За плотной занавесью дождя меня ожидала лишь темнота, разлившаяся по пустой улице акварельными всполохами – непроглядная, холодная, источающая злобу. С тысячью блестящих черных глаз-бусин. И, будучи противопоставлением пустоте света, - полная жизни.
«Одна услуга, всего лишь одна услуга!»
«Нужно спрятаться, иначе оно найдет нас…»
«…сдохнешь как и все вокруг! Слышишь меня, ты, чертова...»
Голоса не отступали.
Их было несколько. Поначалу. Женские, мужские, детские…они нашептывали свои просьбы и проклятия то со спины, то сбоку, ненадолго отдалялись, словно что-то отшвыривало их подальше, но всегда возвращались. В большинстве своем, разобрать, о чем они говорят, было невозможно – фразы перекликались между собой и звучали отрывочно, приглушенно, как из другой комнаты за закрытой дверью. Всякий раз было волнительно осознавать, что все эти бесчисленные звуки, проникавшие прямо в голову, в самую глубину сознания, извиваясь и копошась там, словно насекомые, совершенно не имели видимой физической формы. Глаза не замечали источников снедающего изнутри многоголосого шепота, но своеобразная слепота вовсе не являлась препятствием для того, чтобы всем своим существом ощущать их присутствие рядом; позади будто шла целая процессия страждущих.
Неизвестно что они могли сотворить в таком количестве.
Притворство и отрицание очень быстро утратили свою защитную силу перед лицом неизбежности, уступив место сначала мучительной тревоге, а после - не поддающейся доводам рассудка панике. Стараясь всеми силами сохранять самообладание, я и не заметила, как перешла с быстрого шага на бег. Холодные капли дождя хлестали по лицу, мокрыми пощечинами вырывая из объятий страха, попадали в приоткрытый рот, сталкиваясь с тяжелым, горячим дыханием, и чертили хаотичные узоры по позвоночнику. На мгновение фантомные звуки исчезли, позволив появиться собственным ощущениям, всплывшим на поверхность – легкие горели, безжалостный тремор вынуждал тело выламываться в долгой судороге, но останавливаться было нельзя.
Через пару минут бетонная дорожка под ногами начала уходить вниз - путь лежал через университетские владения. Там во все стороны тянулись длинные вереницы низеньких построек, лишь изредка перебиваемые скверами и парками, и освещенные старыми фонарными столбами – спасительными островками света в расширяющихся владениях мрака. Вне золотого круга привычные предметы изменялись, сливались воедино, теряли свою привычную форму и превращались в искаженные и чуждые человеческому глазу отражения, постепенно разъедающие окружающий мир сонных домов и сулящие где-то на задворках подсознания явную опасность. А почувствовав перебежчика, извращенные тьмой объекты оживали, увеличивались в размерах и начинали перемещаться со своих мест, следуя за добычей.
Единственным убежищем служил маленький круг желтого света, рожденный моргающим глазом одинокого покосившегося фонаря. Его исцеляющий свет обещал быть непреодолимой защитной стеной и своеобразной крепостью для моей заблудшей и попавшей в кривые лапы «гончих мрака» души. Осталось только добежать...дотянуться кончиками замерзших и дрожащих пальцев до спасительного свечения.
Но вот его края выхватили из темноты знакомую улочку, окруженную старинными постройками с осыпающимися от ветхости фронтами и красивыми деревянными рамами. Дом Дианы, паривший в пустоте и источающий чернильные пятна, вспыхнул – окна на третьем этаже засияли холодным светом электрических ламп. Подобно маяку, он проложил дорогу в безопасное место.
Все это не осталось незамеченным. Тьма взревела, собрав в себя все незримые голоса позади, и кинулась вперед, чтобы обогнать и успеть поглотить новую цель. Переливающееся сияние страшно мучило ее, грозясь полностью истощить, но она терпела, теряя границы своих владений.
Пока шла борьба, я преодолела расстояние до двери светящегося дома за несколько секунд и подняла голову наверх - в одном из множества окон виднелся женский силуэт. Лицо Дианы выражало крайнюю степень беспокойства. Она чувствовала что-то в непроглядной тьме, раскинувшейся вне стен ее квартиры, но не могла найти этому объяснений. Я тоже чувствовала ее и всеми силами пыталась пробиться к ней.
Далее события разворачивались по сюжету сказки о волке и жилищах трех поросят. Едва руки попытались схватиться за дверь в парадную, как за спиной поднялся вихрь ледяного ветра, вырвавшийся из пасти черной мглы – неистовый и несущий разрушения. Сначала застучали ставни. Чуть позже крыша дома содрогнулась, раздался грохот обваливающихся кирпичей. Стены опасно завибрировали.
Ни Дианы, ни кого либо еще в окне больше не было.
Напоминая себе, что видения иллюзорны (рациональная часть сознания подсказывала - кошмары попросту не приходят откуда-то извне), я, поддавшись внезапному порыву, все же ворвалась в помещение – хлопок закрывающейся двери приглушил звуки рухнувших на асфальт стропил. Даже прикрыла голову руками, но… ничего. Конструкция не развалилась и потолок не обрушился на мою бедную голову. Мгновение, и шум царившего за стеной хаоса стих так же внезапно, как и начался.
Волк сдался.
Спасена.
Громко выдохнув, я прижалась спиной к дверному косяку. Еще пара таких игр в кошки-мышки и …
-Олимпиада, это Вы? – Голос сверху прозвучал как из глубокого колодца.
И снова этот яркий, ослепляющий свет, от которого все возникшие тени тут же скользнули под лестницу в попытке спрятаться. Происходил он не от слабых ламп парадной и не из маленьких окон под потолком – так светилась сама Диана, рассеиваясь вокруг множеством блестящих брызг.
-Да! Уже поднимаюсь.
Надеюсь, моя затея удастся.
Диана Матерн, светловолосая женщина с высоким белым лбом и глазами цвета пасмурного неба, встретила меня в дверях, держась строго и прямо. Как и в нашу первую встречу (на территории университета) - после моего отклика на ее объявление о совместном проживании. Тогда, после недолгого разговора и поручительства Марты Островской, она пообещала комнату, свободное пользование кухней и прочие блага цивилизации, я же – своевременную оплату, отсутствие вредных привычек, покой и помощь с уборкой.
Тишина, царствующая в этом доме все свободное время, была нарушена, едва я очутилась в прихожей - глухим продолжительным звоном, как из подполья, заверещал древний телефон, и Диана, пробормотав: «я сейчас подойду», в спешке направилась в полумрак дальней залы. Пока она вела эмоциональную беседу с невидимым собеседником, я сняла обувь и решила немного осмотреться, оставаясь, практически, на том же месте.
Предоставленная университетом старомодная квартира не могла не радовать глаз: целый ряд высоких комнат с дубовым полом, оклеенных дорогими флизелиновыми обоями пастельных тонов, где обязательным требованием к мебели и декорированию были пропорциональность и гармоничность форм. И капелька великолепия, несмотря на отсутствие привычной в таком случае позолоты, огромных хрустальных люстр или вычурной посуды. Я не смогла определить стиль интерьера - казалось, владелица завидных апартаментов просто изо дня в день придерживалась одного правила: «умеренная роскошь на грани утонченности».
Когда Диана вернулась, она извинилась за ожидание и предложила пройти на кухню. Стены этой комнаты были выкрашены в белый цвет, что сделало её просторнее и светлее, так как окна выходили на север. Единственным темным пятном здесь был широкий дубовый стол прямоугольной формы. Либо он служил большой семье, либо каждые выходные принимал значительное количество гостей. Сейчас же на нем покоилось одинокое блюдо с сэндвичами, две чашки чая и заполненная ваза для конфет.
-У Вас чудесная квартира. – Сказала я, усаживаясь за стол. – Очень…красивая и просторная.
-Я бы даже сказала – слишком просторная. – Грустно улыбнулась Диана, пододвигая ко мне блюдо с сэндвичами. – Поддерживать в ней порядок одному человеку довольно тяжело. Как и жить. Полгода назад, по вечерам, я просто с ума сходила от одиночества, даже думала нарушить правила в договоре и завести маленькое животное, но потом как-то свыклась. Стала проводить больше времени на работе, а оказавшись здесь - включала телевизор или радио.
-Вы бы могли подселить к себе подругу или родственницу. – Предложила я.
-Все они заняты своими собственными семьями, им не до чужих проблем. Хотя не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, смог бы назвать это проблемой.
Мы разговаривали до полуночи. Диане было интересно узнать мои впечатления о работе на кафедре декоративно-прикладного искусства и о последних услышанных университетских новостях, в то время как я ограничивалась осторожными вопросами о самом доме – когда он был построен, не происходило ли здесь чего-нибудь ужасного и все в таком роде (оценивала степень безопасности нахождения здесь). А когда она перевела взгляд на часы, то тут же всплеснула руками и принялась убирать посуду со стола, попутно извиняясь.
- Вы, наверное, и так устали, а я накинулась на Вас с этими своими вопросами...как грубо с моей стороны. Ваша спальня – дальняя комната слева по коридору. Ванная – напротив. Спокойно ночи, Олимпиада.
Несмотря на ощущение усталости во всем теле, в первую ночь в новом доме я долго не могла заснуть – ворочалась с боку на бок, слушала навязчивое тиканье секундной стрелки, наблюдала за тем, как белый свет фар проезжающих машин образовывал на стенах моей спальни ярчайшие прямоугольные порталы. Когда от одеяла и простыни стал исходить жар, пришлось пересесть на прикроватную тумбу, чтобы немного остыть. Далось это тяжело – ноги двигались медленно и с усилием.
Буря, грозившая вырвать молодые деревья с корнем и расколоть оконные стекла, давно стихла, грозовые тучи ушли и в кромешной черноте неба вдруг засияла полная луна. Её мягкое сияние скользнуло в комнату, рисуя замысловатые узоры на дубовом полу и очерчивая серебристой нитью силуэты мебели. От него же образовалось большое молочное пятно на ковре.
«Полная луна светит лишь безумцам.»
Именно такие призрачные ночи и приносили дикие, многоцветные сновидения, полные дурманящих запахов и эфемерных образов. И именно они заставили задуматься о собственной уязвимости.
После сегодняшних событий я чувствовала себя полностью опустошенной. Кошмар и явь все еще мешались в моем сознании. Но теперь уже как воспоминание, предвестие и напоминание.
Что могло бы стать препятствием для проникновение подлунного мира в картину бытия?
Этот вопрос и многие подобные ему еще крутились в моей голове, когда я перестилала постель и когда пила воду из стакана, заботливо оставленного Дианой. Я продолжала слышать их, воспроизводимых собственным голосом, и в наконец настигших, но беспокойных сновидениях – перебиваемые помехами, как звуки не настроенного на волну радио, они звучали уже не так четко. А после и вовсе превратились в шум, в котором едва можно было что-либо различить…