужчине так велико, что слепок его ауры висит тут более 10 лет и все не может рассеяться, цепляясь за каждую ветку дерева, нависающего над скамьей, и даже за каждый камешек гравия на дорожке. Я мысленно тянусь к этой не рассеявшейся боли, и неприглядное облако начинает таять, неохотно, медленно…
А у противоположной стороны пруда сверкает золотистая, с белыми искрами аура молодого парня. Я вглядываюсь в нее, пытаясь понять, почему она так плотно впечаталась в материю бытия, и с каждой секундой мое сердце бьется все быстрее. Саймон… Это Саймон. Это его слепок ауры. Я еще не знаю откуда мне это известно, но не доверять своему ощущению нет причин. Это именно он и именно в тот день, когда мы целовались тут, в этом парке…
Но стоп! В голове словно взрывается бомба! Наш поцелуй, наши разговоры – это же «не случилось», это осталось в той реальности, которую пришлось отменить, потому что я проиграла очередной раунд, облажалась, не справилась… Тогда как событие, которое осталось за рамками реальности смогло оставить столь четкий след? А главное… Почему я вижу Саймона, но не вижу даже намека на мое присутствие?
Собственной ауры я рядом с парнем не видела. Слепок транслировал, как парень улыбается, что-то говорит, но его улыбка и слова были обращены в пустоту. Я – пустота. Сам момент был запланирован судьбой, потому и смог остаться в матрице бытия, вот только меня там не должно было быть. Я заняла чье-то чужое место.
Осознавать это было больно и даже страшно. Сдерживая слезы, я опустила глаза.
- Девушка, с вами все в порядке. Я могу вам чем-то помочь?
Голос за моим плечом возник словно ниоткуда, я дернулась от неожиданности. Впрочем, и доли секунды хватило, чтобы ощутить волну тепла и заботливости, исходящую от слов, а за одно и понять – кто стоит за моей спиной.
Я обернулась. Наверное слишком медленно и неуклюже, потому что в тот момент, когда мои глаза встретились с глазами моего визави в них читалась неподдельная тревога:
- Девушка, вы слышали меня. С вами все хорошо?
Саймон. Это был он.
Я судорожно сжала пальцы, удерживая себя от порыва обнять парня, прижаться к нему, заглянуть в его глубокие шоколадно-карие глаза… Впрочем, даже просто находясь рядом, Саймон уже создавал вокруг меня невидимую стену, которая защищала меня от самой себя.
Странно было сознавать, что парень смотрит на меня, как на совершенно чужого человека, ведь для него наше знакомство еще не состоялось. Мои же чувства кипели, словно лава в жерле ожившего после столетней спячки вулкана. Понадобилось еще несколько секунд, для того чтобы я смогла заговорить:
- Все в порядке, спасибо. Просто немного кружится голова. Спасибо… все в порядке, - под конец фразы я начала повторяться и заикаться, чем видимо окончательно убедила парня в том, что у меня в лучшем случае непорядок с головой.»
Вера и Саймон фактически заново познакомились на этом мосту, во всяком случае в реальности Саймона эта встреча с Верой была первой. Саймон был вновь очарован Верой, и, естественно, он попросил о новой встрече, на которую Вера согласилась без колебаний. Чувства парня к ней вспыхнули стремительно и ярко, и они не были секретом для Веры, видящей его ауру насквозь. Эта встреча могла бы быть началом прекрасных отношений, красивого романа, но между ними была смерть в лице Ритора.
«Холодно больше не было.
Больно тоже.
Мое тело словно парализовало, или же мой мозг отказывался быть связанным с прочими частями моего организма. Впрочем, это принесло некоторое облегчение, так как принесло некоторую ясность в мое сознание.
Я едва нашел в себе силы открыть глаза - попытка осмотреться не принесла мне хоть какой-то значимой информации о том, где я нахожусь. Я определенно был в помещении, но стены скрывала почти кромешная темнота. Голова кружилась, так что было не понятно, лежу я, или каким-то чудом подвешен в воздухе. Я словно оказался в космосе, и лишь какое-то чудо удерживает вокруг меня кислород.
На первый взгляд я был один, но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что за мной наблюдают. Наблюдают внимательно, на столько на сколько это возможно делать слепыми глазами Плетельщицы.
- Арвин, - наконец-то решился позвать я ту единственную, кто мог меня услышать здесь и сейчас.
Прошло несколько томительных секунд, прежде чем я услышал такой знакомый прежде, но столь крепко забытый голос:
- Да, Кристиан. Я слышу тебя.
Странно, но я не мог определить направление, откуда услышал голос, он словно лился отовсюду, или вовсе раздавался сразу в моей голове.
- Арвин, где мы?
Вновь пауза. Не такая делительная как в прошлый раз, но не менее напряженная.
- Ты в моем сознании. Точнее, я вплела твое сознание в мое. Это сложно пояснить смертным, да и бессмертным тоже. Иногда нам позволительно вмешиваться в жизнь тех, чью паутину мы плетем. Люди называют такие вторжения внутренним голосом.
Почему-то я разозлился. Голос Арвин звучал ровно, лишенный всяких эмоций и интонаций, словно у старых лекторов в планетарии.
- Моя судьба не в твоих руках. Ты не можешь вторгаться в мое сознание.
- Именно поэтому я вплела тебя в свое, - голос оставался по-прежнему бесстрастным, но на этот раз мне послышался легкий раздраженный вздох в самом конце фразы. Что-то определенно было не так. Я что-то упускал.
Сознание. Сознание… Сознание – это представление человека об окружающем его мире. Это если даже не картинка, то все равно набор образов. Почему в сознании Арвин так темно?
- Почему тут темно? – еще не успев толком додумать внезапно пришедшую мысль, выпалил я.
- Потому что так тебе будет проще, - уклончиво ответила Арвин и я укрепился в своей мысли о то, что она что-то скрывает от меня. А значит нужно задать вопрос. Правильный вопрос, от ответа на который будет зависеть то, смогу ли я понять ее игру или нет.
Я молчал. Арвин тоже. Это показалось мне странным.
- Почему ты молчишь?
Пауза затянулась почти на минуту:
- А ты часто обращаешься к своему внутреннему голосу напрямую?
- То есть…. – догадка поразила меня.
Арвин слила наши сознания, но не может ни обратиться ко мне, ни прочесть мои мысли, ни понять мои замыслы – теперь я ее внутренний голос. Я фактически заперт в темной, узкой комнате, но в ней я действительно являюсь хозяином!»
Арвин действительно не могла сама обратиться к Ритору, или прочесть его мысли, но за то он прекрасно мог увидеть мир ее глазами. На время Арвин погрузила его в темноту своей слепоты, но лишь на время.
Арвин задумала вырезать из души Ритора даже воспоминания о Вере. Но сделать это она хотела так, чтобы Ритор видел, как это происходит ее глазами. Когда черные ножницы Плетельщицы коснулся души Ритора, к ним ворвался Габриэль.
После ночи утех с Сантаной, боль особенно сильно мучала Габриэля. Между тем и Ангел и Демон должны были погрузиться в мир Плетельщиц. Собственно говоря, проникнуть в него было возможно только если «свет и тьма сольются в единое целое». Единое целое Ангел и Демон образовали прошедшей ночью, чем и открыли портал. Сантана протолкнула Габриэля напрямую к Кристиану.
Увидев, как обезумевшая Арвин пытается изрезать душу Ритора, Габриэль сделал все чтобы ей помешать. Он пытался вразумить девушку, уговорить ее отказаться от жестокой идеи, даже угрожал тем, что Смерти не понравится то, что Несущий слово ее насильно удерживается Плетельщицей. Арвин была непреклонна.
Но все закончилось только тогда, когда к Габриэлю присоединились Сантана и Старшие Плетельщицы. Плетельщицы управляются Советом Плетельщиц, так называемыми Старшими Плетельщицами. Они могут не только перехватить нити судеб у других Плетельщиц, но и воздействовать на прочих Плетельщиц. Совет Плетельщиц на месте постановил отправить Арвин в сумрак между жизнью и смертью, на вечные скитания бесплотным духом без возможности видеть, слышать и говорить, лишь чувствуя свою боль. Сознание Ритора извлекли из сознания Арвин и вернули в его тело.
Тем временем Вера, завязав общение с Саймоном точно так же, как и в прошлое воплощение реальности завязала дружбу с Моникой. События шли по прежнему сценарию. Теплое общение с Моникой и романтические отношения с Саймоном набирали обороты, молодые люди проводили время в обществе друг друга, веселились. Но у Веры была договоренность С Кидом.
В день, когда была назначена гонка, Вера отдала свой мотоцикл парню для участия. После того, как Кид выиграл первый заезд, его соперник потребовал увеличить ставки и риск. Ставки были повышены, а каждый участник выехал на трассу с пассажиром за спиной. Вера поехала с Кидом.
Соревнования были жесткими, риск которому подвергал Кид и себя и Веру был колоссальный, и девушка убедилась, что в душе этого человека нет ни жалости, понимания ни к кому, включая самого себя.
Заезд был выигран. Победу праздновали в ом баре у бензозаправки, где Вера и Кид познакомились. Когда алкоголь уже ударил в голову, Кид задал главный для Веры вопрос: зачем ей было рисковать собой, мотоциклом, зачем вообще ввязываться в историю с гонками, если выгоды ей с этого не было. Вера ответила на это, что ее всегда влекли парни с темным прошлым и неясным будущим, что Кид для нее, как магнит. Ночь после заезда Вера провела с Кидом.
Вся цепь событий была соединена таким образом, что после этой ночи, Кид решил ограбить магазин, но сбежать не с Моникой, а с Верой; Моника была разбита предательством Кида, но не попала в поле зрения полиции; Самон был разочарован поступком Веры, но это разочарование лишь сплотило его с сестрой.
Вера выиграла раунд не потому что поступила честно, правильно, хорошо, а потому что предала. Для Веры это было испытание совести и воли – разбить сердце другому человеку для того, чтобы избежать куда более печальных последствий. Но она добилась главного – брат и сестра стали ближе после всей истории, а Кид не успел никому навредить кроме самого себя и понес за это справедливое наказание.
Ритор, Габриэль и Сантана вернулись в мир людей, но Вера оставалась их проблемой, потому что по-прежнему ее место было неопределенно. Габриэль желал сделать ее ангелом – как было изначально запланировано, Сантана требовала ее возвращения в мир живых, так как душа Веры еще не была достойна рая, но и не заслужила ад, Ритор же не мог определиться – фактически любой вариант разлучал его с Верой, и не важно жива она была бы или мертва.
Тогда Ритор решил оставить Веру между миров, но он мог бы сделать это лишь если бы девушка сама согласилась.
«Я раскашлялась и у меня закружилась голова – воздух неожиданно стал горячим, соленым, пропитанным пряными запахами морского побережья.
- Где мы? – я перевела глаза на Ритора, который не ожидал такой моей реакции на внезапное перемещение и крепко взял меня за локоть, чтобы поддержать.
- Мы? – выражение его лица и тон голоса выражали деланное недоумение, - Мы возле нашего дома. В Хорватии.
- Нашего дома? – мое изумление не было наигранным ни на секунду.
Какой дом? Какая Хорватия? Несколько секунд назад мы сидели в кафе в Майями и напряженно молчали, не зная о чем говорить друг с другом.
А теперь возле нас шелестело море, на краю пляжа раскинули острые перья тропические юкки, пальмы скрывали извилистую дорогу, а чуть поодаль, прижимаясь к склонам стоял красивый особняк. Некогда белый, а теперь покрытый налетом мха и пыли камень, из которого были выложены стены, кое-где растрескался, и по его шероховатой поверхности цепко полз под крышу плющ. Узкая дорожка к морю продиралась сквозь колючие заросли роз, старая и корявая сосна раскинула свои лапы прямо над почерневшим от времени порогом и входом в дом. Дом был, наверняка, почти такой же старый как сосна, но как и она, прочно вцепился в кусок своей земли, слился с природой, превратился в часть пейзажа. Он завораживал, вдохновлял писать с него картины, звал изучить все его тайны.
Песок был довольно горячим, я нервно переступила с ноги на ногу, чтобы как-то облегчить жжение. Ритор протянул мне руку и, не обращая внимания на мое шипение и прыжки, повел куда-то. Впрочем, я зря грешила на его черствость, мы подошли к самой кромке прибоя, где влажный песок уже никак не обжигал мои стопы. Мы медленно двинулись в сторону дома.
- Наш дом, - внезапно, но очень тихо произнес Ритор, - такой как мы хотели. Знаешь, что внутри есть камин? Наверняка знаешь, ведь он и твоя мечта…
- Ритор, я не понимаю… - пролепетала я, а он продолжал, словно не замечая моего голоса.
- Тут мы сыграли свадьбу. Для двоих. На стене в спальне висит наш портрет. Тут мы впервые поссорились, и тут же помирились. Тут мы планировали нашу жизнь. Тут родились наши дети.
- Дети? – ошарашенно дернулась я.
- Да, ты посмотри.
Ритор махнул рукой в сторону аллеи, огибавшей особняк. Там я только что заметила двух девчушек лет семи-восьми, которые копошились в песке рядом с прибрежными зарослями. Они не обращали на нас внимания, будучи больше увлеченными своими детскими делами, но когда одна из них глянула в нашу сторону, то приветливо помахала рукой и Ритор ответил ей.
- Наши дочери, - продолжил парень – Скай и Хейвен. Погодки. Неразлучные подружки. На прошлой неделе катались на каруселях с дядей Габриэлем, Скай как обычно объелась мороженным, а Хейвен разбила коленку. Ты как обычно отругала Габриэля за то, что тот не носился с ними как курица с яйцами. Габриэль пообещал тебе в качестве примирительного подарка привезти очередной розовый куст откуда-то… Не помню точно. Ведь все эти розы посадила ты.
Ритор продолжал что-то говорить про цветы, но мой взгляд был прикован к двум малышкам. Я не могла точно разглядеть их лица, но видела что у одной волосы были каштановыми, а у другой смоляно-черными. Видела, что сестры очень легко общаются.
- Они очень любят тебя, - вновь ворвался в мое сознание голос Ритора, - я часто отсутствую…по работе, а ты всегда рядом, они к тебе очень привязаны.
- Ритор, что это? – хриплым голосом произнесла я и уставилась в черные глаза парня.
- Это наша с тобой жизнь. Наша жизнь такая, какой она будет, если ты пожелаешь остаться со мной. Если примешь свою жизнь между мирами. Наши дети родятся не такими как мы. Они смогут выходить в мир живых, их жизнь будет просто чуть более….волшебной, - не сразу подобрал слово Ритор, впрочем не скрывая, что эпитет не слишком подходящий.
- Ритор, но как? Это уже существует?
- Нет, не существует. Это лишь раскрутка линии вероятности.
- То есть….
- Нет, это обязательно случится, выбери ты меня. Иного быть не может. Не должно. Поверь мне, тут мы любим друг друга, наши дети очаровательны, у нас есть друзья – тот же Габриэль. У нас есть этот дом, частичка моря, мы иногда обходим правила и выходим в подлунный мир, чтобы сходить в ресторан, а то и отправиться в небольшое путешествие. Так будет длиться долгие годы…»
Вера отказалась от предложения Ритора. Ей было больно расставаться с мечтой, но она предпочла жизнь, которую она создаст своими руками, а не по воле Ритора. Габриэль в подарок за то, что Вера приняла свое земное существование, пообещал ей, что в ее жизни появится кто-то очень важный и скорее чем она думает. Это послужит Вере утешением, хотя ее память все равно будет стерта, словно и не было этих дней, не было Габриэля, Саймона, Ритора.
Вера приходит в себя в больничной палате, на самом деле прошло буквально несколько дней с момента аварии. В палате сидит ее отец и женщина-доктор, которая сделала все, чтобы сохранить Вере жизнь, а за одно руки-ноги.
Врача зовут Анджела, и Вера, вглядываясь в лицо доктора понимает, как сильно та похожа и внешне, и по характеру на Светлану – ее мать. Вера испытывает сильное волнение по этому поводу, даже по ошибке называет Анджелу мамой, но все списывают эту ошибку на болезнь, только Вера глубоко в душе знает, что Анджела именно та, кем кажется.
Вскоре Веру выписывают, доктор Анджела продолжает навещать Веру дома, а вскоре оказывается, что у них с Венсаном роман. Венсан не отождествляет Анджелу с умершей женой, но влюбляется в нее и вскоре за этим следует женитьба.
Вера продолжает жить. Она не помнит ничего, что произошло в ее жизни, пока она «спала», из жизни Саймона, Моники и Кида она тоже «испарилась без следа», за то ее помнит Ритор.
Самая финальная сцена должна была изображать именно Ритора, который снова нашел способ пройти в мир Плетельщиц, и сидит на веранде, где он нашел Арвин, а в его руках полотно его собственной судьбы, у которой оборвана нить.
Может тоже преобразить его и будет вполне милым городом. Надо поэкспериментировать 
неужели это намёк на ту самую другую историю?
