Мир утратил все краски, превратившись в пыльную картинку. Черно-белое кино.
- Где мы? Как мы тут оказались?
Арвин стояла рядом, но пришлось тряхнуть ее за плечо, чтобы она подняла на меня взгляд. Взгляд совершенно обычных, темно-карих глаз. Она утратила свой гипнотический и чем-то ужасающий облик Плетельщицы, став той самой Арвин которой она была, какой я ее помнил.
- Это твои воспоминания, Кристиан. Хотя, за двести лет они поистерлись. Странно, ведь времени прошло совсем немного.
Казалось, в голосе девушки одновременно прозвучали и грусть, и недоумение. Она зябко повела плечами, и бежевая ткань платья как-то странно зашуршала, словно была хрупкой и ломкой. Волосы девушки шевелились, словно от ветра, хотя я не почувствовал ни малейшего дуновения, более того, даже воздух в этом мете, казалось тоже выцвел, стал безвкусным и тяжелым для дыхания.
- Что это за место?
- А разве ты не узнаешь? Посмотри внимательнее, - девушка улыбнулась, но ее улыбка не была одобряющей, или даже хоть сколько-то располагающей, наверное, так могла бы улыбаться смертоносная кобра.
Я еще раз обвел взглядом местность: холмы, покрытые клочками бледной травы, река, причудливо изгибающаяся между холмов, рваные клочья тумана, повисшие над угрюмой водой. Я сморгнул… Поначалу мне показалось, что это игра воображения, но действительно: небо становилось голубее, раскрашивая воду в реке в синевато-серый цвет, холмы приобретали глиняно-коричневый оттенок, деревья наливались зеленым, красным, оранжевым.
Я понял – это был мой родной край, тут я прожил свою человеческую жизнь, тут встретил Арвин… И тут ее потерял.
- Прогуляемся, - девушка потянула меня за рукав.
Я не мог сопротивляться. Воспоминания обрушились на меня снежной лавиной, сокрушительным ураганом. Еще вчера картинки этих мест были для меня лишь открытками, старательно запрятанными в самый дальний угол чулана мой памяти. А сейчас я не мог насмотреться на окружающий меня пейзаж, который неуловимо менялся в зависимости от моих воспоминаний. То в лощине проглядывала вдруг крыша лодочного домика, то из-за холма показывался дымок от костра пастуха, то вдруг появившийся ветерок приносил неразличимые обрывки человеческого разговора. Я вспоминал…
- Ты любил тут бывать, - Арвин подвела меня к крутому склону холма, у подножия которого мерно колыхался океан.
- Ты тоже, - впервые я обратился к девушке , как к своей старой знакомой, а не к могущественной Плетельщице.
- Да, - не стала спорить она, - тут я впервые поняла, что…люблю тебя.
Я опустил глаза: да, именно тут мы впервые признавались в любви друг другу, тут я поклялся Арвин, что попрошу ее руки сразу же после того, как ее отец – торговец тканями, вернется из поездки по Франции, тут оплакивал ее смерть… Смерть… Я нахмурился.
Арвин уловила мое настроение.
- Давай посидим. Помнишь, мы часами сидели тут вдвоем и смотрели на воду. Ты рассказывал мне что-нибудь о мире, - Арвин чуть заметно улыбнулась.
Что я мог ей рассказывать? Она была единственной дочерью крупного торговца, вопреки всем правилам воспитания благородных девиц, отец возил Арвин и в Лондон, и в Милан, и в Париж, и в Геную. Это она могла бы рассказывать мне – книжному червю, который из страны носа не высунул, - о мире, о людях…
Девушка задержала на мне долгий, пронзительный взгляд от которого хотелось увернуться и продолжила:
- Тут ты впервые заговорил о будущем и сказал, что не видишь его бед меня. Тут ты впервые меня поцеловал.
Арвин умолкла и тишина вдруг стала не естественной, холодной, я поспешил ее разрушить.
- Я помню, Арвин.
Мы сели на самый край обрыва и вновь мир обрел нормальные краски и наполнился естественными звуками.
- Ты знала, что нашим мечтам не суждено сбыться? – тихо спросил я.
- И да, и нет, - рассеянно пробормотала Арвин, - я не могла знать то, когда меня призовут в Плетельщицы, хотя, даже не так – я не знала, когда моя жизнь изменится, но перемены, их неизбежность, я предчувствовала почти всегда. Знаешь, это очень странное чувство – знать, что впереди тебя ждет что-то очень значительное, что-то что пугает тебя и одновременно от чего захватывает дух.
Я не нашелся, что ответить. Девушка еще немного помолчала и продолжила:
- Когда за мной пришли и объяснили необходимость совершения перехода, я растерялась. Мы с отцом были в Лондоне… Смерть молодой и совершенно здоровой девушки…Отцу велели срочно похоронить меня, потому что опасались того, что могла умереть от очередной страшной болезни, которые то и дело обрушивались на город выкашивая до полвины его жителей. Отец отказался сжигать мое тело на костре, меня похоронили спешно, но традиционно. Хотя, похоронили… Не совсем походящее слово. Хоронят мертвых, а я мертвой себя не считала. Я видела все: и как мое тело укладывали в гроб, и как заколачивали этот гроб, и как на мою могилу упала последняя горсть земли.
- Мне жаль, Арвин, - искренне прошептал я.
- Мне тоже. Но я, как и ты, постаралась все забыть, потому мне уже давно не больно от этих воспоминаний.
- А я почти не помню те дни, когда мне пришло известие о твоей смерти, - вдруг признался я, - я отказывался верить. То кричал, как сумасшедший, требуя седлать экипаж до Лондона, то напивался в стельку и рыдал у себя в комнате… Я обезумел от горя и тоски, я хотел отправиться за тобой…
- Я знаю, Кристиан. Я все знаю. Твое горе, как и горе моего отца еще крепче держали меня на земле, я не хотела никому причинить столько боли и всеми силами сопротивлялась переходу, питая надежды хоть как-то смягчить вашу потерю.
- Арвин, - прошептал я, когда ладонь девушки опустилась на мою руку.
- Кристиан, такая любовь, какую я испытывала к тебе, она не забывается, не стирается и не проходит. Мне было больно видеть тебя разбитым, так больно, что я поклялась тебе, что найду способ к тебе вернуться. Когда ты умер… Призвал смерть, я была удручена и опечалена – ты стал для меня недосягаем, но я не оставляла попыток. Кристиан, разве можно считать ужасными и преступными попытки вновь обрести любимого?
Я поднялся. Земля словно уходила у меня из под ног. Еще минуту назад передо мной была обезумевшая Плетельщица, загубившая столько людей по своей прихоти, а теперь она стала Арвин… Моей Арвин для которой наша любовь была самым важным на земле, тем, ради чего не страшно отдать свою душу.
- Габриэль, разве ты не искал меня все это время, - девушка поднялась вслед за мной и вцепилась в мою руку, - разве ты не хотел того же чего и я – быть вместе вопреки всему.
- Арвин, я так тебя любил…
- Любил? – голос девушки стал болезненно-высоким, - Нет, Кристиан, наша любовь – это навечно. Ты просто забыл какого это – любить меня. Но я напомню тебе. Ты все вспомнишь. Ты снова будешь со мной, а я – с тобой.
Губы девушки – сладкие и манящие – почти вплотную приблизились к моим вдруг онемевшим губам, ее тонкие пальцы обхватили мое лицо. Я ощущал ее запах: легкий, медово-цветочный, непослушная прядь ее волос щекотала мне щеку.
- Арвин, - прошептал я, судорожно сжимая ее тело, готовый провалиться в глубину ее почти черных глаз…
Черных… У моей Арвин глаза были карими, с легкой зеленцой, становящейся ярче, когда девушка на что-то злилась, или напротив – очень радовалась.
Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, я оттолкнул от себя девушку. Наверное, я не рассчитал силы, потому что ее хрупкая фигурки пошатнулась и не найдя опоры, девушка упала.
- Нет, Арвин. Нет… Хотя… Ты даже не Арвин, ты самое жестокое, самое безумное ее отражение. Я не мог полюбить чудовище. Моя Арвин – нежная, хрупкая и добрая, а ты уже не помнишь, каково быть такой. Ты вытравила из себя все хорошее, ты предала свою светлую сторону.
- Предала? - прошипела Арвин, - А разве ты не предал свою душу, когда отдался Смерти? Разве ты не стал чудовищем, забирающим жизни?
- Нет, Арвин, я ни когда не принимал решений кого и когда забрать. Более того, я всегда старался сохранить жизнь, если это было возможно.
- Ты льстишь себе Ритор, - девушка впервые перестала мое посмертное имя, - не важно, кто принимает решение – ты его исполняешь.
- Может быть, Плетельщица, но я никогда не убивал ради собственных интересов.
Почти неуловимо девушка поднялась и оказалась рядом со мной:
- Разве это лишь мои интересы? Разве ты не хотел быть со мной? Разве ты не сходил с ума от любви и не звал меня долгими ночами? Разве ты не нуждался во мне?
- Нуждался, - не было смысла отрицать очевидное, - но не пытайся переложить на меня ответственность за свои грязные поступки. Я не поведусь. Мое горе должно было остаться моим.
- Твое горе, - девушка не хорошо прищурилась, - да ты видимо забыл его. Ничего, я тебе напомню.
Мир снова утратил краски. Холодный не по сезону ветер ударил в лицо, вынуждая на секунду зажмуриться.
Когда я вновь смог осмотреться, то снова почувствовал себя героем черно-белого фильма. С одной разницей – этот мир имел право делиться лишь на эти два цвета.
Была глубокая зима. Вечерело. Ненастные сумерки утратили привлекательную синеву зимних вечеров, сделав окружающую действительность грязно-серой, словно старые застиранные простыни.
Я огляделся и в груди все болезненно сжалось. Я при всем своем желании никогда бы не смог забыть этот участок на Хайгейтском кладбище. Растерянно я поискал глазами серый обелиск, покрытый клочками замерзшего мха, застрявшего в тонких трещинах, образовавшихся от времени.
- Что ты делаешь? – прошептал я.
- Хочу напомнить тебе… Ты же сам заказал этот памятник. Рабочие были сильно удивлены, когда устанавливали его. Могиле было более ста лет, а ты так убивался. Они думали, что ты сошел с ума.
- Зачем ты это делаешь? – повторился я .
- Хотела тебе напомнить о надписи, которую ты сам велел выбить на надгробии.
Я знал, что там написано, но все же осторожно провел рукой по каменной поверхности обелиска, стирая с него налипший снег и обнажая застывшую надпись – «в память о вечной любви».
- Помнишь, как ты приходил сюда. Уже став Несущим слово, ты переносился сюда почти каждый вечер, чтобы побыть рядом с тем местом, где меня в последний раз коснулся дневной свет. Ты приносил сюда цветы охапками. Помнишь? Ты облетал весь мир, чтобы найти сирень, которую я так любила, и принести мне хотя бы одну веточку. Ты рассказывал мне о мире, о людях, как на том обрыве. Помнишь?
Я закрыл ладонями лицо: я все помнил. И помнил холодный, снежный вечер, несвойственный началу апреля, когда я появился тут в последний раз. Я пообещал себе, что больше не вернусь сюда, чтобы не свести себя с ума той болью утраты, которая наваливалась на меня всякий раз когда я тут появлялся.
- Мне было больно, - прошептала Арвин, но я ее услышал, - больно от того, что ты перестал приходить сюда. Мне стало страшно от мысли что ты забыл меня. Я любила тебя, а ты отказался от меня. Просто ушел и не вернулся.
- Арвин, это было совсем не так и ты не можешь этого не знать. Я не предавал тебя. Ты навсегда остаешься в моем сердце, но в моей жизни тебя больше не было. Я больше не мог…
- А я могла, - перебила меня девушка, - я была готова пойти за тобой до конца. И я пошла.
- Арвин, я понял. Я все понял, - обречено прошептал я, - я рядом с тобой и если ты захочешь, то я готов остаться. Но все же, прошу тебя, перестань творить зло. Отпусти эту девочку. Ты добилась чего хотела и она тебе больше не нужна.
В черных глазах Арвин блеснул недобрый огонек:
- Нет, мне она не нужна. Но она нужна тебе. И пока она жива, ты всякий раз будешь возвращаться к ней, пусть даже только в мыслях. Кроме того, эта девчонка нарушает законы природы. Она не должна была появится на свет, она – ошибка. Эту ошибку допустила я, а значит мне ее и исправлять. Не важно, что там еще выдумает Ангел, но она умрет. Я постараюсь.
- Не смей, Арвин, - прошипел я, - она не должна платить по моим счетам? Она не виновата…
- В том, что ты ее любишь, как когда-то любил меня? – холодным и безразличным голосом проговорила Арвин, - Нет, не виновата, но кто-то же должен понести наказание. И, Кристиан, не старайся что-то изменить, потому что так ты сделаешь только хуже.
- Арвин! – с моих губ сорвался то ли стон, то ли крик, но девушка была словно зачарована.
- Нет, Кристиан. Ты навеки останешься со мной, а смерть этой девчонки – это небольшая плата за годы ожиданий. И не смей читать мне нотаций.
Ледяной порыв ветра налетел, стирая из без того нечеткие границы окружающего мира.
«Вера… Вера, прости меня. Люблю тебя…» - пронеслась мысль в моей голове, прежде чем свет окончательно померк.
