Олег сидел в баре для жнецов, понуро склонив голову и не замечая ничего вокруг, даже излюбленный напиток – молоко, не могло ему вернуть душевное равновесие. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как все разом преобразилось, начав напоминать собой аэропорт. С маленькой поправочкой: плыла по нему еле заметная серебристая дымка, которая собственно и создала эту иллюзию. Не видел он, как влетели внутрь его друзья, но решили стоять чуть поодаль. Не слышал он и того, как Паук настраивает оборудование и вот уже снимает своего «Диего».
- Лучше бы ты умел так же хорошо общаться с друзьями, как договариваешься с туманом, - буркнула мадам Абажур.
- Туман принимает взятки в виде конфет, а друзья не принимают их в качестве извинений, так что здесь совершенно нет моей вины, всего лишь стечение обстоятельств, - беззаботно отозвался Паук, но подходить к обиженному другу не осмелился.
Наконец Олег оторвал свой взор от пустоты, царящей внутри него, и взглянул вперёд. Там в свете солнца золотистыми искринками разлетался звонкий смех Энджел.
«Вот она моя муза», - прочёл он на листке мысли Диего, которые сам же написал, когда тот следуя сюжету оказался на пересадке в Винденбурге, чтобы добраться до родной Ривории.
Он снова взглянул на Энджел, вспоминая как Диего, увидев марго, снова услышал музыку, идущую изнутри, музыку, которую диктовала ему его душа. И вот уже в призрачной девушке он видел свою прекрасную Меркану, и тепло растекалось в его душе успокаивающими и согревающими объятиями, медленно и терпко, как мёд с молоком.
Он на секунду улыбнулся, читая, как в следующей сценке растерянная Марго общалась с сотрудниками аэропорта, объясняя, что потерла багаж, да и телефон тоже сел, поэтому встреча с Кристианом, ради которой она сюда прилетела, казалось, с каждой секундой становится все дальше и тонет в тумане, прекращаясь в роковое слово «Никогда». Посмотрев снова на призрачную девушку, он увидел оно нее Паука и Мадам Абажур, видимо изображавших работника и Диего, который в этой же сценке, повинуясь внутреннему сутью подошел к ней, желая поговорить, удержать этот светлый лучик в своей жизни. В роли фотографа выступал Эглесиас.
- Как быстро они меня заменили, - вырвалась у него, но затем все взгляды и жесты его друзей, обращенные к Энджел начали указывать на самого неудачливого писателя. Он не сдержался и крикнул – Вы думаете, что я сейчас подойду к ней, изображая Диего? Зачем? Вы же уже нашли мне замену, это же для вас всего лишь милое развлечение в наших серых скучных буднях. Для меня эта книга – жизнь. А ты Паук, думаешь, что прочел меня? Только ни в чем не угадал, а лишь ранил своими жестокими словами, не из-за этого я переживал, ты ошибся во всем своем «психоанализе», зато поздравляю, добавил перца на обнаженную рану, о которой я и не думал в тот момент.
Энджел коснулась серебристой дымки, взяв себе немного, и, подбросив ее вверх, та рассыпалась блестящим серебренным дождем, который касаясь призрачного тела, дарил ему человеческие краски, и, казалось, что можно было провести по ее персиковой коже, ощутить гладкость шелковистых волос, окунуться в глубину прекрасных лучистых глаз. Но все это было лишь обманом, иллюзией, и на самом деле призрак так и остался призраком.
- О, милый, ты снова грустишь, - улыбнулась она, присаживаясь к нему за столик. – Я могла бы тебя сейчас попросить рассказать о твоей жизни, сославшись на то, что по сюжету книги именно и это сделал Диего. Могла бы произнести слова Маргариты о том, что когда тебе кажется, что судьба сначала толкает тебя к кому-то, а потом разъединяет, это совсем не значит, что стоит продолжить плыть по течению. Это лишь означает, что пришло время тебе решать самому. Порой знаки – лишь намеки, но какому пути следовать решаем мы сами, они лишь указывают нам возможные дороги. И ты бы мне возразил, что мы не выбираем, кем быть и как жить. Я бы снова с тобой не согласилась, сказав, что есть не только короткий путь, но и длинный, где ты, мой псевдо Диего, остался бы собой, и возможно твой успех бы ограничился только местным баром, но ты бы сам решал, кем тебе быть, и тебя любила бы публика, а разницы в том стадион это или двадцать человек нет никакой. Зато эти люди любили бы именно тебя, а не искусственный образ, и твою музыку, которую поет твоя душа, а не то, что выгодно, чтобы сделать на тебе деньги, - она вдруг рассмеялась, взяв его за руку. – И я все же это сказала. Но в быстром пересказе. Знаешь почему? Чтобы ты расслабился, ты в безопасности, ты со мной. И сегодня мы не будем говорить текст своих ролей, мы поговорим о том, что у тебя на душе, мы поговорим о тебе.
Олег недовольно фыркнул, вспоминая слова Миоцио, о том, что он и так всегда говорит о себе.
- Ты переживаешь не из-за книги или Мерканы, ты переживаешь из-за него, - она положила перед ним на стол фотографию кота. – Поэтом ты и ведешь себя в последнее время, как напыщенный высокомерны чурбан, чтобы никто не увидел твоих чувств и не смеялся над ними. Но он твой лучший друг, и пусть все знают, что как только выйдет яд, он очнется, и жизни его ничего не угрожает, в этом нет ничего такого, чтобы заботится о тех, кого любишь, и показывать это.
Она встала и, взяв горсть серебра из дымки, бросила ее на Олега, заставив и его принять человеческое обличие.
- Спасибо, Эндж, - улыбнулся он.
- Я знаю и то, что Миоцио больше других, говорит, что ты бездарный, неуклюжий неумеха, и многое из того, что ты делаешь, ты делаешь для того, чтобы он смог наконец тобой гордится, чтобы доказать ему, что ты тоже что-то можешь, что он не прав. Я повторю слова твоей героини, которые она сказала перед уходом: «Найди себя и, чтобы не случилось, помни, что только ты должен распоряжаться собственной жизнью». И сделаю то, что ты хотел бы получить от другого, но просто знай, что ты не один, и не только я у тебя есть, мы все у тебя есть, даже если некоторые из нас иногда себя ведут, словно это не так.
Она вручила ему фотографию их дружной компании со счастливыми улыбками и единственной недовольной и кислой моськой, принадлежащей, разумеется, Миоцио. На обороте почерком Энджел было написано: «Я верю в тебя, все мы верим». Олег улыбнулся про себя, вспоминая, что в ту встречу Маргарита на прощание отдала Диего салфетку, на которой были изображены часы, роза и бабочки, а на обороте было написано то, чего не хватало его песне, то, что пело в его душе, но сам он не мог расслышать.
Сама призрачная леди вернулась к группе, бурно обсуждающей следующую сцену, где Диего идет по стеклянному коридору и видит, как Маргарита, наконец нашедшая свой багаж, встречается с тем, к кому ехала, с Кристианом, и все его существо охватывает ужас от осознания, что ему придется разрушить ее жизнь.
- Выводите нашу звезду, - загадочно заявил Паук, указывая на дверь, из которой два жнеца вывели сопротивляющегося, но ослабшего после болезни, Миоцио.
Он прожигал взглядом всех присутствующих, вонзая в них кроваво-красные молнии, состоящие из лопнувших от злости сосудах на глазах, записывал в уме наказания. Которым они подвергнуться, но из-за повязки не мог открыть рта, и совершенно не ожидал, когда на него накинется радостный Олег с обнимашками.
- Отличная сценка вышла, пожалуй, это мой лучший кадр, - довольно сказал Паук. – Учись, Эглесиас, как работает настоящий мастер. Больше никогда тебе камеру не дам, лучше вози своими кисточками по лицам, это у тебя куда лучше получается. Каждому свое.
. Писать я буду о любви, я это делать не умею и не люблю, но надо же развиваться, а капелька мистики, надеюсь, поможет мне в этом. Хочу выразить огромнейшую благодарность Tatya за моральную поддержку и помощь, без тебя я бы еще долго к этому шла.
детский сад, понимаю
. Кристиану важно, каким образом он получит желаемое, а для Диего важнее желаемое, чем путь достижения. И как ты правильно сказала про последнего, он перекладывает ответственность за собственные решения на других и винит всех, кроме себя любимого, предпочитая при этом всем плыть по течению.
.
рада, что наконец-то они встретились с Кристианом 
.
. Мастера передают свою благодарность, рада, что частичка Ривории, которую я хотела отразить, оказалась заметна.
