Записка 5 : Эльза.
-Джонни... Ей тяжело дышать, поэтому она не спит.
Миссис Грин опустила в кроватку девочку, которую перед этим долго носила на руках, пытаясь укачать, и поморщившись, потерла свою поясницу, занывшую от напряжения.
Малютка Эльза перестала плакать, но безучастно смотрела куда-то мимо нее, не проявляя никакого интереса к окружающим. Чужие, непонятные существа были с ней рядом, и на ее розовом, лоснящемся от жара личике не отражалось ничего, кроме горькой растерянности и страдания.
-Вам удалось ее покормить, миссис Эльза?.. - Джон внимательно наблюдал за малышкой, ему очень не нравилась эта ее поза, с приподнятыми плечиками, как у нахохлившейся пойманной птички. Прутья кроватки только подчеркивали это невольное сравнение. Её сияющие упругие крылышки, так напугавшие Саманту, безвольно обвисли, и окончательно приобрели какой-то бледный сиренево-пепельный цвет. Лишь призрачные искорки изредка вспыхивали и тут же гасли , напоминая о прежнем серебристом ореоле вокруг нее, ярко светившимся еще совсем недавно.
-Нет. Она ничего не хочет. Немного молочка за весь день, и то с утра, когда её накормила Саманта. И всё.
Миссис Грин удрученно посмотрела на зятя. Её навык обращения с маленькими детьми был давно утрачен, да и по молодости она не могла сравниться в этом таланте со своей неблагодарной служанкой, как-то, промеж других хлопот по дому, вырастившей и Франца, и Эмми.
Эльза вяло завозилась в кроватке, и тут же надрывно закашлялась, так, что лихорадочно блестящие глазки опять наполнились слезами. Жар заметно усилился, и самые худшие предположения Брукса начинали неумолимо сбываться.
Оставив миссис Грин в детской, Брукс вернулся в кабинет, постоял в раздумье у книжного шкафа, и тяжело вздохнув, полез в чулан за отцовским сундучком.
Среди книг и бумаг покойного доктора Брукса хранились пожелтевшие от времени дневники, где тот подробнейшим образом описывал хорошо знакомую ему флору родного края, и свою практику применения и сбора лекарственных растений.
Джону Бруксу-младшему уже не приходилось так напрягаться, поскольку в городке, стараниями графа Твинбрука, беспокоившегося о здоровье своего маленького сына, давно появился хороший фармацевт, которого граф сманил из соседнего Мунлайта, разрешив жить бесплатно во флигеле своего городского дома, и попутно надавив на мэра с открытием аптеки .
Но пойти к мистеру Саймону и сочинять небылицы, прося сделать сложную микстуру для маленького ребенка, Джон сейчас не мог. Все знали, что он уже полгода не практикует, ему даже сослаться было не на кого...
Джон, не замечая усталости, быстро просматривал страницы. В какой-то момент он так увлекся, что ему показалось, что вместо ломаных строчек, написанных быстрым и не слишком разборчивым отцовским почерком, он наяву слышит его спокойный, уверенный голос, ведущий его по тропинке, через лес, луга и болота, и в каждом поблекшем рисунке, старательно копировавшем облик нужного растения, проступает то пригорок, то незаметная кочка, где его можно поискать, не тратя лишнего времени, и не допустив ошибки.
После, много раз возвращаясь мысленно к этой тревожной ночи, он никак не мог для себя уяснить, как ему удалось столько перечитать и запомнить, а главное, откуда у него осталось стойкое убеждение, что само время остановилось... Привычный сиреневый туман неслышно затопил комнату, заботливо укутав его колени, но Джон был слишком поглощен чтением, чтобы заметить его необычное тепло.
На последнюю рукопись, сшитую из нескольких тетрадей и одетую в толстый кожаный переплет, у него уже не хватило сил. Когда небо на востоке начало светлеть, Джон, отогнав свое несбыточное желание добрести до постели, с трудом передвинулся к краю дивана, и подложив под отяжелевшую голову жесткий том, мгновенно заснул, едва ли не раньше, чем щека коснулась привычной суровой подушки его студенческих лет.
Он запомнил свой сон от начала и до конца, со всеми мельчайшими подробностями. Никогда раньше ему не снилось ничего подобного. При всем богатстве сновидений, которые когда-либо приходили к нему, в этом было что-то такое, что нельзя было списать ни на переутомление и резкий отказ от выпивки, ни на собственную фантазию, возбужденную от встречи с неведомым.
Даже во сне он понимал, что насыщенность его видения ничем не отличается от его реальной жизни. И что маленькая девочка, наконец, задремавшая в колыбели, здесь, всего лишь в нескольких шагах по коридору, отделявшему его кабинет от детской, и тот ребенок из его волшебного сна, по сути, одно и то же.
Но сначала он увидел женщину ослепительной красоты, и только после узнал в приникшей к ней малютке бедняжку Эльзу.
Высокая гибкая красавица на полусогнутом локте несла своего ребенка с бережной легкостью, как будто он почти не имел веса. И те же сияющие крылышки, только побольше, плавно колыхались за ее спиной, просвечиваемые необычным зеленоватым солнцем.
Молодая женщина присела на скамью, и наконец он смог рассмотреть нежные черты ее лица, обрамленного очень светлыми длинными волосами, которые ласково трепал порывистый ветер...
С удивлением Джон отметил, что его малышка вполне уверенно ходит, и достаточно шустро бегает, правда, немного спотыкаясь, и путаясь в своем длинном платьице старинного покроя... В доме у Брукса она передвигалась ползком, только иногда вставая на свои шаткие ножки.
Но это была она, та, которую он по наитию назвал Эльзой, в ответ на ее лепет. Во сне он слышал, как ее окликнула мать, и прозвучало ее имя очень похоже, быть может чуть протяжнее во втором слоге.
Белокурый мальчик, присевший рядом, с такими же крылышками как у мамы и сестренки, уже нисколько его не удивил. Джон слушал незнакомую речь, и каким-то образом все понимал. Мальчик жаловался на старшего брата, мать старалась его утешить и отвлечь, но над всей этой далекой картиной, представшей взору Джона Брукса из Твинбрука, витала такая безмятежная любовь, что он сам на какое-то мгновение почувствовал себя таким же маленьким мальчиком, окутанным давно забытой родительской нежностью...
Ему совершенно не хотелось покидать дивный сад, казалось, достаточно подойти поближе и заговорить с незнакомкой, и сон немедленно станет явью, но что-то изменилось в мире, где на потертом диване умостилось его утомленное тело.
Джон открыл глаза и сел, напряженно прислушиваясь к рассветной тишине.
Перед его глазами всё еще не таял мираж, вынесенный из сна, однако повторный звон дверного колокольчика, деликатный, но настойчивый, вернул его к действительности. Для того, чтобы наносить визиты в такое раннее время, у гостя должны были быть очень весомые причины...