На руках у меня был драгоценный груз и всё внутри меня торжествовало. Вот что значит бабочки в животе. Крошечный свёрток, такой тёплый и хрупкий, прильнул к моей груди и, жадно обходив её алыми губками, ел, сладко причмокивая. Мой сыночек.
Такой маленький, но такой дорогой. За несколько дней он стал настолько необходимым, моё сердце всегда беспокойно начинало стучать стоило медсестре, пришедшей забрать его, ступить на порог палаты.
Меня распирало от любви, нежности, заботы к этому маленькому человечку. Вот, появился кто-то ещё, кто нуждается во мне и он нуждается больше всех. Он мой. Полностью. Не знаю будут ли проблемы из-за моей всепоглощающей любви в будущем, но сейчас я использовала каждый момент, чтобы расцеловать маленькие пальчики и розовенькое нежное личико моего сыночка. Если бы я знала, что получу такую награду за двенадцатичасовую пытку, я уверена, что смогла бы потерпеть ещё хоть двадцать часов.
- Он заснул?
-Нет, - шепотом я ответила мужу.
Мэтью ласково поцеловал сына в лоб и сел обратно в своё кресло, которое стало для него точно родное. Здесь он провёл самые волнующие моменты. В нём он спал, отходил от шока, от боли, которую ему причиняла я, сжимая со смертельной хваткой его руку, здесь он качал нашего сына. Здесь я видела, как Мэтью стал отцом, как стал настоящим мужчиной, когда в его сердце поселилась любовь к маленькому человечку, здесь, я увидела впервые его слёзы, когда врачи дали ему в руки пищащий свёрточек, его первый поцелуй отца. В этот момент я сама тонула в слезах облегчения, слезах любви к моим мужчинам, к жизни. Мои слёзы лились ручьём, хоть я и дала обещание себе, что не заплачу, но стоило мне почувствовать тёплое, влажное тельце на своей груди, я не могла сдержать этот порыв.
- Мой маленький…- всё, что могла говорить я, дрожащим голосом. Мои пальцы бегали по его красной спинке. Я чувствовала, как он дышит, кричит, ищет источник пищи. И стоило мне заглянуть ему в глаза, я замерла. Мне словно перекрыли кислород. Синие, словно небо. Они были мне знакомы. Ими я любовалась на протяжении почти двух лет и не надеялась, что у меня появиться ещё одна возможность восхититься их красотой. Мэтью подарил нашему сыну цвет своих прекрасный, глубоких глаз. –Как небо…
Это и стало его именем. Скай. Отныне у меня был кусочек Мэтью, кусочек рая, неба в моих руках. Голубоглазый сыночек. Мой Скай.
***
Внутренний толчок разбудил меня. За окном ещё была глубокая ночь, но что-то не давало мне вновь уснуть. Скай спокойно спал в кроватке рядом с моей кроватью, Мэтью я отправила домой, чтобы он мог хоть немножко поспать в вертикальном положении. Поворочавшись, я уже была готов провалиться в сон, но тут снова, что-то разбудило меня. Что это?
Прислушавшись, я поняла, что это доносилось из коридора. Какой-то звук ели слышный, но он словно предназначался для меня и поэтому не давал заснуть. Я не решилась выйти, темнота по-прежнему внушала мне страх. Зачем мне выходить? Сын спал рядышком, с ним всё было хорошо, я лежала в тепле, зачем мне туда, где темно?
Зажмурившись, я попыталась уснуть. Но стоило мне услышать снова непонятный звук, я вскочила. Что-то не давало мне остаться равнодушной. Возможно это то, что звук исходящий из темноты был похож на плач ребёнка. Интересно, это чувство всеобщей заботы обо всех и вся, а в особенности детей, просыпается в каждой женщине с появлением ребёнка? Или это я одна такая? Или возможно все мои чувства опеки обострились с отъездом Кэрри в школу-интернат, и я теперь ищу ещё объект для обожания и заботы?
Как бы то ни было, я не могла остаться в комнате безучастной к тому, что происходило за дверью. Проверив спит ли Скай, я вышла в слабо освещённый коридор, который плюс ко всему был ещё и пуст.
На посту не было ни одной медсестры, в коридоре не было ни одного взволнованного будущего отца, ни один врач не сновал из палаты в палату. Мне показалось, что так тихо здесь не было никогда. Было слышно лишь гудящие лампы и ещё один звук, который заставлял моё сердце разрываться.
То был жалостливый плач ребёнка, одиноко лежащего в пустой комнате, с множеством кроваток, которые были также пусты. Всех малышей раздали мамочкам на ночь, и только эта малышка лежала здесь одна. Её личико было всё в слезах, она кряхтела, было видно, что она мокрая, и, наверное, голодная. Почему она одна? Почему её не отдали маме?
Вопросы разрывали мою голову также, как чувство жалости разрывало мою душу. Бедный, одинокий ребёнок ждал кого-то, кто мог бы ему помочь. Она даже не рыдала, она тихо попискивала, как новорожденный котёнок, словно боялась принести какие-то неудобства окружающим. Маленькая, худенькая… Я больше не могла стоять и просто смотреть на неё.
Где все медсестры, которые должны следить за этим ребёнком? Где вообще все?
Аккуратно отварив дверь, я вошла в душную комнату, она то и была прекрасно освещена. Ели слышно я подошла к кроватке, в нежелании спугнуть её. Я, наконец, увидела, что действительно её пелёнки были мокрыми, ручки были холодными, даже в такой тёплой комнате. Я вновь и вновь задавалась вопросом, почему её не отдали маме?
В растерянности я продолжала стоять и не знала, как поступить. Имею ли право взять на руки чужого ребёнка?
Пока я решалась сделать хоть что-нибудь, необыкновенные глаза девочки посмотрели на меня. Да, да, я знаю, что малыши в таком возрасте ещё не могут чётко фокусировать взгляд, спасибо множеству книг, что приносил Мэтью, но она, эта малышка, посмотрела на меня. По её вискам катились слёзки, она нуждалась хоть в какой-то заботе.
-Иди ко мне, маленькая…
Стоило мне взять её на руки, как девочка завошкалась и стала искать грудь, а у меня выступило молоко. Нет, я не могла на это пойти, я бы убила любую женщину, которая бы принялась кормить моего сына своим молоком. Девочка снова жалобно и уже в нетерпении захныкала, а я не знала, что мне делать. Я уже так далеко зашла. Здесь не было ни пустышки, ни бутылочки. Ничего!
Видимо потеряв всякую надежду на меня, малышка принялась сосать мой мизинчик, которым я поправляла пеленку на её головке. Она была такой голодной, я чувствовала это по тому, с какой силой она пыталась добиться от моего пальца хоть капельки молока.
- Миссис Эштон?
В дверях стояла сонная медсестра. Интересно, что её разбудило? Не танк ли проезжающий под окнами? Хотя наврят ли, и он не смог бы разбудить их.
- Что происходит, Джудит?- спросила я в негодовании.- Почему эта девочка не с матерью? Она голодная, и вся мокренькая. Она здесь одна, Вам разве её не жаль? Будьте добры сказать мне в какой палате её мать, и я отнесу девочку. Она такая голодная…
- Не нужно её никуда нести, миссис,- сказала спокойно медсестра.- От этой девочки отказались сегодня утром. Мать при родах скончалась, а отец не захотел забирать девочку. Так что не нужно поднимать панику. Здесь каждый месяц такое происходит. Дайте мне её.
-Отказались?..
Отказались от неё? От этого ребёнка? От такой маленькой, безобидной девочки? Да что это за мужчина, который побоялся подобной ответственности? Да и мужчина ли он вообще?
-Если от неё отказались, вы в двойне должны были следить за ней. Она же совсем одна, лежит здесь голодная и мокрая. Посмотрите на неё, я не удивлюсь, если она и впрямь высосет из моего пальца молоко.
-Отдайте мне её, мы сейчас что-нибудь придумаем для неё. Извините, у нас не каждый день отказываются, от детей. Город маленький и это нонсенс каждый раз. У нас нет даже сухого молока…
- Куда её отправят из больницы?
-В дом малютки, а от туда, если даст Бог, её удочерят. Хотя это навряд ли, таких худых и вялых никто не берёт. Давайте её…
-Нет,- вцепившись в девочку сказала я.- Позвольте мне… Хоть что-то сделать для неё…
- Что вы хотите?
-Я … я… Могу покормить её.
-Правда? – переспросила медсестра.- О, вы сделаете благое дело. Завтра в обед её заберут. У вас хватит молока?
В этом я не сомневалась. Моему сыну вдоволь хватало так ещё и оставалось. Попросив пелёнок, я унесла крошку в свою палату. Она была такой маленькой, хрупкой, как можно вообще было отказаться от неё? Интересно могла ли её бедная мама знать, что так поступит с ней отец малышки?
- Вот это для Уитни, а это для вашего малыша.
-Уитни?
-Да, мать перед тем как уйти, попросила дать ей такое имя. Не знаю, почему. Но мне кажется оно ей походит.
Оставив принадлежности для детей она ушла, оставив меня наедине с Уитни. Скай всё так же мирно спал. Мой карапуз был крупный и сильный. Врачи жалели меня, когда увидели насколько большим он родился, а я радовалась. Мой мальчик был здоровым и крепким.
По сравнению с ним Уитни была такой маленькой, такой хрупкой. Её ручки и ножки были тоненькими, щёчки впалыми, но её глаза, её большие тёмные глаза, на фоне всей этой хрупкости, выглядели, словно два сапфира, горящих в темноте. В них горело желание жить, выжить любой ценой, и разве знала она, что её мамы больше нет, а отец бросил её… Как мне всё это знакомо.
- Уитни,- позвала её я шепотом.- Ты будешь сильной девочкой? Тебе нельзя сдаваться, этот мир жесток к таким как ты, маленьким, слабеньким, брошенным… Я знаю, ты вырастишь большой, здоровой, красивой. Но на пути будет много трудностей. Уитни, моя маленькая…
***
В маленькой светлой комнате пахло молоком и детской присыпкой. Здесь больше не было клетки с попугаем, не было компьютерного стола, за которым Кэрри делала свои уроки, на его месте стоял купальный столик, а рядом игрушечный ящик. Повсюду были раскиданы игрушки, на стенах висели картинки с мультипликационными героями, мягкий свет лампы наполнял комнату теплом. В углу стояла уютная кресло-качалка, в которой разместился мой муж с сыном на руках. Ему уже три месяца. Словно вчера я узнала, что жду ребёнка, время бежит так неумолительно быстро… Мы с Мэтью уже можем держать нашего Ская на руках, гладить его, обнимать, целовать, дарить ему нашу заботу и тепло. Рядом с кресло качалкой стояла кроватка, которую лично смастерил Мэтью. Всю мою беременность он трудился над ней и теперь был счастлив, что она стояла здесь, и в ней засыпал каждую ночь наш сын.
- Она не проснулась?- спроси меня Мэтью.
- Она ещё спит,- ответила я ему шепотом, чтобы не разбудить ни сына, ни дочь.
Да, если посмотреть в противоположный угол от кроватки Ская, можно увидеть там ещё одну такую же. Мэтью сделал её, когда нам дали добро, и мы начали собирать документы. Что-то привело меня к этой девочке, именно я услышала, плачь Уитни, именно я, не кто-то иной. Судьба за руку привела меня к её кроватке, и мне казалось, что на протяжении всей валакиты с бумажками она всегда была рядом. Этот ребёнок лишился матери, и она вновь должна была обрести её, и ей должна была стать я, никто другой. Судьба подарила мне Ская и делала мне ещё один подарок в виде крошки Уитни. С документами не было никаких проблем, всё шло как по маслу, и вскоре Уитни была дома. Многие говорили нам, зачем вам нужен ещё ребёнок, да к тому же чужой? А я уже не могла сказать «нет», я не могла сказать нет Уитни, самой себе. Я не могла бросить этого ребёнка, которого накормила той ночью, который покорил меня своими глазами, своим желанием жить.
Я вновь убедилась, что рядом со мной самый лучший мужчина. Он поддержал меня, пускай ему понадобилось пару дней, чтобы всё обдумать, было бы глупо и несправедливо требовать от него решения немедленно. Он сомневался, мужчинам и так сложно от осознания, что они стали отцами, исполнять отцовские обязанности, а тут ещё один ребёнок и не его. Но по прошествии трёх месяцев, мы уже оба не могли представить нашу детскую без двух детей, без двух кроваток, без двух горшков… Можно продолжать до бесконечности, но факт остаётся фактом, отныне у нас двое детей.
