Сижу, никого не трогаю, сына женю. Последние клятвы произнесены, и звучит приговор Виктору:
- Объявляю вас мужем и женой! Можете поцеловать невесту.
Честно говоря, смотрю на действо флегматично: сын знает, что его выбор я не одобряю, однако Виктор – человек (наверное) взрослый и (совершенно точно) самостоятельный. То, что своей жизнью может распоряжаться сам, без моего участия, ему тоже известно.
Молодые сияют как два начищенных тазика, только что купленные в «Промтоварах», гости, как им положено, угощаются, и голоса их сливаются в единый гул довольных пчёл. Мы с супругом принимаем поздравления.
- Улыбнись нормально, - шепнул вдруг Авдей.
- Гм?
- Сотри с лица издевательскую ухмылку, - шепнул муж, - и хотя бы изобрази веселье!
- Понятно, - кивнула я, внимательно посмотрев Авдею в глаза. Его рука крепко сжала мою, и тут же муж ослепительно улыбнулся очередной своей «сотруднице», которая посчитала своим вздохом выплеснуть на нас все свои ахи и охи, вызванные торжеством.
Воспользовавшись тем, что Авдей отвлёкся, я решила умыкнуть, но герой моего романа не вовремя встрепенулся.
- Ты куда? – спросил он.
- Я думаю, стоит найти Кану. Меня обычно интересует, где мой ребёнок.
- Да… конечно…
Ответ, попав в цель, охладил пыл Авдея, да и Кана сама спасла положение: появилась пред своими родителями и потянула меня куда-то:
- Мама, мама, посмотри, что я нашла!
Оставив супруга наслаждаться праздником, я позволила увести себя. Авдей – актёр, и не из последней массовки, хотя до звезды Голливуда ему уже не дотянуть: в сорок пять лет, мне кажется, поздно выходить на Бродвей.
Сейчас муж раздражён, даже раздосадован, хотя изо всех сил пытается это скрыть. Кто-то не замечает настроения «свёкра», кто-то предпочитает не замечать. Ни с кем из присутствующих Авдей не находится в ссоре, выбором сына он доволен (Элфоя понравилась ему во время первого же знакомства), Кана ничего не поджигала и не портила. Причина мужнего недовольства кроется во мне, и в ближайшие тридцать шесть часов необходимо выяснить причину.
Кана провела меня сквозь толпу, на окраину веселья.
- Это мать Виктора? – услышала я краем уха.
- Больше похожа на сестру!
- О да, в её-то…
Спасибо, признательна!
- Вот она!
Дочка достала из тайника банку и показала мне красивую бабочку. Несчастное насекомое трепыхалось, билось о стекло, молчаливо требуя свободы. Лицо Каны вытянулось:
- Ей тут плохо, да?
Я кивнула.
- Тогда выпустим?
- Тебе не жалко расставаться с такой красотой?
Искушение было велико: Кана явно потратила кучу времени и сил, чтобы поймать бабочку. Однако мучения пленницы сердобольной девочке удовольствия не доставляли. Кана села на траву и призадумалась. В ожидании её решения я устроилась рядом.
Дети – это пластилин. Вернее, материал для лепки. Один прекрасен и поддаётся легко, другим орудовать затруднительно. Кана – первый вариант, Виктор – второй. Дочери (что удивительно для ребёнка) свойственен альтруизм в девяти поступках из десяти. Шанс велик, но ста процентов не составляет.
На одну ситуацию можно взглянуть с разных сторон.
- Пусть летит, - решила дочь.
Кана следила за своей отпущенницей, за замысловатой траекторией полёта бабочки, пока та не скрылась из вида…
Первый вариант оказался ошибочным: Авдей только разнервничался. Тогда я перешла ко второму.
- Ладно, забыли, - махнула я рукой, - кстати, на свадьбе я услышала, что больше похожа на сестру Виктора, чем на его мать. Интересно, правда?
В точку. Лицо мужа аж посерело.
- Очень.
- Что? Ты не рад?
Молчание.
- Я думала, тебе это польстит!
- Польстит? – прохрипел благоверный, - польстит?! Камилла, мне не льстят природные аномалии! Ты не должна так выглядеть! Это твоё зелье разрушит всё, что я создавал столькие годы!
О как! Таких слов, признаться, я не ожидала, но Авдей должен был выплеснуться полностью, без остатка. По-другому открывать мне сердце он уже много лет не мог. Я услышала всё про «не как у людей» и тому подобных понятиях. Распалившись, муж перестал ходить вокруг да около и высказал прямо:
- Это не то, чего я ждал от жизни! Я хочу, чтобы моей женой была обычная женщина, а не наследница великих алхимиков Средневековья!
Тут воздух в лёгких Авдея кончился. Мне было нетрудно сохранять молчание. Муж перевёл дух и глухо сказал:
- Чтобы этой всей «химии» не было в моём доме. Я запрещаю тебе этим заниматься. Или я, или твои «исследования»…
Через несколько дней, вопреки своему обыкновению, Авдей решения не изменил. Наоборот, он стоял у меня над душой, что бы я ни делала. Правда, эти действия, погрузившись в размышления, я не всегда замечала.
Мы познакомились двадцать четыре года назад во время моего обучения в Государственном Университете. Оба обожали биологию, оба обладали дивным умением находить неприятности на свою или чужую голову, оба стремились помогать друг другу. Что ещё нужно молодой искательнице? Три в одном: высыпьте в кружку и залейте кипятком.
Вскоре Авдей вляпался в историю, из-за которой нам пришлось уехать подальше и поселиться в этом городе. Всё закончилось благополучно: любимый взял мою фамилию, бросил должность научного сотрудника и, так сказать, начал новую жизнь. Обрёл новую оболочку: от другого цвета волос до неожиданного вида деятельности.
С трудом вырвавшись из размышлений, я обнаружила, что на меня смотрит остывшая глазунья. Лоб мой сверлила взглядом невестка: Элфоя явно боялась меня как огня и страдала из-за того, что мне якобы не нравится её стряпня. Чтобы не накалять обстановку в доме ещё больше, я съела несчастную глазунью, чем нисколько почётную неврастеничку семьи не успокоила.
Новая оболочка для меня была абсолютно прозрачна: я видела того же Авдея, который поддерживал меня в моих нестандартных исследованиях и с которым я успешно взращивала сына, а потом и дочь. Конечно, я спохватилась, но поздно: вместо дорогой сердцу простой гусенички из куколки вылезла прямо таки роскошная богемная бабочка.
Маскировка изменила суть Авдея. Не льстят природные аномалии? Вроде пропавшего профессора, которого ты помогал мне искать?
Почувствовав поднимающуюся из глубины души бурю эмоций, я покинула дом и плюхнулась на траву подальше от него.
Обычная женщина… не молодая, а изо всех сил молодящаяся. Из тех, что кучкуются в твоём театре, верно? «Женщина-фикция», как ты презрительно называл их в начале своей карьеры, вздыхая о тяжкой доле заложника местной богемы.
К новому Авдею за долгие годы я умудрилась привыкнуть. Но…
Сердце бешено колотилось, и ничего нельзя было с ним поделать. Словно сквозь дымку я увидела Кану, которая сидела рядом со мной, не смея заговорить.
Мне было нетрудно сохранять молчание. Это вообще легко, когда теряешь дар речи. Что, что ты создавал эти долгие годы, и почему я об этом не знаю, а? Почему, когда я принимаю тебя таким как есть, ты не можешь в отношении меня сделать то же самое?!
Я перевернулась на бок, закрыв голову руками.
Моя работа – это моя жизнь, мои гены, это я сама, ты забыл? Как я разорву себя надвое?! Ты понял, что я не сумею и решил любезно сделать это са…
Кана с визгом побежала к деревьям. Дождь словно дал мне пощёчину, повелев вернуться к рассудку. Я встала и выпрямила плечи, всем существом своим впитывая живительную влагу. Авдей давно мечтает существовать без меня. Виктор как-нибудь переживёт. Бумаги можно хранить в банке, личные сбережения имеются, их хватит на новое оборудование. Материалы поместятся в дорожной сумке. Бред. Нужен вариант получше.
Все будут довольны?
Мой взгляд упал на Кану.
На такой альтруизм ребёнок не способен…
- Собираешься?
Я кивнула.
Глупый, разумеется, разговор. Не похожа я на даму, собирающуюся пройтись по магазинам. В два часа ночи, ага.
- Я бы поговорил с ним.
- Угу.
Виктор мялся на пороге. Он был единственным человеком, посвящённым в большую маленькую тайну: Камилла Ван Доннарт с небольшим рюкзаком за спиной покидала свой дом. Вопрос с лабораторией решился просто: Авдей уничтожил её. Дети посчитали, что именно это стало последней каплей для меня. Было безумно стыдно перед Каной за ту молчаливую истерику за пять минут до дождя, но дочка молчала. Я надеялась только, что она поймёт меня и простит.
- Не оставляй её, пока не встанет на ноги, - в очередной раз напомнила я. Сын вздохнул в ответ. Моё беспощадное решение било по всем и терзало меня саму, но иного выхода не было. Большой мальчик это хорошо понимал…
Свет фар выхватил из темноты маленькую железнодорожную станцию. Глупо было бы скрываться в неизвестном направлении, купив билет на городском вокзале.
В четыре утра я поцеловала Вика в лоб и захлопнула дверь. Не стала наблюдать, как автомобиль сына разворачивается и оставляет меня в пустынном месте. От утреннего мороза потряхивало, но было свежо и приятно. Я села на лавку, ожидая электричку, которая здесь останавливается.
