В комнате повисла тишина, прерываемая лишь треском дров в камине, а потом, повинуясь тонким пальцам Мишель, полилась мелодия.
Сначала хрупкая, как цветок, пробившийся по весне из-под снега, она нарастала и становилась похожей на пламя огня, беспощадное, поглощающее и безумное в своей страсти. Потом она стала таять и уходить вдаль, как неуловимая и нежная мечта, пока совсем не стихла.
Еще несколько секунд слушатели стояли молча, улавливая отголоски мелодии в своих сердцах, потом взорвались аплодисментами. Мишель поднялась и, улыбаясь, смущенно принимала восхищенные возгласы в свой адрес.
Пока она играла, ей не удалось увидеть, что происходит за ее спиной. Она не видела, каким взглядом смотрел на нее Сэм, как едва заметная улыбка тронула его губы, словно забыв, где и с кем находится, он позволил мелодии увлечь себя.
Мишель не видела, как смотрел на Сэма ее муж. Его взгляд был ледяной, и в нем читалось нечто жестокое, какое заставило бы ее покрыться холодным потом. И она не видела, как смотрела на Сэма Евангелина – с ненавистью и любовью.