К семи годам мы с Руни вовсю росли закалёнными.
Нам можно было не бояться выскочить во двор босиком или закидывать снежки за шиворот ночнушки.
У Руни вообще давно особое отношение к холоду. Наверное, он её по-своему умиротворяет. Мне тоже очень даже нормально, помогает скорее остудиться. Особенно в моём случае. Хотя, Марлин, например, оборотень, как и я, но к погоде как-то равнодушна. Поэтому сомневаюсь, что мои гены с этим хоть немного связаны.
Я уже говорила, что мы с сестрой очень разные.
Помню, как мне хотелось игровой столик, а Руни – шахматный.
И, если Руни всегда было отлично сидеть подолгу на одном месте, я же могла шуметь, прыгать, бегать и разбрасывать игрушки по всему дому. Играть просто так быстро надоедало, дайте мне эту башню из кубиков, я её сломаю!
А Руни вообще однажды призналась, что погуляла бы по кладбищу. Ночью. В полнолуние.
Круто же, думаю, можно носиться там без всякого стеснения, и никто не скажет, кто это за животное такое волосатое. Главное только сторожа не напугать, а с осторожностью у меня как раз часто были проблемы.
Марлин столько раз мне говорила: не суй ты руки к чайнику, горячий, атата! Не лезь на крышу, упадешь, разобьешься!
А мне… Ну как ей объяснить, что всё это здорово? Что адреналин – это настолько прикольно, что делает жизнь веселее, такой настоящей и правильной, что и словами никакими не передать. Руни вот помнит, как у нас однажды в доме случился пожар. Только ей от этого было очень страшно, а я радовалась, мне всё отлично.
Моей сестрёнке такая реакция не нравилась. Она плакала и говорила:
– А если дом сгорит и развалится, где мы будем жить?
– Как это "где"? – удивлялась я. – Будем, как в мультике про остров необитаемый, костры жечь, охотиться, домик свой построим, может, кладбище какое там найдем, прикинь, а луна там во-о-т такая огромная будет, лучше этой в сто миллионов раз, уху-у!
Домик, конечно, не развалился, да и с пожаром разобрались, но дышать на ладан наша развалюшка не перестала. До сих пор помню древнюю стиральную машинку во дворе и бельё на старых верёвках. Там еще был деревянный столик, за котором мы иногда ели хот доги.
Я вообще не представляю, как наш дом умудрился простоять столько лет и не рухнуть сам по себе. Кажется, для этого ему никакого пожара не надо.
А какие иногда чуялись "ароматы" с водостоков… От них тошнило так, что кишки в узел свораливало, особенно, когда у меня восприятие обострялось.
Твинбрук вообще очень своеобразен на запахи. Никогда не знаешь, чем и откуда понесёт в очередной раз: то сыростью, перегноем и болотом (и это еще ничего), а то всякой тухлятиной, с туалетами. И всё это чаще всего в сером глубоком тумане, главной фишке города, но мне так как раз очень нравится. Особенно ночью, если выйти на улицу, чтобы послушать кваканье лягушек и увидеть, как шапка тумана плотно накрывает озеро, а над ним в небе сияет множество звёзд.
Руни говорила, что иногда ей кажется, будто в этом тумане скрываются призраки. Да какие еще призраки?! Показался бы что ли хоть один, привет бы ему передала, узнала бы, как оно всё и почему.
В общем, у моей сестры всегда было богатое воображение. Она могла забыть, куда положила игрушку и что хотела сделать, когда зашла в комнату, но ее непостижимая фантазия не переставала меня удивлять. Наверное, для нее я была слишком… простой что ли. Или она для меня – слишком сложной. Зато я обожала иногда отвлекать её от своих дел и смешить. Например, все давно привыкли, что в доме у нас постоянно что-то ломалось, а пол частенько заливало водой от посудомойки. Марлин, конечно, вызывала сантехника, но его же еще дождаться надо. Поэтому я привыкла иногда делать зарядку в промокших носках и совсем за это не волноваться.
Однажды Марлин что-то такое сказала Руни, от чего та совершенно замкнулась в себе, опустила голову и чуть ли не плакала. Какая-то пустяковая ерунда вроде уроков или чего-то такого, ничего серьезного. Однако я знала, что сестрёнка очень обиделась. В комнате так и повис удушливый запах напряжения и слез. А я не могла допустить, чтобы эта унылая атмосфера продолжалась, поэтому стала привлекать внимание Руни на себя.
– Руни, Руни, смотри! – крикнула я и начала прыгать и танцевать в луже воды. Брызги летели в разные стороны и скоро у меня вся пижама была мокрая. – Котик Джонни, котик Джонни, котик Джонни любит сыр, в сыре Джонни много дыр! Мяу!
Слезы катились у нее по щекам, но она улыбалась. Она не знала, кто такой котик Джонни, а я знала, как сделать ей хорошо. Даже Марлин сидела на диване с тарелкой ужина и больше не была грустной. Какой же кайф! Теперь Марлин может доесть ужин весело, а Руни – собирать свои кубики без чувства, что ей нагадили в душу.
Перед сном я любила держать сестрёнку за руку и обнимать крепко-крепко. Я вообще обожаю её тискать и обнимать, но иногда ей особенно важно показать, что всё правда хорошо, что ей безопасно, что никакие монстры под кроватью не смогут её достать.
Потому что котик Джонни не только любит сыр, но и ловить монстров. Да, он не умеет ловить мышей, но совершенно точно умеет ловить монстров. И для этого надо только закрыть глазки, прислушаться к мурчанию котика и крепко-крепко заснуть.
Понимаю, я не всегда была рядом с Руни. Меня переполняла такая бешеная энергия, что её крайне нужно было куда-то направлять. К счастью у нас был велик, и я могла гоняться по улицам после школы сколько душе угодно. Я обожала скорость, с ней я чувствовала себя могущественной и сильной!
Руни же и без меня было чем заняться. Как-то раз я вернулась домой и увидела, как она рисует. Это так мило! Сестрёнка сказала, что хочет нарисовать Джонни и написать о нем книгу.
Так мы и жили, пока однажды Руни не сказала мне кое-что интересное.
Помню, она завела меня в ванную и тихонько попросила уговорить Марлин купить ей новый красивый свитер. С котиком. Чтобы Руни перестала быть в классе "белой вороной", пока все вокруг такие богатые и одеваются всегда с иголочки.
Самой ей обращаться к Марлин было страшно, боялась чего-то. Что как-то отмахнётся и задвинет тему куда подальше. Но со мной этот разговор тоже ни к чему не привёл. Зачем нам новые свитера, когда в доме на нас двоих и так есть целых два, пусть и штопаные не раз, но не важно ведь, зачем нам еще?
Ладно уж, думала я, мы живём не богато, но зато и не сильно бедно. Просто Марлин никогда не любила всякие ненужные траты.
Хотя однажды Марлин всё же растратилась и купила мне офигенный тигровый костюм на хеллоуин. Она заметила, что мне всё труднее даётся сдерживать свои повадки и решила помочь.
Руни в тот день ушла писать свою первую книжку. На кладбище. Сказала, что ей хочется побыть одной.
А меня от изнуряющей контрольной по математике просто распирало. Это как раз тот период, когда у оборотня начинают расти по всему телу волосы и вылезать клыки. В одну секунду это больно, в другую терпимо, в какой-то момент и вовсе щекотно, начинает даже нравиться. Марлин, конечно, учила меня, как не обратиться посреди класса или вообще на людях, как контролировать своё поведение, а не вести себя дикарём из клетки. Но как же тяжело это было ребёнку! Особенно, если некстати взбесила учительница или тупой одноклассник.
Я убежала в ванную, пыталась успокоиться. В теле пульсировал жар такой силы, что еще немного и от меня будто ничего не останется. Но Марлин вовремя оказалась рядом, чтобы помочь, успокаивала, говорила, что очень скоро я привыкну, а пока "вот тебе, тигрёнок, будь собой", вручила мне тот самый костюм на хеллоуин и сделала на моём лице красивый тигровый грим.
Ура! Я могла носиться по городу, стучаться к соседям и клянчить леденцы. И высовывать язык иногда. Быть нелепой. Быть смешной. Быть дикой! Когда же, как не в самый страшный праздник года?
Марлин между тем продолжала усердно работать.
А я была просто уверена, что начинаю справляться без её помощи. Что я в любой момент могу защитить от всякой беды Руни, а контроль гнева – это уже совсем на раз плюнуть, ага-а.
Только вот не ломал бы никто мой замок из песка, будет совсем всё замечательно!
Потому что это же была крепость, в которой сестрёнка может всегда спрятаться от любых придурков в мире.
Но ничего. Зимой я построила страшного снеговика. С мыслями, что уж он-то точно всяких придурков отпугнёт.
Да так, что Руни больше никогда и ничего не испугается.
Но, как назло, она испугалась. Снова. Опять. А я ничего не смогла с этим поделать.
Я не помню из-за чего всё случилось, но моя милая сестрёнка снова плакала и замыкалась в себе с мольбертом и красками.
Мне так хотелось сделать её счастливой. И это бессилие помогало мне обратиться, стать сильнее, почувствовать свободу.
Мне было семь лет, когда я вышла из дома босиком и в одной пижаме.
Я впивалась маленькими пальчиками в землю, скалилась, как настоящая волчица и тренировалась выслеживать малейшее движение в густом одеяле тумана.
Поймать любого, решил мой маленький ум, поймать того, кто посмеет обижать мою сестру.