Москва встретила Юру холодом и зноем одновременно. На солнце пекло так, что хотелось снять с себя не только пальто, но и кожу, а в тени мечталось о пуховике. А уж стоило подуть ветру…
Петербург не такой. В Петербурге всегда холодно - и за это постоянство Юра к Петербургу и прикипел. В его жизни было слишком мало постоянного.
Мама, как и Москва, вечно менялась. Радость и грусть смешивались на её лице, как смешивались в Москве дореволюционные церквушки, советские высотки и новомодные стеклянные небоскрёбы. Выходишь на незнакомую улицу - никогда не угадаешь, что встретишь.
Так и маму не предсказать.
Юра приехал на её день рождения и стал там единственным гостем. Мама сначала обрадовалась, стала целовать сына в щёки и нахваливать: какой ты у меня хороший, как же я по тебе скучала, ну, что за чудо, а не сын. Потом вдруг расплакалась: живёшь на другом конце мира, приезжал бы почаще, а ещё лучше - переезжай ко мне, а то как же я тут без тебя. И не звонишь почти, а я тут скучаю… Без тебя - как жизни нет… Дальше мама вытерла слёзы и поругала себя: чего это я, ты же взрослый человек, у тебя своя жизнь, ты о ней должен в первую очередь думать, а не обо мне. Я - мать, я только порадуюсь, если ты будешь счастлив. А моё счастье - так… пустяки. Спасибо, что приехал, конечно, но мог и не приезжать, я бы и сама справилась, а тебе же, наверное, учиться надо? Сессия же скоро?
Юра неловко кивнул.
Он решил не уточнять, что сессия его пугает гораздо меньше, чем палитра маминых эмоций. И тем более не стал рассказывать о недавнем романе с самой красивой и с самой несчастной девушкой в мире - невыносимо было думать, что и перед мамой, и перед той девушкой Юра абсолютно бессилен.
Что он может сделать, чтобы им стало легче?
Он готов на всё на свете - но этого будет мало.
Вернись он домой - мама захочет, чтобы он жил с ней. Папа потребует жить у него. Оба скажут: у меня больше никого нет. Оба скажут: ты меня расстроил. Мама скажет драматично, с придыханием, тут же поправится: какое это имеет значение, скажет, я всего-то твоя мать! Отец скажет строго, сурово: ты меня расстроил, а таких людей, как я, расстраивать нельзя. Я занимаю важную должность, я принимаю важные решения. Ты меня расстроил, и эти решения тоже расстроят многих людей. Имей совесть - слушайся.
И не было ни одного варианта, в котором всем было бы хорошо. Не было даже такого, в котором всем было бы хорошо, кроме Юры - хотя это Юру бы устроило.
Это оправдало бы его существование.
Однако оправдания не было. Были рыдающая мать, недовольный отец и кричащая Лена. И был Юра - тот, кто в этом виноват.
Тот, кто во всём виноват.
***
Возвращаться в университет было стыдно: мать умоляла не уезжать, отец требовал остаться.
Не возвращаться тоже было стыдно: Юра учился на врача, хотел быть кому-то полезным, и пропуск учебного дня казался ему предательством всего человечества.
Юра курил на перроне Ленинградского вокзала, пока проводница не загнала его в вагон, и поджёг сигарету сразу же, как сошёл на перрон Московского.
- Юра! - крикнула ему подруга.
Оксана. Комендантская дочка, соседка по общежитию. Единственная девушка, с которой Юра близко общался и при этом не целовался в губы.
В щёку она его, правда, однажды поцеловала. Да и Юра, бывало, думал обнять её крепче, чем обнимают друзья - когда она ругалась с отцом и от бессилия хотела рыдать. Потом Оксана брала себя в руки и становилась привычной сильной и независимой Оксаной, и Юра переставал понимать, зачем она с ним дружит, и становилось стыдно хотеть её целовать.
Зачем сильной и независимой девушке такое чудовище, как Юра…
Юра и сейчас Оксану не понял.
- Я не просил меня встречать, - растерялся он.
Оксана сурово кивнула.
- Знаю. Но я решила, что лучше тебя встретить. Ты уезжал сам не свой, и я подумала: вдруг под поезд бросишься.
- Я не имею права бросаться под поезд! - заспорил Юра.
И всплеснул руками, так его взволновала эта теория.
Юрина жизнь - сплошное разочарование, но если он умрёт, мама точно умрёт вслед за ним. А отец - со своей должностью министра здравоохранения Московской области - косвенно убьёт пару тысяч человек.
Нет, нет, Юра решительно не мог позволить себе умереть.
- Права не имеешь, - согласилась Оксана. - Поэтому я здесь. Чтобы тебя поддержать.
- Спасибо, - выдохнул Юра.
Затушил сигарету и стал рассказывать Оксане про безжалостное солнце и холодный ветер, и про таких же родителей.
Оксана внимательно слушала и периодически напоминала: ты не виноват.
Юра ей не верил, но всё равно рассказывал. В конце концов, она сама захотела послушать - а Юре несложно выполнить эту её просьбу.
Однажды Юра поклялся себе делать всё, о чём его попросят, если это кому-то поможет.
Оксане их разговоры помогали. Юра не понимал, как и почему, но чувствовал, что, говоря «ты не виноват», Оксана имеет в виду не его, а себя.
Так пусть говорит.
***
С Леной что-то случилось.
Юра не посмел с ней заговорить, но не мог не искать её глазами в общежитии и на факультете. Лена стала… другая. Отстранённая, погружённая в себя. Не искала внимания, не изображала из себя ни ангела, ни дьяволицу.
Как будто все её проблемы вмиг исчезли - и вместе с ними исчезла и сама Лена. Юра помнил её живой. Мечущейся. Чувствительной настолько, что вручи её чувства обычному человеку - и этот человек бы повесился.
Но Лена не вешалась. Лена и Юре сказала: не вешайся. Я тебя понимаю, и всё же - не вешайся. Это глупо. Если ты так ярко чувствуешь боль, ты так же ярко почувствуешь счастье.
Потом Лена пообещала Юре любовь - и всё стало таким невероятным, что Юра забыл про сигареты на добрый месяц.
А затем мама позвала Юру на свой день рождения, и Лена сказала: ты нужен и мне тоже, так что выбирай, кто тебе дороже, и если ты уедешь к маме, ты меня бросишь. Юра выкурил пачку за раз и уехал к маме.
Потому что у мамы никого, кроме Юры, не было, а у Лены кроме Юры был целый мир.
Но как горько, как страшно Юре было смотреть на последствия своего выбора! Как жутко было узнавать из сплетен, что Лена ходит к психиатру, в какой холодный пот прошибало от нового взгляда Лены - жёсткого, мёртвого, - и от того, что она этим взглядом смотрела на своего нынешнего возлюбленного!
Куда же делась та нежная девушка, которую невозможно было не жалеть, которой невозможно было не верить?
Куда же ушла муза?
Неужели Юра её убил?!
- Ты никого не убивал, - строго сказала Оксана. - Галкина - та ещё мразь. И всегда ей была. В самом деле, она умеет очаровывать, но ты слишком хорошо о ней думаешь.
Это ты думаешь о ней слишком плохо, мысленно парировал Юра.
А вслух сказал:
- Может быть.
Правды Оксана бы не поняла, а от «может быть» она перестала хмуриться.
Лена же, напротив, нахмурилась, когда Юра, глубоко вдохнув, всё же рискнул подойти к ней в университете.
- Если тебе нужна моя помощь… Ну, с учёбой… Или ещё с чем-то… Ты говори. Я помогу.
- Мне ничего не нужно, - ответила Лена.
Голос у неё оказался такой же мёртвый, как и взгляд.
- Позволь хотя бы тебя обнять, - попросил Юра.
Может, тогда ты растаешь - хоть на секунду… Мне и секунды хватит - и я мигом успокоюсь, если увижу тебя старой, если пойму, что это в тебе осталось…
Лена, однако, закатила глаза.
- Не позволю, - сказала она.
Развернулась и ушла.
А ведь когда-то Юра говорил Лене, что любви не бывает, а Лена весело отвечала ему: неправда, любовь есть. Это Лена показала Юре, что можно любить кого-то так, чтобы всем это было приятно, чтобы это не превращалось в истерики и угрозы.
Никто, кроме Лены, Юру так не любил.
Любая другая любовь была грузом. Была наказанием. Была требованием остаться и никуда не уходить, была долговой распиской и каббалой.
Любовь Лены была лучом света во всей этой тьме - и Юра не мог поверить, что больше Лена так любить не может. Что Лена посчитала это слабостью и убила это в себе.
Надо было слать к чёрту маму.
***
Оксане снилось… что-то. Она сама не помнила, что. Помнила, что проснулась с воплем и в холодном поту, и тут же из соседней комнаты прибежал Юра, успел только рубашку наспех накинуть, и вокруг была ночь, ночь, ночь и темнота, и Юра, господи, слава богу, рядом был ещё и Юра.
- Всё в порядке? - спросил Юра.
Оксана кивнула - не задумываясь, автоматически.
Юра сел на краешек её кровати и продолжил шёпотом:
- Ты что-нибудь запомнила?
- Ни детали.
Как и в прошлый раз.
С Оксаной это случалось - тяжёлые, страшные сны, от которых не оставалось ничего, кроме липкого, давящего страха. Раньше они снились редко, почти никогда, но за последний месяц что-то будто случилось, и они стали сниться постоянно, до пары раз за неделю, и Марина уже привыкла молча переворачиваться на другой бок.
А Юра привык слышать через стену и приходить успокаивать.
Оксана его об этом никогда не просила, но…
- Не понимаю, что происходит. Хоть бы какая зацепка. Чувствую себя сумасшедшей.
- Ты нормальная, - покачал головой Юра. - Это стресс.
- Мне не из-за чего стрессовать. В самом деле, в моей жизни всё понятно и предсказуемо.
Перемирие с отцом, спокойные отношения с Андреем. На учёбе всё хорошо. Даже Юра расстался с Леной и не мучает больше Оксану их странными и дикими отношениями.
Всё было в порядке. Решительно всё.
- Можем переехать на кухню, - предложил Юра. - Я заварю чай. Обсудим это подробнее… Может, что и найдём.
- Не надо.
Я знаю, как это работает. Мы начнём обсуждать то, что спокойно и хорошо лежит, и спокойным и хорошим оно быть тогда перестанет, и вся жизнь пойдёт кувырком - просто потому, что мы о ней поговорили.
Лучше я буду бороться с реальными проблемами, а не с придуманными со скуки.
Юра пожал плечами и пожелал спокойной ночи.
Оксана услышала, как он аккуратно, чтобы не побеспокоить соседей, прикрыл дверь её комнаты, как так же тихонько проскочил в свою, как мягко скрипнул под ним матрас. Почему-то подумалось, что если снести стенку - Оксана с Юрой будут спать рядом и дышать друг другу в шею.
И если с Андреем Оксана делать этот шаг боялась - она и при поцелуе-то первом дрожала, как овечка, и потом они вместе гуглили «как правильно целоваться», и Оксана даже не представляла, как гуглить то, что обычно делают после поцелуев… то Юрина голова на соседней подушке воображалась легко и просто. Это же Юра. Его близость - это не вторжение в личное пространство, требуемое по протоколу. Его близость - это в буквальном смысле подставленное дружеское плечо.
Так Оксана и уснула - воображая, что спит не одна.
***
С Андреем будто бы ладилось. Придраться было не к чему - не курит, не пьёт, хорошо учится, подрабатывает, в свободное время играет в настолки и в компьютерные игры. Есть брат-близнец, Петя, который учится на химфаке и дружит с пятьсот четвёртой. Приехал из Калининграда, там у него мама, три собаки и отчим. Часто рассказывает истории с маминой работы - мама занимается собаками, разводит их и ходит с ними на выставки. Всё пытается начать бегать, но то из-за погоды, то из-за кучи дел вечно бросает.
Обычный парень с обычной жизнью.
После Юриных историй из детства, одна страшнее другой, после собственных воспоминаний о подработках, жучках и пропавшей маме эта обычность казалась Оксане диковинной и нереальной.
Так и должно быть, знала Оксана, но ей не нравилась мысль, что, раз ей странно, то у неё всё как-то по-другому, то у неё - каким-то не должным образом. У Оксаны всё тоже в порядке. Да, было тяжело, но она справилась. Да, отец не всегда ведёт себя адекватно, но опять же - она справилась. Она с отцом на Андрея договорилась - это ли не победа?
Однако про кошмарные сны Оксана Андрею не говорила. Ей почему-то думалось, что он не поймёт. Испугается, может, или заподозрит Оксану в чём-то: они же решили, что они разумные люди, а разумные люди не кричат по ночам.
- Ксюш, ты какая-то молчаливая, - сказал Андрей на очередном свидании. - У меня такое ощущение, что я радио подрабатываю. Может, хоть что-нибудь о себе расскажешь? Я ведь тоже хочу знать, как у тебя дела.
- Всё как обычно, - ровно ответила Оксана.
И закусила язык - почувствовала, что соврала.
- У тебя, наверное, тоже есть какие-то истории из детства? - продолжил Андрей. - Мне интересно, Владимир Ильич тебя из дома с младенчества не выпускал или ты что-то сама натворила?
В младенчестве я жила в детском доме, а потом, в девяностые, спала в одной комнате с братом и папой, и под подушкой папа держал пистолет. Он даже учил меня стрелять.
- Можно считать, что с младенчества.
- И ты ничего с этим не делала? Тебе было нормально?
- Нормально.
Я попадаю в девятку в двух выстрелах из трёх.
- А о чём ты мечтала? Ну, совсем мелкой? Я хотел быть космонавтом.
Я хотела, чтобы папа не доставал пистолет из-под подушки.
- Не помню. Может, попросим счёт?
Этот разговор начинает меня утомлять. Лучше бы ты продолжил вести себя, как радио. Мне нравилось слушать про твои тестовые стенды, которые вечно падают, а сисадмины ничего не могут с ними сделать.
Когда ты про них рассказывал, я была нормальной, обычной девушкой, слушающей разговоры нормального, обычного парня.
Если я начну рассказывать про пистолеты, я всё испорчу.
- Я взял бы ещё десерт, но если тебе тут не нравится…
- Мне нравится. Правда. Место чудесное. В самом деле, давай закажем десерты.
Оксана открыла меню. И вдруг поняла, что у неё есть, о чём рассказать, и это будет не страшно, не глупо и не стыдно.
- Ты в курсе, что мой папа когда-то держал ресторан?
- Серьёзно? - воодушевился Андрей.
Оксана кивнула:
- Ага. На Малой Садовой. Итальянская кухня, довольно изысканная. Нас с Виталиком кормили бесплатно, а я всё равно больше любила Макдак на Маяковской. Папа меня всё за это ругал, а ма-
А мама.
А не было у меня мамы. Была та, кто меня родила. Была та, кто воспитала.
Обе меня бросили.
- Ма? - переспросил Андрей.
- Забудь.
Обе мои мамы - если их можно так называть - ненормальные.
Поэтому не стоит о них говорить.
- Нас с Петей мама в Макдак водила на первое сентября. Традиция такая. До самого одиннадцатого класса соблюдали.
- Здорово.
Я на первое сентября одиннадцатого класса вечернюю смену в кафе взяла. Все вокруг сидели с шариками, с детьми, кто-то с цветами. Счастливые. И я так им завидовала!
Я тоже хотела нормальный вечер в кафе, чтобы цветы, шарики, улыбки, и папа, и мама, и брат.
Но вот у меня есть парень - замечательный парень, - и мы сидим в кафе - прекрасном кафе, - и он подарил мне белые розы - а я так люблю белые розы, - но счастье почему-то упрямо не наступает.
Всё правильно, всё так, как нужно - но я не чувствую в себе радости. Не чувствую восторга. И голова не плывёт, как бывает при влюблённости.
Всё стоит на своих местах - и что?
И ничего.
Я изначально выбирала не сердцем. Я изначально хотела: предсказуемое. Правильное. Понятное.
В моей жизни было так много непредсказуемого, что я привыкла его бояться.
Но если знать наперёд абсолютно всё, то в чём вообще смысл?
Принесли десерты. Оксана по составу сообразила, что тирамису будет покупной, но по картинке догадалась, кто поставщик - и не прогадала. Она ела этот тирамису ещё у папы. Рецептура за все эти годы почти не изменилась.
- Ого! - восхитился Андрей.
Он взял себе мороженое со вкусом горгонзолы.
Оксану от его блюда замутило ещё на этапе чтения названия.
- Это вкусно! - продолжил Андрей. - Серьёзно, попробуй!
Андрей протянул Оксане ложку - но Оксана тут же замотала головой.
Рефлекторно, автоматически.
Даже не подумав.
В конце концов, что ей было бы с ложки невкусного мороженого? Поплевалась бы, запила бы чаем и заела бы своим тирамису. Как будто бы ничего.
А если бы оно ей понравилось, в мире появилась бы новая краска.
Но Оксана не привыкла открывать себя новому - даже тому, что сулило счастье.
Особенно тому, что сулило счастье.
***
Этой ночью Оксана снова кричала. Марина даже не проснулась - купила беруши, - а Юра, естественно, прибежал - ему покупка берушей и в голову прийти не могла.
У Юры не было права закрывать глаза и отворачиваться.
- Что-нибудь запомнила?
Оксана автоматически покачала головой.
- Нет.
- Чай? - так же автоматически предложил Юра.
И Оксана вдруг согласилась.
Впервые за всё время.
Юра принялся за заварку. Оксана, ещё не выбравшаяся из морока сна, наблюдала за ним пустыми глазами и вздрагивала от каждого шороха, и видела всюду остатки кошмара.
Юра кошмаров не боялся. Бывало, они ему снились, но каждый раз, просыпаясь, Юра обнаруживал, что реальная жизнь хуже. В кошмарах он или умирал, или мог умереть - и смерть эта была не стыдной, смерть эта была неизбежной, а что Юра мог против неизбежности? В реальном же мире Юра неизбежно продолжал жить - и это пугало его куда сильнее.
Реальный мир нельзя развеять, как дурной сон.
Оксана пыталась развеять реальность и сделать вид, что её не существует - упрямо пыталась, долго. Но тоже сдалась.
- Я всегда думала, что я - нормальный человек, - начала Оксана. - В самом деле, все вокруг меня как с ума сходили, а я одна знала, что делать, и при этом могла взять себя в руки и не истерить. А сейчас я познакомилась с настоящим нормальным человеком - и не знаю, что о себе теперь думать.
- Ты особенная, - мягко сказал Юра.
Оксану это не успокоило:
- Ты всегда это говоришь. И всем.
Это потому что все - особенные.
Не бывает двух одинаковых людей.
А потому и нормальных людей не существует - все мы в чём-то ненормальны, но именно эта ненормальность и ценна, именно она и составляет индивидуальность.
- Я говорю это искренне. Я тобой восхищаюсь. Ты сильная и очень умная.
Оксана отвела взгляд.
- Спасибо.
Смутилась.
Юре самому стало неловко - он почти никогда не утешал Оксану вот так. Оксана всегда со всем справлялась сама, а к Юре приходила покричать, какие все идиоты и не лечатся. Иногда в ней проскакивало - так, на секунду, - но быстро исчезало.
Сейчас не исчезло, и Юре страшно было сказать что-то не то и спугнуть.
- И всё-таки - что, если я слишком сильная? - продолжила Оксана.
Юра прикусил язык, чтобы не рассказать ей о Лене.
Это бы точно спугнуло. Одно имя Лены превращало Оксану из спокойной девушки в берсерка.
Однако Лена тоже любила спрашивать: а что, если я слишком красивая? Как будто бы её красота убивает людей. Юра всегда отвечал Лене, что убивает не красота, а поступки.
Что-то подсказывало Юре, что и Оксана не успела ещё ничего натворить.
- Другие люди не боятся рассказывать о себе. У меня ближе тебя - только брат, но я и тебе мало что рассказала. У меня… у нас… у нас было сложное детство. Если я расскажу всё честно, меня начнут жалеть. Я не хочу, чтобы меня жалели.
Последнее Оксана выделила особенно - и впервые за ночь напомнила Юре ту, кем обычно притворяется.
- А чего ты хочешь? - послушался Юра.
- Отношений. Как у всех нормальных людей.
- Ради подтверждения, что ты нормальная?
Если тебе нужно такое подтверждение, я не уверен, что ты в порядке.
- Нет, нет… Ради отношений. Я доверяю только семье. И тебе… немножко. Совсем чуть-чуть. Скорее не доверяю. Но, быть может, могла бы довериться, если бы постаралась. Хотела бы я, чтобы у меня был другой человек, которому я могу доверять.
- Доверие - от слова «вера». Шаг в темноту. Почему ты можешь довериться мне, но не можешь довериться Андрею?
- Потому что я тебя не боюсь. Я знаю, что ты не причинишь мне зла, потому что ты в принципе никогда этого не делаешь.
Юра от неожиданности рассмеялся - настолько это было далеко от правды.
- Оксана, я убил Лену Галкину. Я заставляю страдать маму каждый час, в который я ей не звоню. Я испоганил и растерзал всё, что пытался вложить в меня мой отец. В конце концов, Веточка ждала от меня счастья - а я подарил ей одни лишь страдания.
И не ей одной - но об остальных Оксана не знала, и Юра не хотел ей говорить.
Те отношения всё равно долго не продлились.
Да и было всё то же самое: она впивается в губы так, что нельзя не ответить, потом рассказывает, какая тяжёлая у неё жизнь, и Юра сочувствует ей и жалеет, и спрашивает, как он может помочь, и они оказываются в постели, и это как будто бы помогает, но так ненадолго…
Оксана нахмурилась, взгляд у неё потяжелел.
- Это ты слишком категоричен, - категорично сказала Оксана. - Я вас с Галкиной видела - ты ей всё подарил, всё ей отдал. Ей просто было мало. Ей всего было мало. Она хотела сожрать тебя целиком. Слава богу, что не успела.
Оксана забыла, что Юра дарил и отдавал себя всем.
И что Галкина была единственной, кто ответил ему тем же.
- Можно и всего себя подарить так, что от подарка будет плохо, - сказал Юра.
Оксана ему не поверила - и сурово свела брови к переносице.
Но Юра знал, как её переубедить.
- Вспомни, как меня любят мои родители.
И как тебя - твой отец. Но об этом помолчим.
Оба - помолчим.
Я знаю, ты тоже об этом подумала.
Оксана громко вздохнула, признавая поражение.
- И всё равно я не верю, что ты так умеешь, - сказала она.
- Потому что ты мне доверилась.
Зря, но доверилась же.
- Попробуй сделать так же с Андреем. Представь, что и он не причинит тебе зла. Просто поверь в это.
- Поверить непросто.
- Знаю.
Я сам когда-то не верил в любовь.
Но я знаю и кое-что ещё:
- Не верить страшнее.
***
Оксана старалась. Правда, старалась. Изо всех сил.
Заставляла себя не следить, как и куда Андрей вешает её плащ, когда помогает ей его снять.
Силой закрывала глаза при поцелуях - ей было бы спокойнее с открытыми, но Юра сказал доверяться и доверять.
Призналась, что умеет стрелять. Андреей воодушевился и позвал Оксану в стрелковый клуб, и даже не испугался; испугался только инструктор, когда спросил, где Оксана училась, и Оксана ответила: сама.
Однако позже Андрей заметил:
- Мне кажется, я впервые увидел тебя расслабленной.
И Оксана поняла, что попалась.
Надо было стараться лучше.
Но пистолет - это так знакомо, так привычно, так понятно… Когда он, заряженный, у тебя в руках - ты чувствуешь себя в безопасности… Грех было не расслабиться. Грех было не подумать, что твоя расслабленность станет подозрительной.
Папа, напротив, учил: не паникуй, и противник будет в панике. Ты - девочка, от девочек такого не ожидают.
Оксана слишком хорошо это выучила.
- Ксюш?
Ах, да.
- Прости, я задумалась. О чём ты говорил?
- О том, что никогда не видел тебя такой уверенной и спокойной. Обалдеть, ты там всех сделала.
Оксана кивнула.
И подумала: мне за это стыдно.
А Андрей улыбнулся и спросил:
- Может, сгоняем ещё раз?
***
Кошмары Оксане так и снились. Марина собрала вещи и переехала; Лариса едко пошутила, что из-за ночных воплей, и, хотя вся общага знала, что из-за герцога Люксембургского, Ларисина версия прозвучала реалистичнее.
Юра всё бегал к Оксане. В какой-то момент они решили не идти болтать на кухню, а остаться в комнате, всё равно никому не мешают. Позже, в какую-то из почти белых майских ночей, Юра уснул на бывшей Марининой кровати, а к июню он стал сразу приходить спать к подруге, и это было настолько неправильно, насколько возможно, но как быть иначе, Юра не знал, и Оксана сама признавалась, что ей так легче.
- Стоило бы, конечно, позвать Виталика, - говорила Оксана. - Но мне приятнее, когда рядом ты.
- Мне несложно, - врал Юра.
Ему было сложно.
Зато это отвлекало его от мыслей о Лене Галкиной.
Лена Галкина собиралась замуж. После Марины с Королёвым (удивительно, что раздельно) это была самая обсуждаемая новость в блоге Иванова, и в Инстаграме Лена писала, что очень счастлива.
В реальности Лена смотрела всё так же холодно и презрительно, и Юра не понимал - разве так выглядит счастье? Однажды они с Леной ехали в лифте, и он не удержался от разговора:
- Поздравляю с помолвкой.
- Спасибо, - фыркнула Лена.
А могла бы и улыбнуться. Это же любовь всей её жизни, как она писала в комментариях у Иванова. Неужели в ней ничего не трепещет?
Когда-то - трепетало так, что у Юры от одного взгляда на Лену всё внутри трепетало тоже.
Но раз она сама зовёт это счастьем…
- Я рад, что кто-то сделал тебя счастливой.
Лифт приехал.
Выходя, Лена наконец-то улыбнулась, но не солнечно и открыто, а насмешливо и злобно. И заметила:
- А звучишь так, как будто на похоронах.
И ускакала, и каблуки её застучали по полу: тук-тук, тук-тук, и у Юры точно так же застучало в висках сердце.
Лена над ним поиздевалась. Почти что иголку воткнула: я помню, как ты меня любишь. Я выбрала другого, а тебе от этого больно. Ха-ха, ха-ха-ха!
Но Юре не было больно от того, что Лена предпочла другого.
Лена не принадлежала ему почти всё время, что он её любил, и для Юры это было совершенно неважным.
Он мог целовать другую, а думать в это время о Лене - потому что Лена была для него большим, чем муза, большим, чем кто-либо и что-либо ещё.
Лена была для Юры тем, чем для Данте была Беатриче.
До встречи с Леной Юра знал одно: ему нельзя умирать. Он учился столько, сколько мог, и не понимал, почему часы в сутках всё ещё остаются. Он ненавидел ездить на метро и в электричках, потому что в эти моменты он был предоставлен сам себе, и внутренний голос ему шептал: под поезд, Юра, под поезд. Один шаг - и всё кончится. Смелей.
Отвлекала разве что Вета - звонкая, тревожная и пугливая. Она искала заботы и защиты, и Юра не сумел пройти мимо, и теперь они ездили на метро вместе, а пока Юра сидел в электричке, Вета писала ему сообщения, и Юра ей отвечал, и думал в эти моменты лишь о том, как бы Вету случайно не обидеть, и мысли эти были куда лучше, чем мысли о бритве и крае крыши.
Однако сам Юра объяснял это по-другому.
Пока в мире есть такие нежные и звонкие голоса, думал Юра, в этом мире есть смысл. Ты моя муза, говорил он Вете, и Вета ослепительно улыбалась ему в ответ.
Красота из голоса Веты исчезла, когда на факультете появилась Лена Галкина. То, что раньше звенело колокольчиками, стало звенеть сиреной. То, что помогало не покончить с собой, стало к этому располагать - ведь это он, Юра, был во всём виноват, ведь это без него Веточке было бы легче!
Юра не посмел с ней расстаться, но вынудил её уйти - а сам встретился с Леной, и Лена затмила ему всё.
У Лены был другой - и это было в Лене самым лучшим и ценным. Во-первых, Лена была счастлива. Во-вторых, Лена была далеко - настолько, что в ней нельзя было разочароваться.
Ради такой мечты можно было жить вечно.
Такая мечта успокаивала. В метро Юра отвечал сам себе: дело не в мире, который несправедлив и жесток, не в мире, в котором нет ничего ценного, не в мире, который не стоит того, чтобы в нём жить. Дело во мне. Это я недостаточно хорош.
Надо быть таким же, как Лена Галкина. Надо стать достойным её - и мир откроет мне свои объятия.
Это же не невозможно. Лена ведь не придуманная. Лена настоящая, у неё есть сердце и лёгкие, она так же, как все, ходит по земле, и она не обладает никакими суперспособностями.
Значит, и Юра так сможет.
Главное - достаточно стараться… Не отворачиваться от людей… Не проходить мимо… Не разочаровывать никого и никогда…
Искать в несчастных девушках, которые ищут в нём защиты, что-то, что есть в Лене, и довольствоваться этими осколками, и уже за это называть девушек музами…
Но однажды к Юре пришла сама Лена Галкина. Его солнце и звёзды, его богиня, его Беатриче снизошла до него и оказалась - какой кошмар! - такой же обычной, как и все. Чтобы назвать её музой, её нужно было дорисовать. Приукрасить. Довести до прежней божественности.
У Юры не получилось, и Лена его бросила.
Беатриче покинула рай.
Без Лены мир снова стал серым и острым. Юре предлагал броситься под колёса Сапсан. На Юру выразительно смотрела бритва. Отдельные фразы из лекций впивались под кожу: человек хрупок и смертен, так чего тебе стоит испытать эту хрупкость?
А вместо Беатриче Юра встречал на факультете озлобленную, горделивую девушку, которая когда-то пообещала устроить ему ад на земле - и устроила его одним этим своим обещанием, потому что именно после него божественность Леночки рассыпалась окончательно и восстановлению уже не подлежала.
Однако было во всей этой фальши, во всех этих выдумках и неоправданных ожиданиях такое, от чего у Юры до сих пор кружилась голова.
Когда-то Лена сказала ему: знаешь, если бы любви не существовало, то её стоило бы придумать. Так какая нам разница, есть она или нет? Если мы в неё поверим, она станет настоящей.
И они выдумали себе любовь. У них не хватило сил любить друг друга вечно - но хватило сил любить друг друга так, чтобы сердце норовило выскочить из ребёр. Божественное, поделенное на двоих. Общая мечта.
Они расстались лишь потому, что Лена не захотела быть Беатриче.
Мечта о Беатриче принадлежала одному Юре, и он сам виноват, что стал на ней настаивать, сам виноват, что не смог от неё отказаться - ведь как, как от неё отказываться, если без неё весь мир скалится и рычит, если без неё смысл жить пропадает?! Юре не хватило сил шагнуть в темноту и посмотреть на настоящее Ленино лицо.
А теперь, в темноте, он об одном этом лице и думал. Настоящая Лена сказала, что не нужно искать божественное по всему свету.
Настоящая Лена сказала - божественное лежит внутри нас самих.
Если она права, то Юре и не нужна Беатриче, чтобы видеть в бессмысленности бытия просвет. Юре достаточно себя самого.
Но как она может быть права, когда она так злобно смеётся?..
Разве стала бы она так холодно смотреть, если бы знала, что может придумать себе взгляд, полный любви - и уже одной этой фантазией сделать эту любовь реальной?!
Если бы Юра только мог с ней поговорить! Если бы она хоть раз посмотрела на него с толикой интереса или сочувствия, если бы ей самой был интересен этот разговор!
Но нет, Лена была жестока - Лена была равнодушна.
А Юра чувствовал себя на краю пропасти и был почти благодарен Оксане за её ночные кошмары - когда Юра говорил с ней о кошмарах, об Андрее и о ней самой, не так важно было, вынимать лезвие из бритвы или нет, потому что нужно было поддержать Оксану и разговор.
***
Новой ночью Оксане ничего не приснилось. Она проснулась сама, без будильника, без паники. Ей было тепло, спокойно и хорошо.
Вот только рядом спал Юра. Не на соседней кровати - на Оксаниной. Оксана лежала у Юры на плече, одетая в пижаму, и не помнила, как так вышло, и не помнила, когда в прошлый раз она так здорово высыпалась, хотя вдвоём на общажной кровати было тесно, и плечо ощутимо ныло.
Хоть у Марины мастер-класс проси - они с Королёвым так часто засыпали.
Хоть…
Господи.
Твою же мать.
Это же измена.
- Юра! - разбудила Оксана. - Юра, ты должен немедленно отсюда уйти. И никогда больше у меня не ночуй. Ни у Марины, ни у меня, никак. Это неправильно и недопустимо, так делать нельзя!
Юра сначала послушался - исчез из комнаты, прихватив телефон, зажигалку и пачку сигарет, - а потом уже начал соображать.
Вернулся через десять минут, насквозь пропахший табачным дымом.
- А что мне делать, если ты опять закричишь? - спросил Юра.
- Ничего. Я справлюсь сама.
Я взрослая женщина. Пора бы уже об этом вспомнить.
***
Прозвучал выстрел.
Десятка, самый центр мишени.
- Ты почти не целилась, - заметил Андрей. - Ты как это делаешь?
- Долго целиться и не нужно: руки начнут дрожать, - объяснила Оксана.
Передёрнула затвор, на секунду прищурилась и выстрелила снова.
Опять десятка.
- Да ты сегодня в ударе!
Это уж точно. Инструктор трижды предложил научить стрелять с одной руки, как спортсменку, и пойти к нему в команду.
Но Оксана не хотела ни в какую команду.
Оксана просто хотела стрелять.
С холодным спокойствием прожимать спусковой крючок, не останавливаться, когда крючок начинает сопротивляться, и любоваться потом растерзанной по центру мишенью.
Мишень вышла такая красивая, что Оксана забрала её на память. Папе похвастается. И вообще.
Дышать стало легче.
Утром Оксана чувствовала себя так, словно дышать ей было нельзя - мышцы на плечах и спине крепко сжались и не давали вздохнуть полной грудью. Сейчас спина расслабилась.
- Если целиться быстро, не успеваешь подумать, - пожаловался Андрей. - Нужно же присмотреться, как ты держишь пистолет, где именно мишень, всё такое… Тогда и выстрел будет понятнее, и можно будет подумать, что было не так, и как-то попробовать исправить в будущих выстрелах.
- Пистолет так не работает. Винтовка - быть может, но из пистолета ты стреляешь сразу. Лучше промазать мимо сердца, но попасть в плечо, чем стрелять вторым.
- Это кому ты собралась стрелять в плечо?!
Андрей спросил шутливо, но Оксана напряглась всерьёз. И ничего не ответила.
- Э-э… Ты в порядке? Если я тебя обидел, то прости!
- Не обидел.
Но и не в порядке.
Я обещала себе, что буду тебе доверять - и не доверяю.
Ни о чём тебе не рассказываю.
Целюсь, как дура, как будто пуля за это время может трансфигурироваться в цветочек, и как будто мне нравится, как у меня дрожат руки от тяжести пистолета в них.
Надо стрелять быстро и сразу.
- Я тебе изменила.
Пиф-паф.
- Что?
- Я спала с другим. Не в смысле секса. Мне снятся кошмары, и он приходил меня успокаивать, и как-то мы вместе уснули. Я знаю, что это неправильно. И то, что мне снится всякая чертовщина, тоже неправильно. И это я тоже знаю. В самом деле, мне нужно было позвать тебя или справиться самой, но я не справилась, прости, мне очень жаль.
Шок на лице Андрея сменился недоумением.
- Так-так-так, давай по порядку. Спала с другим - это с кем?
- С Юрой.
- Так он же твой друг? Типа, близкий? И вы в одной комнате живёте?
- Ну, да.
- Это не звучит, как измена. Слегка сомнительно, но ты же не хотела с ним обниматься и всё такое?..
Хотела. С самого первого курса, почти что с первой встречи. Не представляю, чем он меня зацепил - высоким ростом и кудряшками, как у сериального Шерлока, странным юмором в стиле «ха-ха, я такой несчастный» или красиво пожертвованным пиджаком - но зацепил же. До сих пор мурашки, когда он ко мне прикасается.
- Оксан, если он тебя успокаивал, то это вроде бы нормально. Это измена, если ты с ним романтики хотела.
- Нет, этого не хотела.
Упаси боже.
Головой Оксана хорошо понимала: с Юрой у неё ничего не получится. Юре нравятся такие, как Галкина, капризные и истеричные, да и сам он, честно говоря, проблемный донельзя. Оксана и слушала Юру, и утешала, и давала советы, но в рамках дружбы это было её личным желанием, а в рамках отношений стало бы обязанностью, и Оксана не была уверена, что справится. Зато была уверена, что если она упустит Юру, то обнаружит его рыдающим на плече очередной красотки… ну, или красотку, рыдающую на его плече.
Юра, конечно, скажет, что она лишь подруга, но…
Тьфу.
- Спасибо, что поделилась, - сказал Андрей. - Я это ценю.
И положил руку Оксане на плечо.
- Ты не злишься? - удивилась Оксана.
- А на что тут злиться? Что ты испугалась и не захотела быть одна? Или что будить меня посреди ночи не стала? Вроде бы, всё логично.
- Да, но… Я же ничего тебе не рассказывала про кошмары.
- Ты и не обязана.
Да?
А я думала, в отношениях не должно быть секретов. Иначе это не отношения, а так, дружба с привилегиями.
В любви всё иначе.
- Могу поспать с тобой, если позволишь, - продолжил Андрей. - Без подтекстов.
- Мне надо подумать, - сказала Оксана.
Но не о твоём предложении, а о тебе самом.
Если тебе кажется, что я имею право о чём-то не рассказывать, то мне страшно представить, о чём не станешь рассказывать ты.
И как мне тогда тебе доверять?!
И если учесть, как долго я не отхожу от своих героев, кажется, мне удалось.
Удивительно, что даже такие обстоятельства его не меняют. И что он плохо понимает, что детство кончилось, и во взрослом мире не бывает по принципу "творю что хочу, и чтобы мне за это ничего не было". Хотя возможно, Марина и права - если он и в тюрьме строит домики, он со своим настроем нигде не пропадет.
А я все думала, как же Юра похож на Камбербэтча. Оказывается, так и было задумано!
